Чистильщик - Соловьев Дмитрий - Страница 61

Ковалев рассеянно кивнул, и Кривцов вышел из кабинета. А Сергей почесал голову – с чего бы это прокуратура его так возлюбила? С другой стороны, с Вовкой Кривцовым они действительно всегда ладили, да и не быть бы ему, Вовке то есть, живу, если бы не Ковалев. По прошлому году, в конце мая, в Сосново, некий ухарь, допившись до зеленых гномов, вооружился полуавтоматом двенадцатого калибра и взял в заложники соседку с ее десятилетней дочкой. Белая горячка – белой горячкой, но мозги ухарь не пропил окончательно и зарядил ружье – кстати, импортный шести зарядный «браунинг» – патронами с крупной картечью и коническими пулями, через один.

Само собой, прибыла дежурная группа и представитель прокуратуры, раскормленные мальчики из ОМОНа. «Террорист» потребовал водки, денег и самолет в Пулково – почему-то до Сиднея. Видать, Австралия ему сильно приглянулась. Попытались штурмовать, но окна чердака – или мансарды, Ковалев не сильно разбирался в подобных тонкостях дачной архитектуры, – где ухарь засел, выходили на все четыре стороны света, и он лупил по каждому шевелящемуся кустику. А патронов у него явно было в достатке. Вынеся двух легкораненых и одного контуженного – получил пулю вскользь по шлему, – омоновцы отступили на исходные и решили ждать темноты.

Ради всего этого праздника Ковалев выпросил у командира омоновцев «стечкина», замаскировал его за спиной под курткой и решил идти на переговоры. Снайперы засели уже на окрестных соснах и были готовы открыть огонь, но, посовещавшись, решили попробовать мирно рассосать ситуацию. Но тут, ети его мать, сунулся представитель прокуратуры, младший советник юстиции Кривцов.

Запросил «террорист» ни много, ни мало – зеленый «лимон». Причем в течение двух часов. И Кривцов взялся его уговаривать. В какой-то момент переговоров ухарь появился в окне, и снайпер мог его срезать, но Кривцов приказал не мешать переговорам. За что чуть не поплатился головой. Стоявший в полушаге сзади Ковалев едва успел подсечь юстиции ноги, как из окна рявкнул выстрел. Падая, Ковалев еще исхитрился выхватить пистолет и пару раз пальнуть по окну и даже один раз попасть – как выяснилось впоследствии.

Дело закончил снайпер, имевший от командира весьма разумный приказ – стрелять в случае угрозы парламентерам. Что тот и сделал, влепив доморощенному террористу пулю между глаз. Заложники не пострадали, а Ковалев потом выковырял из дощатого забора тяжелую свинцовую пулю, расплющенную от удара. Промерив на глаз траекторию ее полета, Ковалев шлепнул пулю в ладонь Кривцова, отряхивавшего безнадежно испорченный грязью и водой – упал он в лужу – костюм, и тихо сказал: «А должно было в чью-то дурацкую голову». И Кривцов это запомнил. И посчитал себя должником Ковалева.

Сергей ухмыльнулся. Злоречивые СМИ уже успели провизжать о милицейском беспределе, о преследовании мирного религиозного объединения, даже показали фотографии Ковалева и Коковцева по телеку. А начальник РУВД Горелов возжаждет явно его, Сергея, крови.

«Херня это все, – подумал Ковалев. – Не верю я в случайные смерти. Если Пантелеич не скурвился, то у меня вся масть козырная, а если да, то тогда меня не спасет никто».

Крысолов открыл глаза, и ему показалось, что он ослеп. Такого неправдоподобного белого цвета он не видел давно. Но это был всего лишь свежепобеленный потолок. Голова никак не хотела двигаться – шея была зажата в жесткий гипсовый лубок. Скосив глаза, Крысолов увидел высокий штатив с закрепленной в нем бутылкой, наполненной прозрачной жидкостью. От бутыли тянулась прозрачная пластиковая трубочка, оканчивающаяся толстой иглой, воткнутой в правую руку Крысолова, и по трубочке медленно, по капле, вливалась в вену какая-то жидкость. «Госпиталь, туды его в корыто».

Левая рука и правая нога также были зажаты в гипсовых лубках, а голова толсто замотана марлей. «Твою мать, – подумал Крысолов, – где это я? Пришел бы хоть кто-нибудь, пить и курить смертно хочется». Он попытался крикнуть, позвать сестру, но из пересохшего горла вырвался только едва слышный хрип.

К счастью, ждать ему пришлось недолго – в палату заглянула вполне милая и молоденькая сестра-негритяночка и, вняв нечленораздельному, но вполне доходчивому хрипу Крысолова, дала ему напиться. Точнее – смочить горло, ибо таким количеством воды не напился бы и воробей. Улыбнувшись полными губами, сестричка убежала. Через пяток минут в палате появилась высокая белая – даже блондинистая – женщина в накрахмаленном халате.

– Здравствуйте, – сказала она по-русски, – как вы себя чувствуете?

– Ни-чего, – смог выдавить из себя Крысолов, – вот… воды бы… еще.

Женщина улыбнулась и окликнула сестру. Почему-то французский довольно туго доходил сейчас до Крысолова. Сестричка вернулась с запотевшим стаканом, полным свежей воды. Крысолов не позволил напоить себя, а перехватил стакан здоровой рукой, выдернув энергичным движением из нее капельницу. Вода провалилась в него, словно впитавшись в раскаленный песок.

– Доктор, – произнес уже нормальным голосом, поставив стакан на тумбочку у кровати.

– Лидия Михайловна, – перебив его, представилась она. Крысолов кивнул, и от этого резкого движения закружилась голова.

– Лидия Михайловна, надеюсь, мои вещи здесь же? Кстати, где это – здесь?

– Вы в госпитале, в столице. Вещи ваши привезли. Но зачем вам они?

– Мне нужны три вещи: черный подсумок со склянками, сигары и бутылка холодной воды.

– Послушайте, вам нельзя курить, да и подсумок…

Крысолов поймал взглядом глаза врача и слегка надавил, не внушая, а убеждая.

– Поймите, я знаю, что делаю. Вы же не хотите, чтобы я здесь помер от стресса? – с улыбкой закончил он, отпустив Лидию Михайловну.

– Хорошо, – неуверенно ответила она, – я сейчас пошлю сестру, чтобы она все принесла.

– Спасибо, доктор, вы просто спасли меня,