Закон парности - Соротокина Нина Матвеевна - Страница 14

Никита понял, что слова про потерянную брошку не более чем пароль. Удостоверившись взглядом в моральной поддержке хозяина, он решительно положил руку на сдобное плечо обладательницы васильков:

— Вы были горничной у княжны Репнинской? Дама крепко зажмурилась, потом подпрыгнула на месте и с неожиданным проворством метнулась к двери. Никита бросился за ней, крича вдогонку:

— Подождите, сударыня. У меня благие намерения. Я друг Мелитрисы. Я князь Оленев. Я ее опекун. Мы сейчас купим сто брошек. Где Мелитриса?

Он догнал ее уже на улице, и то потому, что она вдруг встала столбом, повернув к нему разгоряченное лицо:

— Это я вам письмо послала?

— В нем было три слова? — ответил Никита вопросом на вопрос.

— Вот именно, сударь. — Фаина улыбнулась, — и заметьте, написано ее почерком. А она мне говорила:

«Фаина, можешь сама написать эти три слова. Главное, чтоб он их получил».

Видя явное смущение князя, она плавным жестом поправила поля шляпы, кокетливо повела плечом.

— Только уйдемте отсюда поскорее. Мне нельзя здесь задерживаться.

И она почти побежала вперед, матерчатые васильки порхали перед ее красными щеками, как мотыльки.

— Нам надо поговорить, — поспешая за ней, повторял Никита.

Они поговорили, отбежав от «Синего осла» на расстояние, которое обычным шагом можно покрыть только за полчаса. Перед ними расстилалось живописное длинное озеро, за спиной — обычная улочка, застроенная серыми, узкими, впритык стоящими домами, противоположный берег принадлежал садам и ивам.

— Туда, — Фаина указала на узкий пешеходный мостик и побежала к деревьям, купающим в воде ветви, длинные, как волосы красавицы.

Под ивами она перевела дух.

— Только я вам ничего определенного сказать не могу. Так и знайте.

— А мне и не надо, — Никита уже отсчитал пять монет. — Мне бы в самых общих чертах.

Он готов под присягой поклясться, что не заметил, как из его руки исчезли деньги. Вот он их держал, вот размышлял, а не обидит ли ее сия подачка, а вот, судя по удовлетворенному лицу Фаины, деньги уже находятся где-то в складках ее обширной оранжевой юбки, а может, под шляпкой или под парусящими от ветра кружевами.

— Спрашивайте… ладно. Бог с вами. Но знайте, мне вам ничего отвечать нельзя. Меня не только от должности отставят, но и жизни могут лишить. Я знаю, что говорю. Но знаю также, что превыше всего в мире — любовь, — васильки на шляпе закивали с полным согласием. — Отвечать вам буду только «да»и «нет», а то ведь вы захотите душу мою до дна опорожнить.

— Согласен. Где Мелитриса?

Фаина выразительно расширила глаза.

— Ах, да… Мелитриса сейчас в Кенигсберге?

— Нет.

— То есть как — нет? Ее увезли?

— Да.

— Силой?

— Нет.

— Кто?

— Кто-кто… Дед Пихто! — в сердцах крикнула Фаина. — Договорились ведь!

— Ну ладно, успокойтесь. Ее увез Осипов? — Видя, что она медлит с ответом, Никита уточнил: — Тот человек, что жил с ней в гостинице?

— Да.

— Ей угрожает опасность?

Фаина пожала плечами, де, нам всем в этой земной юдоли угрожает опасность.

— Он повез ее в Петербург?

— Туда ей нельзя, — вдруг более развернуто ответила Фаина.

— Почему?

Вздох, поднятые к небу глаза… Чертова оранжевая утка — как с ней разговаривать?

— Вы можете мне внятно сказать, кто и зачем похитил Мелитрису? Кому вы служите? — Никита поспешно отсчитывал серебрянные рубли, — руки его от нетерпения дрожали. — Кто этот Осипов?

— Вот этого я вам никогда не скажу, — Фаина решительно отвела его руку с деньгами. — И как вы фамилию-то эту узнали? Не положено вам знать, кто такой Осипов. Засекреченная эта фамилия! И забудьте ее. Они к Мелитрисе хорошо относятся, не обижают. Они ее спасти хотят.

— От чего — спасти?

— Как от чего? Она же государыню хотела отравить!

— Государыню?.. — Никита что есть силы вцепился в ствол ивы, да так ловко, что оцарапал руку корешком отломанного сука.

Не хотела Фаина этого говорить, но, видно, бдительность потеряла, видя, как князь страдает, где-то на дне души отворились вдруг запретные двери, и тайна проворным воробьем выпорхнула на свободу. Сейчас главное клетку поплотнее захлопнуть, ничего более не сказать. Эх, как он руку-то располосовал. Наверное, гвоздь в старом дереве был — не иначе.

Никита меж тем достал платок, стараясь стянуть кровоточащую рану. Вечная его. история! Он вспомнил вдруг, как поранился стаканом, когда Гаврила принес весть о смерти младенца-брата. Но «смерть общий удел», говорят древние. Мальчик мог умереть, это понятно. Но Мелитриса не может быть отравительницей. Хотя на Руси все возможно. Бумага все стерпит.

— Донос? — он строго посмотрел на Фаину. Та трясла головой — ничего больше не скажу! Да он и не будет спрашивать. Теперь понятно, почему дело это окутано тайной и почему Фаина помертвела от страха. Перед Тайной канцелярией мы все делаем стойку смирно и запечатываем рты.

— Успокойтесь. Я не буду вас больше мучить вопросами. Но адрес свой вы мне можете дать?

— Нет.

— Клянусь, я им воспользуюсь только в случае крайней необходимости.

— Нет.

— Подойдем с другого боку… Я должен найти Мелитрису. Я должен ей помочь. Я должен ее увидеть.

Фаина смотрела на него вытаращив глаза, потом отерла тыльной стороной ладони пот на висках и подносье.

— Она верит мне, — продолжал Никита, ударяя себя в грудь кулаком, в котором были зажаты монеты. — Я не имею права бросить ее на произвол судьбы. Ради Мелитрисы я приехал в этот город. И плевать я хотел на Тайную канцелярию!

— В Польшу они ее повезли, — сказала Фаина свистящим шепотом. — В горнило войны. Зачем — не знаю. Думаю, что они ее прячут. — Она поймала кулак Никиты, разжала его без усилия и взяла деньги.

— Только ради любви, так и знай. Ишь, вспотели, — она любовно огладила монеты.

— А Осипов — подлинная фамилия?

Фаина погрозила Никите пальцем, словно нашкодившему ребенку, потом подобрала юбки и быстро пошла прочь.

— Клянусь, ни одна живая душа не узнает о нашем разговоре. Спасибо.

— Прощайте, князь, — донеслось из ивовой пущи, оранжевая юбка последний раз полыхнула закатом и пропала за деревьями.

Разное

Как это часто бывает, если ты на правильном пути, судьба не останавливается в своих благодеяниях. Зайдя в тот же вечер в недавно открытый православный храм, Оленев встретил там своего попутчика — полкового священника отца Пантелеймона, милейшего человека, и тут же выяснил, что отец Пантелеймон собирается в действующую армию. Никита сразу стал просить взять его с собой.

— Волонтером, ваше сиятельство? Помнится, вы не хотели воевать. Что заставило вас переменить решение? Зачем вам ввергать себя в пучину горя, греха и соблазна?

— Какой соблазн, батюшка? Я должен найти друга — полковника Белова. Может быть, военная канцелярия в самом Кенигсберге смогла бы сообщить мне, где находится его полк?

— Могла бы, — улыбнулся священник, — только за точность бы не поручилась.

— Вот и я так думаю, а потому буду искать его в самой армии.

Никита надеялся, что рекомендательное письмо Шувалова, уже послужившее ему, откроет полог палатки фельдмаршала Фермера.

— Ну что ж, — сказал милейший отец Пантелеймон, — рад оказать вам услугу. Но для поездки в армию, которая, по моим сведениям, вышла из города Познань и направляется теперь к Одеру, чтобы идти воевать Брандербургию, вам надо иметь тщательно выправленный паспорт.

— Я же оформил паспорт в Петербурге.

— Его, батюшка князь, надо перерегистрировать в местной ратуше у нашего наместника графа Корфа. Если вы завтра представите мне свой паспорт, то я, пожалуй, помогу вам ускорить эту процедуру.

Теперь предстояло сообщить Габриле о предстоящем отъезде, да так, чтобы он не потащился за барином. В этом была своя трудность. Гавриле не нравился Кенигсберг и его жители. Влажный морской воздух вызывал у камердинера боли в суставах (можно подумать, что в Петербурге воздух был суше), квартира была тесна и неудобна, торговля шла плохо. Гаврила решил в Пруссии подзаработать и захватил из отечества капли глазные, кармин красный, пудру для париков и чрезвычайно вонючую мазь для снятия мозолей. Но как видно, глаза у немцев не болели, а обувь готовили удобную и не способствующую мозолеобразованию. Еще Никита подозревал, что не последнюю роль в образовавшейся нелюбви к прусской столице сыграла одна из ее дочерей, а именно фрау К.