Магнатъ - Кулаков Алексей Иванович - Страница 29

При воспоминании о коммерции советнике Гавриле Гавриловиче Солодовникове у молодого мужчины непроизвольно сбилось дыхание и сжались кулаки. Тогда, после блестящего окончания Коммерческого училища с присвоением личного почетного гражданства, он считал, что ему открыты все дороги и сам черт не брат. Поработал с годик у дяди, нахватался полезных знакомств и потерял сословное чинопочитание – скупая библиотеки разорившихся дворян, на многое начинаешь смотреть чуточку иначе. Вот только продолжателем дел и наследником дядюшки стать не получилось: увы, достаточно быстро пришло осознание, что книготорговое дело – не его стезя. Устроился в торговый дом купцов Хлудовых, провел несколько удачных сделок и сразу понял: вот оно – то, что ему точно по нраву! Еще дюжина сделок, неплохие комиссионные, новые знакомства среди московских торговых «зайцев»-посредников, затем переход на вольные хлеба, разом отразившийся на размере его комиссионных, опять несколько удачных сделок с его участием… То есть это он так думал, что удачных, – до тех самых пор, пока его не пришли заключать под стражу. Ни товара, ни денег он вернуть не смог.

– Вот, Григорий Дмитриевич, прошу любить и жаловать: Сухаревский рынок. Несколько обязательных правил, с вашего позволения. Ничего без меня не покупать, съестного не пробовать, что бы там ни предлагали, портмоне в толкучке не доставать – да и вообще, желательно бы часть денег прямо сейчас переложить в другое место. А то попадаются такие ловкачи – не приведи господи! Обворуют так, что ничего и не почувствуете.

Вопреки ожиданиям, его спутник не стал пренебрежительно хмыкать и показывать, что у него-де ничего не своруют. Молча достал портмоне, извлек все сотенные, парой движений свернул их в плотно-плотно скрученный рулончик и сунул куда-то под мышку. Достав взамен узкий стальной прямоугольничек магазина, с поблескивающими внутри патронами. Кинул во внешний карман и усмехнулся:

– Пускай его тащат, не жалко.

Длинные ряды палаток, за ними – извилистые змеи торговых рядов, где разнообразнейший товар (зачастую напоминающий обычный помойный хлам) выкладывали прямо на земле или на крышках специальных сундуков-прилавков. Самовары, ботинки, жестяные трубы и обломки бронзовых подсвечников, сами свечи, медные тарелки и блюда, корзинки-плетенки, доверху наполненные резанными из липы ложками. Штаны, дюжину которых кто-то сообразительный подвесил на длинный шест, и теперь они полоскались на ветру этакими стягами. Галоши, санки, кочерги и опять подсвечники – только на сей раз целые. Разные хозяйственные мелочи, выложенные на слегка подранном извозчицком армяке (продавалось и то и другое), ведра с гвоздями, пустые бочонки, лыковые и соломенные лапти, платки, опять ботинки… И запахи. В основном – старой ткани, дегтя и окислившейся меди, клея, масляной краски и опять же старой бумаги; такой вот своеобразный букет. Иногда дополняющийся резким запахом кошачьего туалета – мышеловов на рынке держал каждый второй. Тимофей, с видом завсегдатая проводя гостя по центру «Сухаревки», не забывал время от времени поглядывать на его лицо, определяя – не пора ли закругляться с погружением в рыночную экзотику. К немалому его удивлению, господин Долгин пока держался. Да и вообще делал вид, будто ему не впервой обонять такие ароматы и находиться в постоянной толчее.

– А там что?

– Прошу-с за мной!

Отмахнувшись от особо назойливого зазывалы (вернее, выдрав у того из рук полу собственного сюртука), Ярославцев миновал несколько палаток, повернул, прошел мимо торговки, громогласно нахваливающей свои гречишные блины, и остановился, поведя рукой:

– Книжные и антикварные ряды. Вот там можно прикупить иконы, или, хм, «настоящие подлинники» известных мастеров, вроде Репина или Рафаэля. Рядом предлагают разную скульптуру, а вот в том углу собственно и торгуют печатным словом. Должен заметить, иногда тут действительно попадаются настоящие раритеты – но, увы, для этого надо подходить прямо к началу торга, с раннего утра.

– Занятно, очень занятно.

Если до этого его спутник просто любопытствовал, без особого интереса рассматривая весь попадающийся на глаза товар, то теперь очень даже целеустремленно зашагал к букинистам и расхаживающим рядом с ними перекупщикам. Дошел и медленно заскользил взглядом по книгам, иногда прицениваясь к понравившимся образцам, но так ничего и не покупая. Следуя за ним на небольшом отдалении, Тимофей время от времени тоже бросал оценивающие взгляды – но не на выложенные тома и брошюрки, а на самого Долгина. И вспоминал…

Сидеть в тюрьме за долги – это такой интересный опыт, что никому того не пожелаешь. Беспросветная тоска, скудное питание, неопределенность дальнейшей жизни, и некому утешить хандру или хотя бы приободрить. Правда, в его случае кое-какое утешение все же было – два сотоварища по одной неприятности, также попавшие на сидение через купца Солодовникова. Они, кстати, и донесли до него слова стряпчего Русской оружейной компании, что в яме они будут, пока долг не вернут. Еще и издевался, выжига, – мол, в компании люди с пониманием, отсидите, сколько сможете… Ага, из расчета: одна из двух с половиной тысяч рубликов долга – за один год. Бывший «заяц» вздохнул и едва удержался от того, чтобы досадливо сплюнуть. Осторожно покосился на директора той самой компании, что вначале засадила его, а потом сама же и вытащила, еще раз вздохнул и задумался. Его-то вытащила, а вот двум оставшимся даже и не подумала что-то предлагать, более того, намекнула, что те как сидели, так и будут сидеть, причем без вариантов. Или лежать – в сырой землице, на глубине одной сажени.

А вот ему предложили свой долг отработать, и он, не раздумывая, согласился – но при этом совсем не ожидал, что его занятием будет не коммерция в чистом виде, а всего лишь присмотр за домами и прочим имуществом, ремонт, сдача в аренду и все такое прочее. Как бишь там… он может делать что хочет (в определенных рамках, конечно), лишь бы это приносило хороший доход!.. Два процента всех сумм идут непосредственно ему как жалованье, плюс служебная квартира, плюс погашение долга. На таких условиях он бы согласился и до того, как «заглянул» в долговую яму, – собственно, потому и не стал раздумывать. Единственное, что теперь его мучило, – ну в чем же подвох? Ведь не может же быть вот так все просто?.. Тем более что ему почти что открыто намекнули, что этот год у него испытательный, и если справится – будет личным секретарем у очень богатой и влиятельной особы. Вот уж действительно, из грязи да в князи…

Тут его внимание привлекло нездоровое оживление среди книжных барышников, живущих скупкой задешево и перепродажей задорого. Он проследил их взгляды – и уткнулся собственным аккурат в согнутую поясницу Григория Дмитрича Долгина, задумчиво оглаживающего толстую и жесткую обложку громадной книги. Еще одна такая же лежала рядом, посверкивая позолотой обрезов страниц. Пергаментных, между прочим, – такие вещи племянник букиниста Астапова определял просто-таки влет.

– Это что же за красота такая, Тимофей Алексеевич? Вроде по-французски написано, а я в нем, как на грех, слабоват – не посмотрите?

Продавец, а вернее, продавщица – скромно, хотя и добротно одетая женщина явно купеческого сословия, – внимательно провожала глазами лежащий на руках том. На женственном и округлом лице лежала явно заметная печать усталости и упрямства, а взгляд время от времени скашивался в сторону скучковавшихся перекупщиков, стоящих в трех-четырех шагах от ее рогожного прилавка. Последние, в свою очередь, не менее внимательно и очень враждебно поглядывали на возможного покупателя и оживленно перешептывались.

– Позвольте?.. Гм.

Потомственный коммерсант присел рядышком, аккуратно поддернув штаны, раскрыл книгу и провел по листу кончиками пальцев. Полюбовался на красочные миниатюры, нарисованные вручную, тронул искусно сплетенную из кожи закладку и прочитал:

– «Де-ка-мерон. Боккаччо».

Огладил еще несколько картинок-миниатюр, затем наскоро просмотрел десяток страниц из середины и непосредственно титульный лист, после чего внимательно освидетельствовал переплет и наконец-то деловито кивнул, вставая: