Только одна ночь - Дэвис Кира - Страница 26

– В таком случае ты себя очень любишь.

У меня сжимается горло. Не знаю, от смеха или от крика.

– Любит ли Дейв эту родинку так, как люблю ее я? – Он снова встает, кладет палец на родинку у ворота рубашки, в том месте, где начинает вздыматься грудь. – Дрожишь ли ты, когда его руки обнимают тебя за талию, когда его ладони проскальзывают под твою шелковистую маечку? – Его руки на моей талии; большие пальцы пробираются под рубашку и начинают поглаживать кожу. – Заставляет ли он тебя дрожать, когда прижимает к себе. – Его руки спускаются мне на талию и притягивают меня к его телу. – Когда поднимает тебя.

Я в его руках; ноги отрываются от пола, я вынуждена прижаться к нему.

– Когда берет тебя…

Он несет меня в каюту, через кухню, через гостиную, в спальню…

Как он и предсказывал, я начинаю дрожать.

Все слова остались на палубе. В каюте слышится лишь наше дыхание, сбивающееся на быстрый, неровный ритм. Когда он укладывает меня на кровать, я забываю и Дейва, и работу, и свои идеалы…

…и вспоминаю… поцелуи, его вкус, как он входит в меня, наполняет.

Я задыхаюсь, когда моя рубашка летит на пол, бюстгальтер тоже долго не задерживается. Я сжимаю в кулак одеяло, пока он покусывает один сосок, потом другой.

Некоторые чувства слишком сильны. Их невозможно обуздать. Некоторые желания просто невозможно подавить.

Моя спина выгибается дугой, когда его рука ложится на внутреннюю часть моего бедра.

Мысли путаются… я не могу думать… не буду думать… Теперь ко мне взывает лишь легкий аромат его лосьона после бритья.

Трусики все еще на мне, но их могло бы и не быть. Они ничуть не защищают от его жарких прикосновений, когда он сжимает мое лоно.

Радио включено, из колонок льется тихая музыка – классический рок, весьма подходящий для него жанр. Он поклонник Джимми Хендрикса, мистической таинственности Pink Floyd и заводной элегантности Doors.

Он расстегивает пуговицу моих брюк; я чувствую, как они начинают съезжать, когда он потом расстегивает молнию, и ноги обдает свежим воздухом, когда он стягивает их с меня.

«Лестницу в небо» сменяет что-то еще… а, да, Rolling Stones. «Рубиновый вторник».

Рубины.

Мои глаза открываются, и внезапно я обретаю способность видеть не только окружающую меня обстановку, но и тропу, на которой стою. Я протягиваю руку и накрываю своей ладонью его ладонь, когда он собирается снять с меня трусики.

Он останавливается, надеясь, что это не стоп-сигнал. Но я держу его руку, не давая ей двинуться дальше, держу крепко, решительно, без страсти.

– Кейси, – говорит он, заглядывая мне в глаза.

– Я люблю его, – говорю я. Яхта тихонько покачивается; Мик Джаггер говорит до свидания «Рубиновому вторнику». – Я люблю его… и это не просто чувство, это решение.

– Ты выбираешь тюрьму, а не неизведанное.

– Все мы живем в своего рода тюрьмах, – вздыхаю я. – Но я могу сама выбрать себе клетку, и с Дейвом это будет золотая клетка.

С этими словами я отстраняюсь от него, сажусь, поднимаю бюстгальтер, моя грудь все еще горит от его прикосновений, тело кричит от желания; дьявол все еще толкает меня к нему…

Но я приняла решение. Мне здесь не место. Роберт прав: он – неизведанное. И я отвергаю приключения и открытия. Может, моя жизнь с Дейвом действительно будет тюрьмой, но это Ritz-Carlton по сравнению с грязным казематом моей вины.

– Не уходи, – говорит он.

Я резко поворачиваюсь. Я все еще в одном белье, но вокруг меня словно выросла броня, защищающая от искушения.

– Почему ты это делаешь? – спрашиваю я. – Почему я? Или ты просто хочешь того, что не можешь получить?

– Я думал… я надеялся получить тебя, – шепчет он. – Каждый глоток усиливает жажду. Это как с турецким лакомством, которое Белая ведьма дала Эдмунду в Нарнии. Мне нужно еще и еще.

– Значит, ты – Эдмунд, современный Иуда, а я воплощение зла.

– Нет, – говорит он с грустной улыбкой на лице. Он встает, аккуратно поднимает с пола мою рубашку и брюки, но не протягивает их мне. Он прижимает их к сердцу как величайшую драгоценность или последнюю надежду. – Моя метафора никуда не годится. Мы явно не в детской сказке. То, что между нами происходит… темнее, богаче…

– Это неправильно.

– Но это мы.

Я качаю головой, глядя на рубашку в его руках. Я могла бы легко забрать ее у него, но я пока не готова. Я не могу быть настолько злой и агрессивной. Он больше никогда не увидит меня раздетой. Я сделаю все возможное, чтобы этого не произошло.

Но сейчас мне хочется, чтобы он посмотрел на меня. Посмотрел еще раз. Я не дорожила последним прикосновением; я не могла предвидеть собственную силу духа. Но я хочу ощутить на себе его взгляд. Я хочу, чтобы это стало воспоминанием, к которому я смогу обратиться, когда жизнь станет слишком трудной, и без фантазий тут не обойтись.

– Ты думаешь, что знаешь, чего ты хочешь, но это не так, – выдыхаю я. – Ты думаешь, что хочешь меня, но тебе нужна лишь цепочка украденных мгновений, таких, как это. Ты думаешь, что можешь заглянуть за мой фасад, но не понимаешь, что фасад – тоже часть меня, как и дикая натура под ним. Ты не хочешь меня.

– Но ты можешь избавиться от фасада.

– Ты не понял?! – кричу я.

Я уже не бизнес-леди с гарвардским образованием, не невеста младшего юриста старинной семьи. Я зло, я отчаяние, разочарование, безответная страсть.

– Я не желаю избавляться от него! – Я скриплю зубами от бурлящего внутри бешенства. – Ты хочешь, чтобы я сняла туфли на толстой подошве и пошла рядом с тобой босиком, но посмотри себе под ноги, Роберт! Земля, по которой мы идем, покрыта колючками! Мне нужна защита. Они – часть меня! Я люблю их больше, чем… дикость моей скрытой природы, и мне нужен мужчина, который способен любить открытую часть меня! Почему ты этого не понимаешь?

– Потому что я дикарь, – просто говорит он. Но в его глазах сквозит грусть; ничего дикарского в нем не видно.

– Тогда найти себе женщину, выросшую среди волков. Я воспитывалась в цивилизованном обществе.

– Это твое определение цивилизованности?

– У нас с вами бизнес, мистер Дейд. Может, перейдем к делам?

Он вздыхает, «Рубиновый вторник» кончился, его отсутствие пробивает небольшую брешь в моей решимости, которую я не могу себе позволить. Я протягиваю руку:

– Отдай мне одежду.

Он без сопротивления протягивает ее мне.

– Я и ты, нас не назовешь хорошими парнями, – говорю я, натягивая брюки. – Мы совершали плохие поступки.

– Если ты сделаешь это, – говорит он, пристально глядя на меня, – если выйдешь замуж за нелюбимого, ты не только ранишь меня, ты разрушишь себя. И что еще более важно, ты будешь мучить его.

Я замираю, но лишь на миг.

– Я сделаю то, что должна сделать.

Пол такой прохладный под моими босыми ногами.

– Думаю, если ты послушаешь меня хотя бы несколько минут, ты поймешь, что у тебя есть выбор.

Я смотрю на него. Он многого не знает. Все эти тайны, скелеты в шкафу. И я больше не знаю, бегу ли я прочь или меня ведут к моей судьбе. Я знаю одно: я собираюсь выжить. Моя сестра не сумела сделать этого.

Он изучает меня; его карие глаза пожирают меня, как обычно.

– Ты что-нибудь хочешь мне сказать? – спрашивает он.

Я невольно улыбаюсь. Никто никогда не читал меня будто открытую книгу, а ведь этот мужчина встретил меня меньше чем две недели назад.

Он кивает:

– Я пойду наверх, на палубу, налью нам вина. Надеюсь, когда ты оденешься, мы сможем поговорить.

– О, теперь ты хочешь поговорить? Значит, дело не только в сексе? – усмехаюсь я.

– Я же сказал тебе, я хочу узнать тебя во всех смыслах этого слова. Я поднимаюсь на палубу. Если ты выйдешь поговорить, я буду знать, что по крайней мере ты оставляешь мне надежду.

Он покидает каюту. Я слышу, как его шаги замирают, а потом вновь слышатся у меня над головой. Теперь для него пол – мой потолок.

Я потрясенно осознаю, что Роберт Дейд больше не принуждает меня ни к чему. Он не пытается соблазнить меня или ошеломить.