Чистильщик - Соловьев Дмитрий - Страница 100

Оставалась лишь водка, которую Волошин зло потреблял в количествах немеренных, забивая всех по концентрации чистого алкоголя и не получая с этого ни толики успокоения или опьянения и забытья. Бой – с судьбой, жизнью, собой? – не прекращался ни на минуту. Он гнал Мишку куда-то, не давая ни малейшего ориентира в этом глупом и бессмысленном – для кого-то – пути.

Вот и сегодня это волнующее и поганое чувство выгнало Мишку из более-менее уютной двухкомнатной квартиры, из-под теплого бока разомлевшей от его ласк женщины и вынес на мокрый от ночного дождя берег Псковы.

Мишка перешел реку по мосту у рынка, там, где искусственные бетонированные пороги заставляли реку бурлить и пениться, зашел в воду по колено и медленно побрел вниз по течению. Туда, где река, у подножия вековых башен Псковского кремля, впадала в Великую.

У угловой башни кремля Мишка присел на береговой камень, на пол-локтя выступающий из воды. Не хотелось ничего. Хотелось лишь исчезнуть и не быть, словно никогда в мире не было ни Мишки Волошина, ни Брата Самэ. Он неторопливо стянул с себя куртку, футболку и штаны. Запутался в штанинах, лишь после этого расшнуровал высокие ботинки. Стянул трусы и неторопливо вошел в прохладные воды Великой.

Темная вода была холодной, но мягкой. Войдя в нее по грудь, Мишка поплыл экономным брассом, зная, что на середине реки ему предстоит глубоко нырнуть, чтобы не вынырнуть никогда – это, по его мнению, было более достойно, чем выстрел из пистолета в голову. Он уже был на середине реки, когда до его ушей донесся плеск воды, рассекаемой короткими энергичными, но неумелыми саженками. Мишка обернулся и увидел Еленку – ту, с которой он провел ночь и даже не попрощался сегодня поутру.

– Стой, дурак, – выкрикнула Еленка, отфыркивая воду, – стой! Куда ты?!

– Отстань, – с досадой выкрикнул Мишка, тревожно чувствуя, что дыханье его не сбилось ни на йоту, оставаясь по-прежнему ровным и глубоким. – Какого тебе черта до моей жизни?

– Дур-рак, – как-то легко сказала Еленка и так же легко пошла ко дну, словно ее держала на поверхности одна надежда. А теперь, развеявшись, она перестала быть спасательным кругом. Грязно выругавшись, Мишка нырнул, подхватывая невесомое тело девушки, и только сейчас понял, до чего холодная вода в реке и насколько быстрое течение – по крайней мере, для тонких девичьих мышц.

Выгребши на узкий песчаный плес у стен древнего замка, Мишка поднял тело девушки на руки и понес к двум сиротливым кучкам одежды, не обращая внимание на хмыканье и посвист пацанья. Натянув лишь трусы на себя, он закутал Еленку в толстую хлопчатобумажную армейскую куртку, еще хранившую следы его крови, обнял, прижал тело девушки к себе, отогревая и хороня в ней свой страх, стыд и боль недавних дней. Снова что-то с хрустом сломалось в нем, и Мишка внезапно ощутил в себе любовь и нежность к этому человеку, к этому комку плоти, доверчиво свернувшемуся в клубок на его коленях.

– Давай-ка еще по одной, и удочки закинем, – сказал доктор Коренев, подставляя титановый стаканчик, сделанный в свое время из куска обшивки ракеты СС-20 – как и фляжка, и два других стаканчика. Без возражений Чистильщик твердой рукой заполнил оба стаканчика маслянистой жидкостью виски – на сей раз «Ballantines».

– Печально, но будем, – пробормотал он и потер лоб.

– Удочки сам знаешь куда закинуть или мне подсказать?

– Иди ты со своей рыбной ловлей. Наш курс – Полесск. Не помню, как он у немцев назывался. Тильзит и Рагнит – помню; Пиллау – тоже помню. Полесск – не помню.

– Кстати, Вадя, – осушив стаканчик и не обижаясь на предыдущие высказывания, произнес Виктор, – а кто такой Рагнит и Пиллау в наше время?

– Элементарно, Ватсон, – снова проворчал Чистильщик. – Рагнит – это Неман, а Пиллау – Балтийск. Ферштеешь?

– Я-я, натюрлихь, – мрачно отозвался Коренев. – Фердамт, нох айн маль.

– Ваккаранай нару домэтта инасай, – так же мрачно ответил Чистильщик.

Виктор озадаченно поглядел на него.

– А это по-каковски?

– По-японски, – все так же мрачно ответил Чистильщик. – Не знаешь – не говори.

– Сапасибо, Вадима-сан, – шутовски кланяясь, произнес Коренев, – просветира моя софысем неразумная гайдзина.

– Звиздеть – не мешки ворочать, – ответил Чистильщик, поднимая фляжку. – А вот кому еще по одной?!

– Легко, – отозвался Коренев. – Только ты зря в Кениг едешь. Твои давно уже адрес поменяли. Где они – даже я не знаю. Ищи их по своей сети.

– Дур-рак ты, Витька, – с чувством произнес Чистильщик, – хоть и умный. Рази ж я ради того сюда рвался? С тобой, мудозвоном, спокойно посидеть да выпить. Если б надо – я ж из Латвии на все триста шестьдесят спокойно подорвался и без твоего участия.

Тут Чистильщик соврал, и соврал крупно, но доктор Коренев это понял и просто промолчал. Не в этом ведь дело. Дружба же – это: в беде и в радости, в здравии и в болезни, в жизни и в смерти; это крепче, чем брак, как бы его не трактовали.

– Филозоф, – проворчал Виктор, словно уловив его мысли, – налей лучше полнее, а то я с засухи подохну, пока ты тут идеологические платформы к своим деяниям подводишь.

Чистильщик тормознул полноприводной «УАЗ» – специальный армейский вариант, с большим трудом купленный им в Кениге – у въездных ворот базы, но сигналить не стал, аккуратно, не пошевелив ни травинки, ни досточки, прошел на территорию биостанции и упругой походкой направился к домику директора. За последние пару дней синяки на его физиономии поджили, лишь выбитые зубы давали о себе знать редкой дергающей болью и легкой шепелявостью.

Бесцеремонно толкнув дверь веранды, он легко дотронулся до рукоятки «Глок-19», уютно устроившегося в кобуре на левом боку под тонкой кожаной курткой, но вытаскивать пистолет не стал. Кстати, на сей раз Чистильщик не оснастил оружие глушителем; почему-то он не собирался больше маскировать свои действия, избегать шума стрельбы. Но в этот раз все обошлось без инцидентов. Чистильщик застал хозяина в кухне за столом, на котором красовался литровый пузырь водки и нехитрая закусь.