Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая - Шульман Нелли - Страница 38

Он нащупал левой рукой эфес клинка, что лежал рядом с ним, и спросил: "Как?".

Старик подпер подбородок худой, сильной рукой и ласково улыбнулся: "Будешь спать. Долго. Я тебя вылечу".

— А что тут? — спросил Степан, указывая на потолок.

— Печь, — старик, наклонившись, взяв пальцы Степана — положил их на медальон. "Какой он прохладный, — пронеслось в голове у мужчины.

— Вот так, — сказал врач, поднимаясь. Помявшись на пороге, он добавил: "Потом человек расскажет, — старик кивнул на медальон, — об этом. Когда ты отдохнешь. Я все принесу". Он вышел. Степан, перекрестившись, взглянул на распухшие, пылающие жаром пальцы на правой руке. "Чертов араб, — подумал мужчина бессильно, — еще и лежать тут придется, куда я пойду, после ампутации?"

— Слоновая кость, — старик поднес к его губам медную чашку с темным, пахнущим травами настоем. "Будет новая рука. У нас хорошие мастера".

— У кого — у нас? — еще успел спросить Степан, проваливаясь в мгновенный, сладкий, тягучий сон.

— У евреев, — вздохнул старик. Погладив мужчину по небритой, поросшей золотисто-рыжей щетиной, щеке, он положил его левую руку на медальон. Длинные, сильные пальцы внезапно сомкнулись, сжав руку врача. Тот подумал: "Здоровый мальчик. И молодой совсем. Он справится, все будет хорошо".

Старик проверил пульс на левой руке. Разложив на земляном полу, чистый холст с инструментами, он стал промывать рану.

— Холодно, как холодно, — Степан вздрогнул. Он увидел низкое, туманное небо, серое море, плоские льдины, что медленно плыли по проливу. "Зунд", — вспомнил он. На датском берегу, вдали, поднимались вверх крепостные стены. Раздался пушечный залп. Женщина, что лежала ничком, уткнувшись в подушку, подняла черноволосую голову, вытирая слезы, что текли по лицу. "Еще немного, — попросил ее Степан. "Пожалуйста, любовь моя. Я вернусь, я обязательно вернусь". Красивая рука накрыла золотой медальон на шее. Она, что-то зашептав, подалась вперед.

— Не вижу, — он помотал головой. "Не вижу. Что она говорит, что?".

— Тихо, тихо, — услышал он успокаивающий голос врача. "Все. Теперь выпей это и опять спи". Степан с трудом поднял веки и посмотрел на аккуратно перевязанную руку — то, что от нее осталось. Он выпил теплого вина, — опять запахло травами, и старик вздохнул: "Смерть хуже".

— Хуже, — он попытался усмехнуться. Уже засыпая, Степан подумал: "Я должен жить. Ради Елизаветы. Пока она жива — я должен жить и спасти ее".

Степан потерял счет дням. Старик приходил, бережно ухаживая за ним, промывая обрубок какими-то настоями, меняя повязки. Как-то раз, он улыбнулся: "Теперь ешь сам, уже есть силы".

Степан поставил миску на колени, и, попробовал ароматное, нежное мясо: "Есть. Спасибо вам".

Врач все смотрел на него. Поднявшись, забрав пустую миску и флягу с вином, он коротко проговорил: "Человек".

Невысокий, плотный, бородатый молодой мужчина шагнул в комнату, обменявшись со стариком поклоном. Он опустился на ковер рядом со Степаном, и, сказал по-французски: "Меня зовут Рафаэль. Раввин Рафаэль Бердуго. Я приехал из Мекнеса, это наша бывшая столица — поговорить с вами".

— Придет человек, — вспомнил Степан слова старика, — расскажет об этом.

Раввин посмотрел на него темными, красивыми глазами: "Этим должен заниматься мой отец, однако он болеет. Мне еще нет сорока, господин, — он вопросительно посмотрел на Степана.

— Стефан, — улыбнулся тот.

— Так вот, — продолжил раввин, — до сорока лет нельзя и учить такое, но что уж теперь делать, — он пожал плечами и утвердительно добавил: "Вы не еврей".

Степан помотал головой. Рафаэль почти жалобно попросил: "Можно посмотреть? Я видел в книгах, но никогда еще…, - он не закончил и благоговейно принял серебряный медальон.

— А где вторая часть? — поднял он голову.

— У моей жены, ее похитили, — Степан закрыл глаза и увидел перед собой только непроницаемую черноту. "Правильно, — подумал он, — амулета же у меня нет. Когда он со мной — я ее вижу. И она меня, наверное, — тоже. Бедная девочка, пусть только не волнуется".

Раввин, едва дыша, коснулся кончиком мизинца пустого места на пергаменте. "Это единственное, что можно трогать, — сказал он задумчиво, наклоняясь над Степаном, застегивая цепочку на его шее. "А вам надо в Иерусалим. Не сейчас, а когда окончательно оправитесь".

— Мне надо найти мою жену, — зло ответил мужчина. "И еще одного человека, нас вместе с ней взяли в плен".

— Расскажите, — попросил Рафаэль. Наверху, над ними, гудела печь, раввин слушал, подперев подбородок кулаком, а потом вздохнул: "Девушку искать бесполезно, ее могли увезти куда угодно — на юг, в те страны, что лежат за пустыней, в Стамбул, в Индию. Мне очень жаль. Наши посланники ездят выкупать евреев из рабства. Я, конечно, передам им сведения, но надежды мало".

— Почему? — вдруг спросил Степан. "Почему они выкупают людей из рабства?"

— Это заповедь, — удивился Рафаэль. "Называется "пидьон швуим". Сказано, — он чуть улыбнулся, — "Тот, кто может освободить пленного, и не делает этого, нарушает запрет Торы: "Не стой на крови брата твоего". Тот, кто выкупает пленного, — как будто спасает осужденного на казнь, и нет другой заповеди, подобной этой". Это писал Рамбам, наш великий законоучитель, — добавил раввин, — давно, пять сотен лет назад".

— Но ведь они — не семья, — удивился мужчина. "Зачем им заботиться о других?".

Раввин усмехнулся и повторил: "Не семья. Это как посмотреть, господин. А в Иерусалим вам надо потому, что там — ваша родня".

— Откуда? — спросил Степан. "Нет, нет, вы ошибаетесь, не может быть!"

Раввин вздохнул и посмотрел на тусклый блеск серебра. "Я видел много амулетов — но такой впервые. Слышал, конечно, что они есть, но думал, — это предание, легенда. У нас тоже, — он вдруг улыбнулся, — их много, преданий. Так вот, — Рафаэль помолчал, — этот амулет — он только для близких людей. Самых близких. Вы правильно сделали, что отдали вторую половину своей жене — так и надо".

— А ведь это Елизавета указала мне на линию, — вспомнил Степан. "Я и не смотрел на него, не обращал внимания. Так, суеверие какое-то".

— В Иерусалиме живет человек, — тихо сказал раввин, — который всю жизнь занимается этим, — он взглянул на амулет. "Очень мало осталось людей, которые умеют их писать, по пальцам пересчитать можно. Он — один из них. Может быть, — он ваш родственник, может быть — и нет, я не знаю. Поезжайте, поговорите с ним".

— Но как? — устало спросил Степан.

— Когда вы окрепнете, мы отправим вас в Каир, с нашими торговцами, а оттуда — в Иерусалим, — ответил Рафаэль. "Это безопасно. Магометане не обращают на нас внимания, мы тут, — он обвел рукой комнату, — живем уже сотни лет".

— Но зачем? — Степан все смотрел в темные, обрамленные длинными ресницами глаза. "Зачем вы со мной возитесь?"

— Это заповедь, — повторил раввин и, легко поднялся: "А еще сказано: "И соберу остаток стада Моего из всех стран, куда Я изгнал их, и возвращу их во дворы их; и будут плодиться, и размножаться, — вспомнил он. "Может, я и неправ, может, он и не еврей вовсе, однако отец сказал — нас слишком мало, чтобы бросать брата нашего в беде".

— Отдыхайте, — сказал Рафаэль вслух. "Отдыхайте и поправляйтесь. Мы с вами еще увидимся, Стефан".

— А как его зовут? — спросил Степан, когда раввин уже открывал дверь. "Того человека, в Иерусалиме? Кто он?"

Раввин погладил бороду: "Исаак Судаков. Он — Рафаэль помолчал, — он учитель. Вы скоро с ним встретитесь".

Степан закрыл глаза, и, устало, кивнул: "Спасибо вам". Он услышал, как мягко захлопывается дверь. Опустив голову на левую руку, он задремал — без снов, как будто погрузившись в теплую, темную, убаюкивающую его воду.