Работа над ошибками. Дилогия - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 85

Через несколько минут вернулась девушка — на этот раз с большой кружкой чая. Я благодарно кивнул, сделал несколько глотков. Чай был горячий и сладкий, с медом. Говорят, что от горячего чая все целебные свойства меда теряются, но меня это не расстроило.

— И как тебя зовут, земляк? — поинтересовалась девушка, присев у ванны. Она была в поношенных джинсах, в слишком большой ей клетчатой рубахе и босиком. В кино такие девушки ждут отважного ковбоя на ранчо…

— Кирилл. — Я не стал врать.

— Редкое имя у тебя… земляк. — В ее голосе слышалась ирония.

— А как тебя зовут? — подозрительно спросил я.

— Марта.

Я пожал плечами.

— Имя как имя.

— Что, такое имя в России есть? — удивилась Марта.

— Есть. Ну… не частое… Так ты не русская?

— Я полька! — Мое предположение было отвергнуто едва ли не с гневом.

— Ага. — Я кивнул. — Ну, надо было догадаться. Кроме русских и хохлов — только поляки способны живому человеку в рот спирт вливать.

— Не могу сказать, что меня это сходство радует, — кисло сказала Марта. — Пальцы чувствуешь? Покалывает?

Я пошевелил пальцами ног, потом рук. Кивнул:

— Нормально. Жить буду, похоже. Спасибо, что привела к башне.

— Никуда я тебя не приводила. — Марта достала из нагрудного кармана рубашки мятую пачку сигарет, зажигалку. — Ты сам пришел.

Она раскурила сразу две сигареты — опять же, что-то в этом было киношное, невсамделишное. Много раз видел такое в старых голливудских фильмах, но никогда — на самом деле. Одну сигарету, не спрашивая, сунула мне в рот. Я с наслаждением затянулся — последний раз я курил еще в Харькове.

Табак был крепкий. Я посмотрел на пачку — сигареты незнакомые, польские, явно недорогие.

И тут до меня дошло.

— Я сам пришел?

— Да. Начал стучать в дверь, я открыла. Ты и бухнулся на пол. А что?

— Помню, как искал твою башню и замерзал, — соврал я, не моргнув глазом. Точнее, не соврал, а сказал часть правды… — Был уверен, что замерзну насмерть.

— Нет, ты сам дошел. — Марта задумчиво смотрела на меня. Видимо, почувствовала недоговоренность…

— Интересно, мы на русском или на польском с тобой говорим? — быстро поинтересовался я.

— На русском, — раздраженно ответила девушка. — Как будто не знаешь, что таможенник с каждым общается на его языке.

— Ага. — Я кивнул. — Газету ты читала?

— Читала.

— Ну и что будешь делать?

Марта поморщилась:

— Как это у вас в сказках? В баньке попарю, накормлю, а потом съем?

— Ну, на Бабу-Ягу ты никак не похожа, — заверил я ее. — Ты давно стала таможенником?

— Девять лет. Я совсем девчонкой была. — Она сильно, по-мужски затянулась сигаретой, с любопытством поглядывая на меня. — Оклемаешься — и вали куда хочешь. Не стану я тебя задерживать. Но и прятать не стану, учти!

— Спасибо и на том, — искренне сказал я. — Скажи, у тебя куда двери ведут?

— Эльблонг…

— Не знаю такого… — пробормотал я. — Это не там, где Кимгим?

— Эльблонг — это польский город! — Кажется, Марта чуть обиделась. — А еще Янус. Антик. И Земля-шестнадцать.

— А это что за мир? — заинтересовался я.

— Отогрелся?

— Угу.

— Пойдем. Накинь что-нибудь… — Она кивнула на висящие на крючках халаты и вышла из ванной.

Один халат был женский, розовый с выдавленным рисунком. Другой мужской, густого синего цвета. Я поискал взглядом стакан с зубными щетками — щеток оказалось две. Марта явно не вела отшельнический образ жизни.

Без смущения или брезгливости запахнувшись в чужой халат, я вышел вслед за Мартой. Ванна и чай меня вполне согрели и привели в чувство. Бежать стометровку мне было рановато, но и опираться на чужое плечо уже не требовалось.

Девять лет — это девять лет. Если моя башня так и не стала мне настоящим домом, просто не успела им стать, то у Марты все было уютно и обжито. Первый этаж — изначально такой же просторный зал, как и у меня, был разгорожен на две комнаты стеллажами, заваленными самыми разными предметами — от горшков с красивыми цветами, упаковок прохладительных напитков и пива до каких-то железяк сомнительного происхождения и скомканной ношеной одежды. При этом общий бардак каким-то образом создавал ощущение уюта и комфорта. На ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж, лежала длинная вышитая дорожка. Такие же сельского вида коврики валялись и на полу. А еще я заметил блюдечко с молоком — похоже, где-то тут жила кошка…

— Сюда иди, — велела Марта.

Я подошел вслед за ней к двери. Марта резко распахнула ее и сказала:

— Эльблонг.

Невольно запахнув халат посильнее, я слегка отстранился от двери. За ней был вечерний город со старинными домами, булыжная мостовая, фонарики под старину, сидящие за столиками кафе люди. Дверь выходила на небольшую, полную гуляющего народа площадь.

— Очень уютно, — признал я. — Выход в центре города?

— В центре. — Марта закрыла дверь, прошла к следующей. Открыла ее со словами: — Янус.

— Понятно, — глядя в кипящую снежную круговерть, сказал я. В дверь начало ощутимо задувать. Меня передернуло при мысли о том, что я сейчас мог валяться в этом ледяном аду — закостеневший, глядя в темноту разорванными льдинками глазами. — Закрой!

Марта впервые посмотрела на меня с легким сочувствием. Закрыла дверь, буркнула себе под нос:

— Гадкая Земля, ага. Летом тоже гадкая. Знаешь, что там люди живут?

Я покачал головой:

— Мне говорили, Янус необитаем.

Марта покачала головой:

— Однажды летом я видела парус на реке. Лодка, совсем плохая. Не похожая на наши. А еще тут есть дикие… — Она задумалась, потом неуверенно сказала: — Козы. Больше всего похожи на коз. Я подстрелила одну, она все равно отстала от стада, спотыкалась и падала. У козы в заднице, — Марта похлопала себя по крепкой попе, — оказалась стрела. С костяным наконечником.

Что-то в ее голосе меня убедило. Вопреки мнению прочих функционалов я поверил, что на Янусе есть разумная жизнь. Какие-то кочующие по планете за теплом животные и следующие за ними дикари? Почему бы и нет? Идущие на границе убийственной зимы и изнуряющего лета вечные странники весны… нет, скорее — вечные странники осени, живущие теми плодами, что дает эта негостеприимная земля. Каковы они, наши братья из соседнего мира? Могли бы мы понять друг друга? Подружиться? Могли бы мы чем-то им помочь и чему-то научиться у них?

Функционалов это не интересовало…

Словно услышав мои мысли, Марта сказала:

— Я иногда думаю, что каждый мир веера населен людьми. Только не всегда мы их видим. Может быть, иногда они не хотят, чтобы мы их видели. А если нам ничего не нужно от мира, так мы ведь и не ищем…

Она подошла к третьей двери, постояла в задумчивости. Потом спросила:

— Ты бывал в Антике?

— Нет. Слышал немного.

— Смешной мир. — Она фыркнула. — Далеко не высовывайся, если выйдешь из двери — местные тебя заметят.

За третьей дверью был день. Солнечный и теплый. Дверь выходила на узкую улочку, где стояли каменные дома — не из кирпича сложенные, а именно из камня, надежно, но грубо, с узкими щелями то ли незастекленных окон, то ли бойниц, то ли вентиляционных отверстий.

— Торговые склады, — сказала Марта.

Это я понимал. Порталы почти всегда открывались в глухих местах, выходящая на площадь дверь в Эльблонг была скорее исключением из правил. Впрочем… ведь моя башня тоже выросла не на задворках Москвы. Видимо, в родном для таможенника мире проход мог открыться в любой точке. А уж потом он врастал в чужие миры осторожно, держась окраин…

— А кто заметит-то? — спросил я.

— Ну вот, слышишь, идут.

Действительно, послышались шаги. Мимо двери, вроде как не замечая ее, прошагали двое — смуглый мускулистый мужчина в свободной белой рубашке и белых штанах и старичок, кутающийся в темный плащ. Оба почему-то были босиком. Мужчина нес на плече длинный серый тубус явно немалого веса и напоминал поэтому гранатометчика из какой-нибудь страны третьего мира, несущего на позицию свой «Вампир» или «Таволгу». Впечатление портил только сверкающий золотой обруч у него на шее — по обручу шел затейливый узор, и украшен он был как бы не бриллиантами.