Эликсир Купрума Эса - Сотник Юрий Вячеславович - Страница 33

— Так вы по какому делу? — спросил наконец директор.

— Яков Дмитриевич! Мы к вам в качестве делегации от двадцать восьмой школы. Нас направила замдиректора по внеклассной работе Надежда Сергеевна Муравьева, — вдруг громко и быстро проговорил Гена, сам не замечая, что сильно привирает. Затем он представил членов делегации: Родю и Веню он назвал талантливыми юными конструкторами, о Ляле сказал, что результаты ее изучения пустельги передавались по областному радио, а Зою отрекомендовал как представительницу актива пионерской дружины.

— Ну так в чем же все-таки дело? — негромко спросил директор.

— Понимаете, Яков Дмитриевич… — продолжал Данилов, все больше увлекаясь, — многие педагоги нашей школы считают, например, так: что талант исследователя, изобретателя надо открывать и развивать с самого юного возраста. Это, понимаете, как талант танцора или, положим, как талант музыканта… Понимаете?

— Хорошо! Ну, а конкретно: что ты от меня все-таки хочешь?

— Яков Дмитриевич! Вы сегодня читали статью в нашей стенгазете… Вот автор как раз перед вами! — Гена указал ладонью на Родю.

— Ну, читал, — слегка набычившись, ответил директор.

— И вы, как я слышал, одобрили ее.

— Ну… в принципе… — Директор еще больше набычился, а Гена, не замечая этого, бодро продолжал:

— Вот мы, значит, и пришли к вам, Яков Дмитриевич, чтобы поговорить о том, как осуществить на практике эту идею, которую вы одобрили.

— Какую идею? — уже совсем мрачно прогудел директор.

— Ну, вот идею о том, чтобы открыть доступ в «Разведчик» ребятам пионерского возраста.

И тут Яков Дмитриевич поднялся и наклонился над столом, опираясь па него широко расставленными руками.

— Ты говоришь, вас Надежда Сергеевна прислала? — спросил он, глядя в упор на Гену.

— Д-да, — с запинкой ответил тот.

Гена сразу скис: он вдруг понял, что нечаянно слишком много наврал. А Яков Дмитриевич между тем раскраснелся и загремел:

— Так вот ты пойди к Надежде Сергеевне и скажи ей, что она не маленькая, что она должна понимать самые элементарные вещи, а именно: для того чтобы открыть доступ в «Разведчик» ученикам пятых и шестых классов, нужны дополнительные помещения, нужно дополнительное оборудование, нужны дополнительные руководители, а для всего этого необходимы дополнительные и весьма большие средства, а Яков Дмитриевич не маг и волшебник и вытащить эти средства из рукава он не может. — Директор вдруг выпрямился, помолчал немного и сказал уже спокойно: — Фу! Довели меня до крика. Так все понятно? Ну, значит, окончен разговор!

У Гены горели уши, но он постарался держаться с достоинством.

— Извините, Яков Дмитриевич, — сказал он вежливо, но сухо. — Всего хорошего!

Делегаты двинулись к двери, но директор их остановил.

— Погодите-ка! — Он посмотрел на Зою: — Ты ведь дочка товарища Ладошина? Митрофана Петровича? — Зоя кивнула, и Яков Дмитриевич опять начал краснеть. — Так вот, передай своему папе, что над Дворцом пионеров надо шефствовать не на словах, а на деле. Нам бедная авторемонтная мастерская подарила хоть плохонький, но станок; нам даже комбинат бытового обслуживания кое-что выделил для слесарно-механической мастерской… А твой папа — директор станкостроительного завода — только обещаниями кормит. Вот ты напомни ему!

Зоя покосилась на Родю, на Гену, потом сказала нарочно неторопливо и очень отчетливо:

— Хорошо. Я поговорю с папой, чтобы он прислал станок.

Однако никто не заметил ее значительного топа, все как-то пропустили это со заявление мимо ушей.

— Вот так-то! Всего хорошего! — сказал директор.

Когда делегаты вышли из дворца, Гена остановился, сунул руки в карманы брюк.

— Вы думаете, это правда, все, что он говорил? Будто того не хватает, другого не хватает… Ерунда все это! Отговорочки одни. Ему так спокойней — в кабинете посиживать, чем инициативу проявлять.

Все это Гена сказал, сам себе не веря, просто для того, чтобы как-то поднять себя в глазах делегатов, но Родя с Веней поверили ему. Поверила ему и Зоя. Последнее обстоятельство и привело к тем событиям, которыми закончится эта правдивая, но маловероятная повесть.

Но перед тем произошло много других событий, и вот одно из них.

В тот же день, под вечер, Родя был послан в местный универсам за кое-какими продуктами. Послали туда же и Зою. В магазине им встретиться не довелось: Родя ушел оттуда несколько раньше Ладошиной. На углу тихой улицы, по которой он шел, стояли и разговаривали Боря Трубкин, брат редактора школьной стенгазеты, и его друг Сема Калашников.

— Привет! — сказал Родя Трубкину, которого немножко знал.

— Привет! — машинально отозвался Боря, а потом, глядя на удаляющегося Маршева, процедил сквозь зубы: — Черт! Совсем забыл!

— Что забыл? — спросил Калашников.

— Я обещал брату, что этому типу уши надеру.

— Ну так чего? Пошли и надерем!

Приятели нагнали Маршева и несколько шагов прошли рядом, по обе стороны от него. Затем Трубкин сказал:

— Ну-ка стой, писатель!.. Сема, берем!.. — И он взял Родю за левое ухо, а Калашников — за правое. — Давай так сначала: ко мне — к тебе, ко мне — к тебе, ко мне — к тебе!

И они стали поочередно таскать к себе Родину голову за уши так, словно пилили двуручной пилой.

— Пустите, что вы делаете! Ну, больно же!.. Пустите! — закричал Родя, но ничего не помогло. В правой руке у него болталась прозрачная пластиковая сумка с двумя бутылками подсолнечного масла и пакетом сахарного песка, и он мог только вцепиться левой рукой в правую Борькину руку, отчего ему не стало лучше.

— А теперь так давай, — сказал Трубкин. — Вперед — назад, вперед — назад, вперед — назад!

И голова Роди стала мотаться в другой плоскости.

Тут к этой троице сзади подошла Зоя с двумя сумками в руках и остановилась метрах в пяти. Что-то знакомое показалось ей в фигуре мальчишки, которого драли за уши, но голос ей не был знаком, потому что Родя уже почти плакал:

— Борька! Ну что ты делаешь!.. Ну пусти!.. Ну… ну, я прохожих позову!..

— Теперь покрутим его! — скомандовал Трубкин и запел: — Как на Роди именины испекли мы каравай, вот такой вышины, вот такой нижины…

Увидев, что перед ней человек, к которому она так неравнодушна, увидев, что этого человека так унижают и мучают, Зоя вскипела яростью. В три прыжка очутилась она возле мальчишек.

— Что вы делаете! Хулиганье проклятое! А ну отпустите его!

— Тихо, тихо, малышка! — сказал Боря, и оба продолжали держать Родю за уши.

Только тут вспомнила Зоя про эликсир и вспомнила, что она должна приказывать каждому в отдельности. Она взглянула на Трубкина, потом на Калашникова.

— А ну отпусти его! И ты отпусти!

И красные Родины уши оказались на свободе.

— Ну что ты орешь, чего орешь! — проговорил Семка.

— Пошел к черту отсюда! — выкрикнула Зоя, и тут Калашников сошел с тротуара на мостовую и заходил по ней как-то неуверенно, сворачивая то в одну сторону, то в другую, то в третью. Зоя удивленно посмотрела на него, потом смекнула: хулиган просто не знает, куда ему идти, потому что чертей на свете нет. И она исправила свое приказание. — Домой иди! Убирайся домой, слышишь! — крикнула она и вытаращила глаза на Трубкина: — И ты — марш домой! Живо! И не вылезать у меня до завтра!

И тут наступил полный порядок: Семка вернулся на тротуар и уверенно зашагал по нему в одну сторону, а Борис пошел в другую. Пройдя несколько шагов, Трубкин, не останавливаясь, обернулся:

— Сем! Пошли ко мне! В шахматы сыграем!

— Не, Борь, — продолжая шагать, отозвался Семка. — Лучше ты ко мне, ты нашего телека нового еще не видел. Цветной!

— Сема! Ну, иди! — уже издали прокричал Трубкин. — У нас дома никого нет, посидим поиграем!..

— Борь! Ну, ты человек или нет? Ну, хоть на пять минут загляни!

Так они звали друг друга в гости, пока Трубкин не скрылся за поворотом, а голос Калашникова не замер вдали.