Дикое Сердце (ЛП) - Адамс Браво Каридад - Страница 12

- А доктор? Где доктор? – спросила София.

- Он ушел, сеньора… как все.

- Пусть бегут в Сен-Пьер за ним! Ренато, сынок…!

- Хуан… Хуан…! – шептал Ренато в бреду. – Хуан… не оставляй меня… возьми меня с собой… Возьми меня в плавание… я буду о тебе заботиться… Папа мне так сказал! Папа сказал… как о брате… как о брате… Хуан…

- Боже мой! – воскликнула София плача. Она отступила и пошатнулась, чувствуя, как земля будто качнулась под ее ногами. Гнев и боль одновременно пронзили ее сердце, и повернувшись к Ноэлю она язвительно сказала: - А вы еще удивляетесь, почему я защищаю своего сына? Я должна защищать его зубами и когтями!

- Сеньора Д`Отремон… никто на него не нападал. Вы ослеплены, это ваш материнский эгоизм…

- Хватит! – прервала София. – Ни слова больше! Уходите из этого дома! Уходите! И никогда не возвращайтесь!

8.

Болезнь Ренато была долгой. В течение многих дней у него была высокая температура, и он сотни раз произносил в бреду, как будто соединяя их навсегда, имена Хуана и его отца. Наконец, однажды утром от пришел в себя, узнал свою мать и упал в ее объятья. Тем вечером…

- Ты поедешь в Сен-Пьер, Баутиста.

- Да, сеньора. Как прикажете. Ребенок уже вне опасности и врач сказал, что он скоро сможет встать.

- Как только он поправится, я его отправлю во Францию. Поэтому я хочу, чтобы ты забрал бумаги из дома Ноэля и вручил это письмо лично губернатору. Он мне поможет.

- У меня нет слов, чтобы выразить вам мою благодарность за ту услугу, которую вы мне делаете, сеньора Мольнар. Я доставляю вам беспокойство тем, что вы будете везти с собой Ренато…

- Ради Бога, подруга моя. Это вовсе не беспокойство, а наоборот. Чего еще могу желать я в этой поездке, в которой я еду со своими двумя девочками, чем не компанию такого мальчика, как Ренато, который почти уже маленький мужчина?

- Я верю, что он станет кабальеро.

- Повторяю, мне приятно. И надо видеть, как он хорошо ведет себя с моими малышками, и, тем более, старшая такая мягкая, и такая озорная младшая…

Это было в каюте капитана порта Сен-Пьер, рядом с причалами, на корабле, готовом отправиться во Францию. Это там разговаривали София Д`Отремон и родственница губернатора, Каталина Мольнар, женщина зрелая, робкая и добродушная, со спокойными манерами, которая с нежностью смотрела на группу детей, находящуюся на небольшом расстоянии, с другой стороны широко распахнутой двери: Ренато Д`Отремон и две малышки Мольнар, девяти и семи лет. Старшая была стройная и изящная, неспокойная и нервная, с большими светлыми глазами. Младшая девочка – с румяным лицом и горящими глазами, в свои детские годы была словно роскошный тропический фрукт.

- Моему Ренато нужно забыть много неприятных моментов. Эта поездка – самое лучшее для него лекарство…

- Вы очень храбрая, расставаясь так со своим единственным сыном. Повторю еще раз, я восхищаюсь вами. К тому же, полагаю, что вы стараетесь исполнить последнюю волю вашего супруга…

- Действительно… - вынуждена была солгать София Д`Отремон, прикусив губу; потом натянуто улыбнулась, меняя столь щекотливую тему разговора. – Ваши девочки очаровательны. Мне много о них говорил ваш кузен губернатор. Которая из них Айме?

- Младшая…

- Старшая Моника, правда? Я знаю, что усилиями их отца они получат образование во Франции.

- Но я не такая смелая как вы, и не разрешу им ехать одним, даже если мне нужно будет расстаться со своим мужем. По-моему, вас ищут…

- Ах, да! Это Ноэль… С вашего разрешения…

-Все в порядке, корабль готов отплыть. Я только что вручил ответственному за груз бумаги Ренато, и поэтому моя миссия окончена. – объяснил нотариус.

- Благодарю вас, Ноэль. О, подождите! Не хотите ли меня проводить, пока корабль с Ренато не отправится?

- Это будет большой честью, - почтительно отозвался Ноэль тоном, который можно назвать сухим, почти враждебным.

- Понимаю, что вы разочарованы во мне. Я вела себя с вами грубо в последний раз, когда мы разговаривали, - пыталась извиниться София.

- Забудьте это, сеньора. Это совершенно не важно.

- В таком случае, вы позволите мне задать вам нескромный вопрос?

- Конечно, хотя не обещаю на него ответить.

- Буду вам очень признательна. Вы искали того юношу, которого мой муж хотел забрать к себе? У вас есть какие-нибудь вести о Хуане… Дьяволе?

- Новость, которая у меня есть, для вас хорошая, но меня она расстроила.

- Надеюсь, с ним не случилось какое-нибудь несчастье…

- Пока еще нет, но будет странным, если мы услышим о нем что-нибудь.

- Почему?

- Я много выяснил и у меня есть сведения, что он сел в качестве юнги на грузовую шхуну, которая отчалила по направлению к Ямайке. Но мне не дали ни названия шхуны, ни имени капитана, после чего я считаю след юноши потерянным. Мне так жаль… так жаль… Он просил меня, чтобы я оставил его у себя дома как слугу, тем более, что после всего случившегося это было бы лучшим. Но кто мог все случившееся предвидеть…? В конце концов, посмотрите туда, где двое мальчиков будут в одно и то же время пересекать море… - голос Ноэля пронзительно прервал гудок судна, которое скоро собиралось отчалить. – Этот корабль увозит вашего сына. Пойдемте?

Корабль, увозивший Ренато, оставил позади скалистый мыс, на котором высился маяк, и, направляясь в открытое море, ускорил свой ход. Стоя рядом с перилами палубы, ощущая на лице поцелуи и слезы матери, Ренато смотрел на эту землю, которая все больше удалялась, рядом с ним стояли маленькие Мольнар: Айме улыбалась, а Моника смахивала слезы. И как обещание, которое он дал на могиле, оставшейся в Кампо Реаль, как крик сердца своих двенадцати лет, Ренато пообещал:

- Я скоро вернусь, папа. Я вернусь… чтобы найти Хуана!

9.

ПРОШЛИ ГОДЫ…

Эта история, которая могла происходить, происходила… На Мартинике, земле цветущей и бурной, на вулканическом острове, возникшем от всплеска энергий клокочущего огня, земле любви и ненависти, несдержанных страстей, самоотверженности и жестокости… Земля, на которой должны были столкнуться четыре страстных сердца: сердца Моники, Айме, Ренато и Хуана…

В четырех стенах кельи находилась женщина, в которой трепетала горячая жизнь. Мир страстей пылал в ее больших глазах и, казалось, проскальзывал под кожей бледных щек. Ее изящные и чувствительные ладони, соединенные как будто в мольбе, в молитве, были сведены судорогой. Эта женщина страдала и любила, как пламя, которое горело с такой же силой, с какой догорало. На ее грациозном теле была власяница, белая власяница послушницы, на тонкой талии которой висели четки. Ее дрожащие шаги привели ее к распятию, где она резко упала, рыдая…

- Моника, дочь моя, вы уже поговорили со своим духовником?

- Да, матушка настоятельница.

- И каков был его совет? Полагаю, что он был таким же, как и мой.

- Да, матушка… - согласилась Моника Мольнар с грустью.

- Вы видите? Слишком рано принимать окончательное решение для пострига.

- Я этого страстно желаю, матушка. Всей своей душой!

- Даже если это и было так… Не порыв, не восторг должны нас привести к тому, чтобы навсегда одеть это облачение. Это истинное призвание, и вас нужно испытать, Моника. Проверить не здесь, не в этом святом месте, а в борьбе, в мире, лицом к соблазнам…

- Я не хочу возвращаться в мир, матушка. Я хочу принять постриг. Не выгоняйте меня… Не отвергайте меня!

- Никто вас не отвергает. Если мы что-либо решили, наконец, вопреки вашему желанию, то это только для вашего блага. Сейчас я поговорю с вашим духовником. А пока молитесь и ожидайте, дочь. Молитесь и возносите ваше сердце к Богу. – И сказав это, настоятельница удалилась неслышными шагами.

- Боже мой! Иисус! Не допусти, чтобы меня отвергли, - умоляла Моника Мольнар со слезами в своих прекрасных глазах. – Прими меня среди твоих жен… Дай мне покой и покровительство твоего дома… Пусть затянется рана в моем сердце… Пусть эта любовь, которая меня унижает и смущает, закончится… Иисус мой, очисти мое сердце от человеческой любви и призови меня к себе!