Уна Сэлинджер - Бегбедер Фредерик - Страница 32

32

Шел сорок пятый год, а война все никак не могла закончиться. Калифорнию охватила паранойя. Да, на сей раз наверняка: японцы будут бомбить Лос-Анджелес. У них огромные дирижабли, подводные лодки, спрятанные в заливе Сан-Франциско. Один друг, работавший в контрразведке, говорил о неминуемой атаке на Голливуд: надо срочно копать подземные убежища в парке, Беверли-Хиллз скоро ждет блиц почище Лондонского. Виллы некоторых миллиардеров в Малибу были защищены зенитными пушками. Уна уже слышать не могла эту нескончаемую пропаганду. «Япошки, вон!» – было написано на плакатах, и всех американцев японского происхождения выслали в лагеря в пустыне, в том числе и дворецкого Чаплина Фрэнка Йонамори. А потом настало шестое августа, день бомбардировки Хиросимы. Услышав новость, Уна поперхнулась чаем, который пила в саду. Три дня спустя был, в свою очередь, стерт с лица земли Нагасаки. Едва избежал атомной бомбы и Киото, да и то лишь потому, что некий американский высокий чин проводил там отпуск. Калифорнийцы танцевали на улицах, празднуя взрыв секретного оружия, уничтожившего японцев. Это лето унесло двести тысяч жизней гражданских лиц: правительство подарило американцам патриотический фейерверк в форме ядерного гриба. Крупные заголовки в газетах воспевали бойню. До капитуляции Японии (второго сентября) Чарли и Уна не выходили из дому. Они не разделяли восторга соседей. Весь август Уну тошнило. Она опять была беременна. С лета сорок пятого года пропасть между Чаплином и Голливудом все углублялась. Кинематографическая среда простила ему пьянство и аресты за появление в непотребном виде в общественных местах на Голливудском бульваре, скачки наперегонки с Дугласом Фэрбенксом перед рестораном «Мюссо и Фрэнк» (пришедший последним платил за обед), его любовные и сексуальные похождения. Зато она никогда ему не простила ни поддержки СССР во время войны, ни нежелания ликовать по поводу уничтожения Хиросимы и Нагасаки, ни обособленности британского иммигранта, по-прежнему одевавшегося у Андерсона и Шеппарда (Сэвил-роу, Лондон) и не якшавшегося с американцами. На воскресных коктейлях Чарли Чаплин принимал у себя Жана Ренуара, Ивлина Во, Г. Дж. Уэллса, Альберта Эйнштейна, Томаса Манна и Бертольда Брехта. Кристофер Ишервуд впал в алкогольную кому и обмочился на диване в гостиной. Мертвецки пьяный Дилан Томас раскатывал в машине по парку и теннисному корту с Шелли Уинтерс: к счастью, разогнавшийся кабриолет остановила сетка. Чаплин смотрел на Голливуд свысока, за что и поплатился: в считаные годы самый популярный в Америке человек стал врагом общества номер один. Его обвиняли в отсутствии патриотизма, в поддержке коммунистов на митинге за второй фронт в Мэдисон-сквер-гарден двадцать второго июля сорок второго года (где он невольно рассмешил весь зал, начав свою речь с обращения «Товарищи!»), в отказе от американского гражданства. Даже финальная речь в «Великом диктаторе», эти шесть минут, когда Чаплин впервые заговорил с экрана, пропев идеалистическую хвалу гуманизму и интернационализму, была воспринята как ультралевая! По сей день перед Китайским театром нет отпечатка руки основателя «Юнайтед артистс», создателя современного кино, творца голливудского мифа. Зато Хьюго Босс, шивший формы для СС, гитлерюгенда и вермахта, имеет сегодня «flagship store»[114] на Родео-драйв. А «БМВ» и «мерседесы», двигатели которых, собранные депортированными евреями-рабами в концентрационных лагерях, были первыми ласточками блицкрига, разъезжают по улицам Беверли-Хиллз. Я спросил у швейцара самого знаменитого кинотеатра в мире, почему Чаплина нет на его тротуаре. Он мне ответил: «Because he was a commie!»[115] Лучше было бы быть нацистом?

Х

Посттравматический синдром ветеранов

На протяжении всей войны я бросался в ямы. И вылезал из них, только когда бульдозеры строили на мне аэропорт.

Дж. Д. Сэлинджер, из письма Уиту Бернетту

Джерри не знает, сколько недель он лежит на этой больничной койке. Он помнит только, как пытался покончить с собой, наглотавшись таблеток, но ничего не вышло. А теперь он пьет бульон из немецкой курочки, его обхаживают сестрички из Арканзаса, а окна забраны решетками.

От тишины ему легче. Целыми днями он повторяет одно слово: Fubar. Я Fubar. Аббревиатура от «Fucked Up Beyond All Recognition».[116]

Психиатрическое отделение

Нюрнбергского госпиталя, июль 1945 года.

Дорогая Уна,

голубая пилюля 88 усыпляет на двадцать четыре часа; мне дали три.

Война создает престранное положение. Одна страна неожиданно нападает на другую. Она жжет ее из огнеметов, грабит ее богатства и располагается в ее домах. Другая страна приходит на помощь. Вот тут-то и возникает престранное положение, о котором я говорю: Джим стреляет в Ганса, Ганс кромсает Боба, Боб выпускает кишки Курту. Эти четверо молодых людей между собой незнакомы. Быть может, если бы их представили друг другу в какой-нибудь гостиной, они бы подружились и выпили вместе пива. Но нет, это невозможно: они поотрубали друг другу руки и им никогда не оправиться. Даже если заживут их телесные раны, они не смогут больше думать ни о чем, кроме этого дня. Не говоря уж о том, какие страшные последствия падут на детей и внуков Джима, Ганса, Боба и Курта.

Самым ужасным был шум. Пробираясь среди своих товарищей, которые падали один за другим и подбирали свои оторванные ноги, я, как мантру, повторял про себя только одно: «Заткнись, заткнись, заткнись…» Цель войны – заставить замолчать пушки. Я не многих убил, но помню одного солдата, в которого целился долго, внимательно, спокойно, а потом нажал на гашетку своей винтовки М1. Точно в замедленной съемке в кино, я видел, как его голова раскололась надвое, когда моя пуля вошла в правую щеку. Было чудовищно отрадно знать, что мертв он, а не я. Цель войны – не заключить мир, а уйти с миром. Потушить, рассеять, развеять дым, который щиплет мне глаза три долгих года. «Smoke Gets in Your Eyes», помнишь? Лечь в горячую ванну и все смыть, убавить громкость. Я принимаю здесь душ по десять раз на дню. Обсохну – и снова под струи, но никак не могу отмыться. И всегда это непрестанное жужжание мух, нескончаемый звуковой фон, от которого сходишь с ума. Уберите звук, уберите картинку, ради бога. Если бы надо было запомнить только один звук войны, это был бы свист пуль, прошивающих людей насквозь, как острый нож взрезает арбуз. Так странно, дозы адреналина, впрыснутые в кровь в бою, ввергают нас то в истерику, то в полную прострацию. Я не знаю, как тебе объяснить: страх, как остановка сердца, может опрокинуть человека наземь и оставить неподвижным. Здесь кое-кто называет эту болезнь фугаситом. Аллергия на фугас! Как будто есть люди, которым нравится общество фугаса! Лично я фугасофилов никогда не встречал! Всё в сражении происходит не так, как предполагалось. Говорят, каждый четвертый солдат становится жертвой нейропсихологического расстройства – а я думаю, таковы все сто процентов, а больные на всю голову как раз те три четверти, что делают вид, будто они в порядке. Никому никогда не понять, что творится на театре военных действий. Смотри хоть до дыр штабные карты, слушай инструктаж генерала, учи военную тактику – все равно на поле боя полный бардак и каждый сам за себя. Главнокомандующий Паттон говорил, мол, секрет в том, чтобы «перемещаться и стрелять одновременно». Он забыл сказать, что еще и кричать полезно. В кино солдаты тихи и по-кошачьи грациозны. В жизни же мы ревели, как викинги.

Джерри* * *

Он едва может дотащиться по коридору до туалета. Он не в состоянии больше читать: буквы складываются не в слова, а в какую-то тайнопись. До боли в глазах всматривается он в абзац, но мозг отказывается фиксировать что бы то ни было, кроме запаха жареного человеческого мяса. У него случаются «флешбэки»: стоит хлопнуть двери или засвистеть чайнику, и у Джерри в голове взрываются бомбы.

вернуться

114

Флагманский магазин (англ.).

вернуться

115

«Потому что он был комми (коммунистом)!» (англ.)

вернуться

116

Буквально: «За***нный до полной неузнаваемости» (англ.).