Далекие королевства - Банч Кристофер - Страница 124

— Что тебе было обещано? — спросил я и заметил, что в моем голосе нет злости, хотя, казалось бы, все годы нашей дружбы давали мне повод воспылать гневом. — Сколько серебра и золота предложили тебе в награду?

Зато на его лице отразилась злость.

— Дело не в цене, — прошипел он. — То, что я делал… было необходимостью. Тебя надо было уничтожить… А ты уничтожил все.

Я собрал все свое спокойствие:

— Что все, Янош? Мне повезло, — я вспомнил, что Равелин говорил о нашем везении, — и я остался в живых. И теперь тьма Равелина не обрушится на наши земли. И теперь мы знаем цену Далеким Королевствам. Даже если король Домас вышлет нас за убийство своего брата, что из этого? Мы в состоянии достичь того же, что и они… и даже больше. Ты это все имеешь в виду? Или все — это обломок твоего тщеславия и потеря твоего черного покровителя?

— Равелин был нам нужен, — сказал Янош. — Он был нужен мне. Он бы стал моим пьедесталом. Он бы стал моим орудием.

— С какой целью? Чтобы ты принес миру еще больше зла, чем он? Чтобы ты стал демоном еще более сильным, чем он? Чтобы ты, в конце концов, правя огнем и плеткой, заставил людей поминать принца как благодетеля по сравнению с тобой?

— Слова, слова, Антеро, — простонал Янош. — Ты все пользуешься словами, смысла которых не понимаешь или у которых вообще нет смысла. Зло… добро… Мы стоим на пороге другой эры, где забудутся жалкие понятия и детский лепет наших родителей и наставников. Говорят, что был некогда золотой век, когда люди чувствовали себя богами. Не было никогда такого века. С тех пор как мир сформировался из грязи, не было ничего, кроме барахтанья в трясине, иногда — недолгий прорыв к свету, а затем опять погружение в бездонное болото. Равелин должен был помочь мне разогнать тучи бессилия и невежества навеки. И люди стали бы если не богами, то почти богами. Если бы не твое вмешательство. Если бы не один мелкий торгаш, ничего не видящий, кроме прибыли, и у которого в голове нет ничего, кроме смутных понятий о каком-то добре. И это в мире, где нет ничего, кроме хищника и жертвы. У всех у нас был лишь один шанс. Неужели ты не понимаешь? Шанс, за который надо поклониться реальному богу, создавшему этот шанс на краткий миг, чтобы человек мог наконец подняться над собой.

Я понял, что наши с ним пути разошлись навсегда.

— Боги, — сказал я тоже со злостью в голосе. — Ты утверждаешь, что я пользуюсь словами, смысла которых не понимаю. Хорошо, но вот только этот мелкий торгаш никак не разберется с твоими словами, среди которых и слово «боги». А другое слово — «новый век», о котором ты упомянул. Если суждено нам быть богами, то всем нам, малодушным созданиям, надобно бы смотреть на лик Яноша Серый Плащ и видеть в нем благообразное свечение того будущего, которое он обещает. А ты посмотри на себя. Твое лицо отражает то, кем ты стал, приятель! Ты же просто похож на маразматика, который пьяно бормочет о благословенном завтра, при этом радостно ковыряясь в кормушке для свиней. Янош, неужели ты не понимаешь? Я вспоминаю время, когда ты говорил о тех чудесах, которые мы принесем из Далеких Королевств… чудесах для всех. А вместо этого к чему ты стремишься теперь? Ты рассказывал мне о том, что в песчинке есть мириады составляющих. Я не понимал этого. Но зато видел бедную женщину в лодке, рыдающую перед твоим домом. Что ты дал ей, Серый Плащ? Ты сделал ее или ее детей подобными богам? А теперь посмотри на себя, мой бывший друг. И ответь на вопрос простого торговца: почему, если ты рвешься к небесам, у тебя лик демона?

Янош не отвел взгляда. Он явно все больше презирал меня, не скрывая злости.

— Знания, могущество имеют свою цену, — сказал он. — И ты, если не ребенок, должен бы знать это.

Мы долго смотрели в упор друг на друга, и в этот момент проявился последний дар Халаба. Я понял, что должен делать, и сердце мое трепетало от того, что Яноша уже не спасти и, стало быть, решимость моя должна быть высечена из камня. Я старался найти другое решение, но его не было.

И проявилась вторая часть дара. Внезапно я увидел комнату двумя парами глаз, словно один мозг контролировал двух существ, стоящих друг против друга. Изображения дублировались и наслаивались. Не касалось это только Яноша. Его глаза сияли ярко, как лампы, и блеск их не был похож на тот свет, который излучала пустая глазница Грифа.

— Что ж, — пробормотал он, — так тому и быть.

Не отводя от меня взгляда, не меняя выражения лица, он припал на колено, схватил длинный кинжал, лежащий на полу, и ударил меня в живот. Но меня на этом месте уже не было. Третья и последняя часть дара Халаба уже вошла в меня. Я увидел этот кинжал еще до того, как рука Яноша отыскала его. Мне было дано знать его замыслы заранее.

— Нет, Янош, — сказал я. — Не делай этого. Никому из нас не надо умирать.

Я произносил слова, но они были пустыми. Я не лгал ему, просто какая-то последняя часть души противилась приближающейся развязке трагедии. Он не ответил, а вновь атаковал меня. Сверкнул кинжал, словно отлитый из одного куска золота, и каждая грань металла, отразив свет зари, миллионами искр осветила комнату. Выпад… и оружие проходит мимо меня, легко ускользающего в сторону.

Он вновь принял стойку, а я уже ухватил за рукоять саблю, о которой я и не глядя знал, что она должна быть там, куда я протяну руку. Я выхватил ее из ножен, висевших на прикроватном стуле. Клинок, который я держал, был тем самым простым солдатским оружием, которым Янош разогнал сводников Мелины, спасая меня. Когда вылетело лезвие, Янош нанес еще один удар, на этот раз целя в лицо. Навстречу поднялось мое оружие, парировало удар со звоном, и этот драгоценный кинжал разлетелся, как упавшая сосулька.

Кусочки его еще были в воздухе, когда моя сабля обрушилась на плечо противника. Он схватился за обессилевшую руку, а я сделал выпад. Все мышцы, все нервы, каждая часть тела и души вложились в сабельный укол. Он пришелся в легкие Яноша. Пройдя сквозь тело, окровавленная сталь на шесть дюймов вышла из его спины. И последний дар Халаба, дар, легший проклятием на мое сердце, пропал.

За прошедшие затем секунды, показавшиеся вечностью, никто из нас не двинулся. Глаза Яноша стали громадными от удивления, как у тех провидцев, предсказания которых не сбылись. Он раскрыл рот, но вместо слов или воплей оттуда хлынула кровь. Он закачался. Я выпустил рукоять сабли. Янош сделал шаг вперед, затем опустился на колени, обеими руками пытаясь ухватиться за саблю, погруженную ему в грудь. И упал на спину. Над ним торчала, возвышаясь, сабля. Он закрыл глаза, затем открыл, устремляя взгляд на мое лицо.

— Если… вытащить саблю, — хрипло прошептал он, — то с нею вылетит и моя душа.

Я кивнул. Взор мой затуманился, но не от магии. По лицу текли слезы.

— Я… помню, — сказал он, — как однажды рассказывал тебе у той таверны, где мы впервые встретились… что встретить рыжего человека — к удаче. — Он попытался улыбнуться и тут же хрипло закашлялся в последних усилиях. — По крайней мере… по крайней мере, мы… нашли Далекие Королевства, — сказал он.

— Мы сделали это, — сказал я. — Мы сделали это.

Боль судорогой свела его тело.

— А теперь… теперь вытащи саблю, — сказал он, и голос был решительным. — Мне пора. Прощай.

Я вытащил лезвие. И тут же душа его полетела в объятия Черного искателя.

Янош Кетер Серый Плащ, принц Костромы, капитан и рыцарь Ориссы, несостоявшийся цербер Равелина, открыватель Далеких Королевств и человек, прежде бывший моим другом, умер.

Глава двадцать восьмая

СВЯЩЕННАЯ ГОРА

И вот я подхожу к концу этого путешествия. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, то ощущаю на своих руках тяжесть тела Яноша, которого я поднимаю из повозки. Моим слезящимся глазам возвращается молодое зрение, и я отчетливо вижу ту тропу, по которой мы втащили повозку на вершину Священной горы. Сержант Мэйн и остальные наши люди подходят, предлагая помощь, но я приказываю им отойти. Я все должен сделать сам.