Невеста авантюриста - Аллен Луиза - Страница 25

Она села за письменный стол и положила перед собой чистый лист бумаги, но прежде, чем обмакнуть перо в чернила, на мгновение задумалась. Она отвергла Квина, считая его дилетантом, искателем приключений и острых ощущений, почитателем восточной роскоши, а оказалось, что все это было совершенно несправедливо. Он был прав, когда говорил, что у него много граней, и теперь ей было интересно, знает ли она хотя бы одну из них. Кто он, настоящий Квин Эшли? Безжалостный негодяй, который оказался к тому же ученым и путешественником, или ученый, который ценит плотские удовольствия и считает лицемерием притворяться, будто чужд им?

«Но разве это имеет значение для меня? – подумала она и, неожиданно приняв решение, обмакнула перо в чернила. – Он не настолько беспринципен, чтобы принуждать меня, а если мне вдруг станет не по себе, что ж, тогда придется быть с ним твердой и постоянно держать при себе одну из служанок».

Вложив одно письмо в другое, она запечатала конверты, воспользовавшись печатью, что была в коробочке на столе. Было ли это достаточно безопасно и надежно? Здесь были воск и тяжелая старая печать, которая, решила Лина, посмотрев на отпечаток, совсем не походила на фамильный герб Дрейкоттов. А значит, она не сможет быть уликой или путеводной нитью, если письмо будет перехвачено. Она растопила два кусочка воска и придавила их печатью, а затем отправилась к Тримблу, чтобы тот приказал одному из конюхов приготовить двуколку к поездке. Она попросит, чтобы ее отвезли в Хольт, а не в Кромер, который располагался ближе, и там отправит свое письмо на достаточном удалении от дома. И ей оставалось только молить Бога, чтобы поскорее пришли какие-нибудь вести.

Следующие четыре дня прошли без особых событий и новостей. Без помощи Грегора Квин проводил больше времени в библиотеке, а Лина, с его благословения, выбросила все самые ветхие, изъеденные молью образцы искусства таксидермии. В воскресенье они отправились в церковь и были категорически отвергнуты.

Грегор прислал отчет, сообщавший о том, что оба дома в хорошем состоянии, по крайней мере, эту часть Квин зачитал за завтраком. Остальное содержание письма Квин читал про себя, время от времени лукаво улыбаясь, так что Лина пришла к выводу, что Грегор с энтузиазмом изучает все забавы и удовольствия, которыми полон Лондон.

Для Лины письма по-прежнему не было. Возможно, успокаивала она себя, сообщить приходилось очень о многом, а тетушка Клара пишет очень обстоятельно и неторопливо, но на пятый день ожидания ей стало совсем тяжело сохранять бодрость духа, и Квин это заметил.

Вызвать ее улыбку остротами не удавалось. На отчаянные попытки флиртовать с нею Лина отвечала резко и холодно и была постоянно так погружена в себя, что раз или два на полпути в столовую вспоминала, что забыла обернуть шею шарфом, скрывавшим подозрительные следы, и поспешно возвращалась в свою комнату.

– Его светлость велели передать вам свои комплименты и узнать, не присоединитесь ли вы к нему в кабинете за чаем, мисс Хаддон.

Лина подняла голову, оторвавшись от шитья, и, увидев в дверях Тримбла, улыбнулась дворецкому:

– Благодарю вас, да, я присоединюсь к нему.

Лина сложила полотно, поднялась и вышла из комнаты вслед за Тримблом.

Она налила себе чаю, отрезала кусок пирога и задала по меньшей мере три разумных и логичных вопроса о том, как продвигаются мемуары. Она была уверена, что делает все правильно, пока Квин наконец не сказал:

– Что происходит? Вы были так счастливы еще несколько дней назад. Дело в ваших сестрах? Письмо предназначалось им?

– Нет. – Лина покачала головой, но была тронута тем, что он помнил о существовании Мег и Беллы. – Нет, это не имеет к ним отношения. Просто у меня не лучшее расположение духа, вот и все.

– Простите… – Квин прервался, услышав шорох гравия под колесами подъезжающего по дорожке экипажа. – Похоже, у нас посетитель. – Он подошел к двери кабинета и слегка приоткрыл ее. – Давайте посмотрим, хотим мы быть дома или все-таки нас нет.

Было слышно, как Тримбл приветствует посетителя, и по его голосу можно было догадаться, что это не был кто-то из знакомых ему людей.

– Я уточню, принимает ли его светлость. Как мне вас представить?

В ответ послышался громкий глубокий, но неразборчивый бас, а потом тихо и четко добавили:

– …с Боу-стрит. Вот мой ордер[1].

Лина тотчас с шумом вскочила на ноги и уронила кусок пирога. Квин в тот же миг закрыл дверь, через всю комнату подбежал к ней и взял ее за руку:

– Не пугайте меня! Неужели они здесь из-за вас?

Она кивнула. У нее настолько пересохло во рту, что она не в силах была даже прошептать «да». Бежать было некуда, особенно сейчас, когда на ее предплечье твердо лежала рука Квина, а у дверей стоял полицейский.

– Скорее за ту ширму. – Он кивнул в сторону задней части комнаты, где стояла старая, потертая складная ширма из выделанной испанской кожи, к которой он прикалывал булавками разнообразные карты и списки. Пока она стояла, не сводя с него глаз, он схватил свою чашку и блюдце и запер их в ящике, затем сдвинул маленький столик, за которым она сидела, и погрузился в глубокое удобное кресло. – Идите же.

– Спасибо, – прошептала Лина. – Большое спасибо.

Он покачал головой, глядя на нее. Лицо его было мрачным. Дверь начала отворяться, и она побежала прятаться.

– Ваша светлость, прибыл человек с Боу-стрит, – сообщил Тримбл, а она тем временем устраивалась за углом, подбирая юбки и стараясь прижать их к себе как можно плотнее.

– Только не говорите, что Грегора арестовали за какие-то проделки, – сказал Квин. В интонации его была нарочитая протяжность, за которой, как она уже успела выяснить, могли скрываться очень разнообразные чувства.

– Не могу сказать, ваша светлость.

– Что ж, тогда проводите его ко мне.

– Милорд. – Голос был уверенный, принадлежал мужчине средних лет и отличался резко выраженным лондонским выговором.

Лина противостояла искушению подсмотреть сквозь щель в месте соединения створок ширмы.

– Присаживайтесь. – Тон Квина звучал любезно, однако в его голосе слышались нотки, свидетельствовавшие о том, что если все это пустая суматоха, поднятая из-за пустяка, то он предпочел бы избежать беспокойства. – Чем я могу быть вам полезен… – Послышался шелест бумаг. – Инчболд?

– Здесь проживает молодая девушка, милорд?

– Их здесь несколько. Шесть служанок – они работают по дому и на кухне, несколько прачек, а также те, кто служит вне дома, – одна девушка следит за домашней птицей, одна коровница…

– Нет, я имею в виду девушку, которая могла бы вести себя как леди, – сказал Инчболд. – Ей примерно двадцать с небольшим лет, светлые волосы, голубые глаза. В общем, весьма очаровательная особа. Взгляните, милорд, вот набросок портрета.

– Что ж, безусловно, есть определенное сходство с одной юной леди, проживающей здесь со мной, – с готовностью признал Квин спустя мгновение, в течение которого он, должно быть, изучал портрет.

Лина до боли укусила свой кулак, чтобы подавить вздох испуга. Он собирался выдать ее. В этом тесном углу она была в верной ловушке.

– А почему вы спрашиваете?

– Эта женщина разыскивается за совершение тяжкого преступления, милорд. А именно за кражу сапфира Толхерста, который она сняла с пальца самого сэра Хамфри, только что отошедшего в мир иной. Исходя из того, что мы знаем, она же и убила его, хотя это и выглядит как сердечный приступ. Впрочем, уже за одну только кражу полагается повешение, милорд.

– Боже праведный!

За восклицанием Квина последовала такая тишина, что Лина подумала, что полицейский услышит, как бьется ее сердце. Она отчаянно вцепилась пальцами в край стола, на который оперлась, чтобы не упасть, теряя сознание. Сквозь нарастающий гул, звучащий в ее ушах, она слышала, как Квин сказал:

– Да, это действительно очень серьезно. Вы можете полностью рассчитывать на мое содействие, Инчболд.

1

Боу-стрит – улица в Лондоне, на которой расположено здание главного уголовного полицейского суда.