На край света - Кедров Владимир Николаевич - Страница 43

— Эй вы, русские мужички, мезенские сажееды, архангельские шанежники, курские кошкодавы, и ты, ростовский лапшеед! — тараторил Сидорка тоном ярославского коробейника, называя землепроходцев забавными прозвищами, которыми издавна жители разных русских городов в шутку награждали друг друга.

— Глядите на чудо! Разевайте рты шире варежки! Кругом-те — снег! Окрест-те — мороз! А тут-те — баня! Без стен, без дверей, без дров, без котлов — банька! Выходи, черные рожи! Раздевайтесь, грязные спины! Мыться!

— Сам мойся, журавель!

— Должно, черт тебя поставил тут своим банщиком!

— Трусите, вологодские толоконники! Боитесь, ycтюжские рожечники! Рыбий глаз буду, коль сам я не испробую эту баньку!

— Водяной тебя за ногу утащит!

— Сваришься, долговязый, в чертовой бане!

Сидорка мигом разделся и бултыхнулся в воду ногами вперед. Глубина оказалась ему по грудь.

— Уф! Хорошо! Фрр! Знатно! Давно так не мылся! А вы чешите спины немытые! — приговаривал балагур, растирая тело и прячась от холодного ветра в воду по самую шею.

— А ну-ко и я! — Фомка стал раздеваться.

Видя, что с Фомкой и Сидоркой дурного не приключилось, многие землепроходцы также полезли в горячую воду.

— Жаль, нет с нами Феди, — вздохнул Дежнев, раздеваясь, — он бы это чудо нам враз объяснил. Да стой, Афанасий! — обратился он к Андрееву. — Ты ведь тоже книгочей, не читывал ли ты про такое чудо?

— Читывал, Семен, читывал, — отвечал Андреев, улыбаясь глазами. — В нутре земли, сказывают, жар будто. От того жару, бывает, земля трясется. От него же и ключи горячими становятся.

Путешественники вылезали из ключа красные и, пробежав босиком по снегу до раскинутого в нескольких шагах полога, быстро вытирались и одевались.

— Тут и бельишко постирать сподручно, — сообразил хозяйственный Ефим Меркурьев.

Смеркалось. Дежнев, не хотевший в первый день мучать людей длинным переходом, велел раскинуть все четыре полога и готовить ужин. Добрая половина принесенных досок ушла в костер.

Незадолго до приказания спать начальник стражи Сухан Прокопьев назначил несколько смен ночной стражи. Михайла Захаров и Зырянин вызвались пойти в первую смену.

«Что будем жечь, когда сгорит последняя доска? — думал Дежнев, ложась спать. — Чем буду я кормить людей, когда выйдет мука, когда выйдет рыба? А муки у меня — на день, много — на два. А рыбы, должно быть, — дня на три…»

Лагерь измученных землепроходцев уж спал, похрапывая и посвистывая на разные лады. Вечерняя заря погасла, и морозная ночь зажгла над лагерем бесчисленные свечи. Ветер, свистя, проносился по горным вершинам и нес искристые поземки. Снег поскрипывал под ногами стражи, шагавшей между пологами дежневцев и анкудиновцев.

Выстрел грохнул во тьме, разбудив лагерь. Дежневцы выскочили из-под пологов с саблями и бердышами.

Захаров с Зыряниным наклонились над телом, распростертым возле полога Дежнева.

— Кто?

— Косой.

— Что было? — спросил Дежнев.

— Еще днем приметил я, дядя Семен, что Косой опять что-то замыслил, — рассказывал Захаров. — На страже я велел Ивашке одному ходить вокруг пологов, а сам сел за сугроб и ждал. Вижу, выполз кто-то из-под полога анкудиновцев. Выждал он, пока Ивашка повернулся спиной, и пополз к твоему пологу. Смотрю, в руке — нож. Видно, он его украл при высадке. Я выстрелил…

— Мертв.

— Волку — волчья смерть!

Дежневцы не скрывали своего удовлетворения. Словно гора свалилась с их плеч со смертью Косого. Дежнев знал, что теперь остальные анкудиновцы не опасны, но обратился к ним притворно грозно:

— Ну, воровское племя, говори, кто с Косым супротив меня зло умыслил?!

Анкудиновцы повалились в ноги.

— Помилуй, приказный! Никто из нас с места не сдвинулся, хоть Косой и смертью грозил!

— Смилуйся! Служить будем верой и правдой!

Желая скрыть торжество, Дежнев отвернулся.

— Оттащить мертвеца в сторону от пологов, — приказал он Прокопьеву. — Стражу сменить. Молодец, Михайло! Когда будет чем наградить, награжу тебя.

— Нешто я для награды, дядя Семен, — сказал покрасневший Захаров.

— Ладно… Отдыхать!

Усталые и невыспавшиеся землепроходцы недолго толковали о происшедшем. Скоро лагерь снова спал под охраной новой смены.

Утром спалили половину оставшихся досок, чтобы растопить снег, испечь лепешки и поджарить рыбу.

— Надо добыть дичину, — сказал Дежнев Афанасию Андрееву.

— Думаешь, найдут? — с сомнением покачал головой Андреев.

— Вышлю охотников, чтобы шли стороной. Робята! Есть ли охотники промыслить дичину на хребте, скажем, или где сами разумеете? Четверых пошлю: Фомку с Сидоркой да Ивашку с Михайлой. Возьмите матки, еды на день и шагайте.

— Где искать тебя, дядя Семен? — спросил Захаров.

— Видишь высокую гору? К ней мы пойдем. У той горы нас и сыщете.

Охотники договорились меж собой и вышли, скользя на лыжах. Фомка с Сидоркой решили пройти гребнем хребта и порыскать по западному склону. Захарову с Зыряниным достались восточные склоны. Пройдя версты две вместе, охотники разделились. Захаров с Зыряниным повернули на север, а Фомка с Сидоркой продолжали идти на запад.

Чем ближе охотники подходили к подножию Олюторского хребта, тем более вытягивались их лица.

— Высота тут, пожалуй, с версту, коли не больше? Ась? — спросил Фомка.

— Высоко, — неопределенно ответил Сидорка, не любивший, когда кто-либо до него делал веское замечание. — Главное ж, как лезть-то на этот камень, громом его разрази!

Хребет поражал своей недоступностью. Нижняя часть склона была почти отвесной. Глинистые сланцы, из которых состояла гора, отличались яркостью красок. Желтые, бурые и красные слои сланцев были когда-то подняты и изломаны чудовищной мощью вулканических сил. То они ниспадали отвесно, то круто наклонялись. Местами они были в складках, подобных волнам. В трещинах белели прожилки снега.

Друзья долго шли вдоль хребта, пока не наткнулись на отрог, гребень которого помог им наконец забраться на верхний край недоступного обрыва.

Выше обрыва склон казался более пологим; однако он весь был изрезан чашеобразными углублениями, ныне называемыми «карами» и «цирками». Глубина каров была две-три сажени, а ширина такова, что в каждом из них мог разместиться крестьянский двор с избой и всеми служебными постройками. Нижний край кара имел широкую выемку грунта, глубина которой немного не доходила до дна кара. Таким образом, в кар был удобный вход.

Охотники в немом удивлении взирали на живописную картину каров, расположенных тесно и в несколько ярусов, так называемую каровую лестницу. Лишь тонкие отвесные стены разделяли смежные кары.

— Вот так гора! — удивился Сидорка. — Что тебе пчелиные соты!

— Чудно место, мил человек, чудно!..

— Кто ж тут поработал, громом его разрази?

— Тише, Сидорка! Не тако место, чтобы худыми словами бросаться, — замахал руками Фомка.

Действительно, человеку трудно поверить, что эти многочисленные глубокие ниши и разделяющие их стены не созданы разумными существами. Вам кажется, что перед глазами развалины города. Меж тем кары и цирки — это лишь результат раздробления грунта, расположенного под отдельными небольшими ледниками, существовавшими около пятидесяти тысяч лет назад, во времена великого оледенения Земли. Чередование подтаиваний ледника и замерзаний воды, просочившейся в трещины грунта под ледником, оказалось способным разрыхлить твердые горные породы и проделать под массой льда столь глубокие ниши. На эту титаническую работу ушли тысячелетия.

На снегу, наметенном в кары, и буро-красных их стенах охотники не заметили никаких следов жизни. Окажись Фомка с Сидоркой на луне, едва ли они смогли бы там найти более безжизненную картину.

— Ни следочка…

— Мертво, — согласился Фомка. — Однако посмотрим-ко, что там выше.

Сказать это было легче, чем выполнить. Пройти через кары нечего было и думать, — так отвесны и высоки их стены. Закинув лыжи и пищали за спины, охотники полезли вверх по гребням узких стен, разделявших кары. Они ползли на четвереньках, цеплялись за выступы скал, скользили, падали. Наконец поднялись на хребет. Морозный ветер свистел в ушах. Гора дымилась поземками.