Мелкий бес - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" - Страница 75

– Поглядите-ка, медведица водку дует!

Скобочкина не решалась отказаться от водки. Ей казалось, что медведица должна пить водку, если ей подносят.

Выделялся ростам и дородством некто одетый древним германцем. Многим нравилось, что он такой дюжий и что руки видны, могучие руки, с превосходно-развитыми мускулами. За ним ходили преимущественно дамы, и вокруг него слышался ласковый и хвалебный шопот. В древнем германце узнавали актера Бенгальского. Бенгальский в нашем городе был любим. За то многие давали ему билеты.

Многие рассуждали так:

– Уж если приз не мне достанется, то пусть лучше актеру (или актрисе). А то, если из наших, хвастовством замучат.

Имел успех и наряд у Грушиной, – успех скандала. Мужчины за нею ходили густою толпою, хохотали, делали нескромные замечания. Дамы отворачивались, возмущались. Наконец исправник подошел к Грушиной и, сладко облизываясь, произнес:

– Сударыня, прикрыться надо.

– А что же такое? У меня ничего неприличного не видно, – бойко ответила Грушина.

– Сударыня, дамы обижаются, – сказал Миньчуков.

– Наплевать мне на ваших дам! – закричала Грушина.

– Нет уж, сударыня, – просил Миньчуков, – вы хоть носовым платочком грудку да спинку потрудитесь покрыть.

– А коли я платок засморкала? – с наглым смехом возразила Грушина.

Но Миньчуков настаивал:

– Уж как вам угодно, сударыня, а только, если не прикроетесь, удалить придется.

Ругаясь и плюясь, Грушина отправилась и уборную и там, при помощи горничной, расправила складки своего платья на грудь и спину. Возвратясь в зал, хотя и в более скромном виде, она все же усердно искала себе поклонников. Она грубо заигрывала со всеми мужчинами. Потом, когда их внимание было отвлечено в другую сторону, она отправилась в буфетную воровать сласти. Скоро вернулась она в зал, показала Володину пару персиков, нагло ухмыльнулась и сказала:

– Сама промыслила.

И тотчас же персики скрылись в складках ее костюма. Володин радостно осклабился.

– Ну! – сказал он, – пойду и я, коли так.

Скоро Грушина напилась и вела себя буйно, – кричала, махала руками, плевалась.

– Веселая дама Дианка! – говорили про нее.

Таков-то был маскарад, куда повлекли взбалмошные девицы легкомысленного гимназиста. Усевшись на двух извозчиках, три сестры с Сашею поехали уже довольно поздно, – опоздали из-за него. Их появление в зале было замечено. Гейша в особенности нравилась многим. Слух пронесся, что гейшею наряжена Каштанова, актриса, любимая мужскою частью здешнего общества. И потому Саше давали много билетиков. А Каштанова вовсе и не была в маскараде, – у нее накануне опасно заболел маленький сын.

Саша, опьяненный новым положением, кокетничал напропалую. Чем больше в маленькую гейшину руку всовывали билетиков, тем веселее и задорнее блистали из узких прорезов в маске глаза у кокетливой японки. Гейша приседала, поднимала тоненькие пальчики, хихикала задушенным голосом, помахивала веером, похлопывала им по плечу того или другого мужчину и потом закрывалась веером, и поминутно распускала свой розовый зонтик. Нехитрые приемы, впрочем, достаточные для обольщения всех, поклоняющихся актрисе Каштановой.

– Я билетик свой отдам прелестнейшей из дам, – сказал Тишков и подал с молодцеватым поклоном билетик гейше.

Уже он много выпил и был красен; его неподвижно улыбающееся лицо и неповоротливый стан делали его похожим на куклу. И все рифмовал.

Валерия смотрела на Сашины успехи и досадливо завидовала; уже теперь и ей хотелось, чтобы ее узнали, чтобы ее наряд и ее тонкая, стройная фигура понравились толпе и чтобы ей дали приз. И сейчас же с досадою вспомнила она, что это никак невозможно: все три сестры условились добиваться билетиков только для гейши, а себе, если и получат, то передать их все-таки своей японке.

В зале танцовали. Володин, быстро охмелев, пустился вприсядку. Полицейские остановили его. Он сказал весело-послушно:

– Ну, если нельзя, то я и не буду. Но по примеру его пустившиеся откалывать трепака два мещанина не пожелали покориться.

– По какому праву? за свой полтинник! – восклицали они и были выведены.

Володин провожал их, кривляясь, осклабясь, и приплясывал.

Девицы Рутиловы поспешили отыскать Передонова, чтобы поиздеваться над ним. Он сидел один, у окна, и смотрел на толпу блуждающими глазами. Все люди и предметы являлись ему бессмысленными, но равно враждебными. Людмила, цыганкою, подошла к нему и сказала измененным гортанным голосом:

– Барин мой милый, дай я тебе погадаю.

– Пошла к чорту! – крикнул Передонов.

Внезапное цыганкино появление испугало его.

– Барин хороший, золотой мой барин, дай мне руку. По лицу вижу: богатый будешь, большой начальник будешь, – канючила Людмила и взяла-таки руку Передонова.

– Ну, смотри, да только хорошо гадай, – проворчал Передонов.

– Ай, барин мой бриллиантовой, – гадала Людмила, – врагов у тебя много, донесут на тебя, плакать будешь, умрешь под забором.

– Ах ты стерва! – закричал Передонов и вырвал руку.

Людмила проворно юркнула в толпу. На смену ей пришла Валерия, села рядом с Передоновым и шептала ему нежно:

Я – испанка молодая.

Я люблю таких мужчин, А жена твоя – худая.

Мой прелестный господин.

– Врешь, дура, – ворчал Передонов.

Валерия шептала:

Жарче дня и слаще ночи Мой севильский поцелуй, А жене ты прямо в очи Очень глупые наплюй.

У тебя жена-Варвара, Ты, красавец-Ардальон.

Вы с Варварою-не пара, Ты умен, как Соломон.

– Это ты верно говоришь, – сказал Передонов, – только как же я ей в глаза плюну? Она княгине пожалуется, и мне места не дадут.

– А на что тебе место? Ты и без места хорош, – сказала Валерия.

– Ну да, как же я могу жить, если мне не дадут места, – уныло сказал Передонов.

Дарья всунула в руку Володину письмо, заклеенное розовою облаткою. С радостным блеяньем распечатал его Володин, прочел, призадумался, – и возгордился, и словно смутился чем-то. Было написано коротко и ясно:

“Приходи, миленький, на свидание со мною завтра в одиннадцать часов ночи в Солдатскую баню. Вся чужая Ж”.