Лето летающих - Москвин Николай Яковлевич - Страница 10

— Ну, попадись теперь! — выкрикнул он.

И мы пошли прочь, пошли, стараясь изо всех сил идти беспечно, просто…

14. БОРОДА. СТОЛОВЫЙ НОЖ

Это, конечно, была пустая, ходкая угроза. Кому из мальчишек не приходилось и слышать, и выкрикивать её! Но обычно никто не «попадался»: или забывали, или мирились.

Но сейчас Костя полыхал местью: мало того, что утащили «опытного» вместе с капитаном Стаканчиком, ещё издеваются! Он строил планы один другого беспощаднее, злее.

…Может, и в самом деле взять у отца дробовое ружьё? Да… нет, не в нитку, а прямо в них самих. Можно зарядить крупной солью — вот будут кататься! Тут не посмеёшься… А мы им: «Не плачьте, орлы! К вечеру ещё хуже щипать будет. Ни сесть, ни лечь!» Можно ещё влезть тайком на крышу их дома и, когда братья будут выходить из двери, высыпать на них сверху мешок мелкого песку. И пока они станут протирать глаза, спрыгнуть вниз, отнять своего змея… Ещё можно достать злую собаку, научить её бросаться…

Больше всего мне понравился Костькин план с ямой… На Хлебной площади, в том месте, где Куроедовы всегда пускают змея, хорошо бы ночью вырыть глубокую яму, застелить её листом картона, на котором нарисовать землю, булыжник, травку, чтобы незаметно было… Братья придут, встанут на картон, провалятся. Как фокус: только что были — и теперь нет… Я знал, что этот способ взят Костей из нашей любимой книги «Натуралистическое путешествие» — так ловят на острове Мадагаскар тигров и слонов, — но всё равно интересно. Мы стоим над ямой и говорим: «Не плачьте, орлы! Не то ещё будет!»

Перебрав все планы, Константин обратился даже к отцу, что он посоветует. Иван Никанорович, сам возившийся с многозарядным ружьём, посочувствовал изобретателям воздушного корабля.

— Но что делать! — сказал он, теребя длинную чёрную бороду, первую бороду, которую я в те годы видел вблизи. — Не в суд же на них жаловаться. Такое уж ваше малолетнее дело — управляйтесь сами. Они у вас отняли, и вы у них отнимите. Своё ведь берёте, не чужое, поэтому тут и двое с четырьмя справятся.

Пока Иван Никанорович утешал и направлял нас, у меня мысли были заняты другим. Как только мы отошли от него, я быстро спросил Костю:

— А что, борода растёт каждый день?

— Ты чего?..

— Если каждый, то знаешь, что получится…

И я поделился наблюдениями: если мой отец не побреется два-три дня, то волосы отрастают на толщину спички. Сколько же в неделю, в месяц, в год?..

Костя любил высчитывать, и это его заинтересовало. Тотчас появился карандаш и даже клетчатая бумага, по которой удобно было отмечать рост волос. И что же — результаты были поразительные. По его подсчётам, за те годы, что он помнит отца — а помнит он его всегда с бородой, — эта борода должна была бы быть, как у Черномора на картинке: переброшена через плечо и вьётся за спиной. Близко не подходи — наступишь… Однако у отца не такая борода, и он редко её подстригает.

— Да, значит, не каждый день растёт, — говорит Константин. — То есть каждый день, но не каждый день ровно: чем дальше, тем меньше… А потом, может, и совсем останавливается.

Наверно, отцовские слова о том, что ты идёшь не за чужим, а за своим, повлияли на Костю. Он решил отказаться от всяких хотя и эффектных, но сложных способов и действовать прямо и просто.

На следующий день, как только мы заметили, что Куроедовы запускают нашего жёлтого, Константин вошёл к себе в дом, открыл у тёмного, старенького буфета средний ящик и, погремев, вытащил оттуда столовый нож с тяжёлой металлической ручкой:

— Пошли!

По дороге он рассказал о своём плане: мы подходим, разговариваем с картофельными братьями о том о сём, даже, может, смеёмся, а потом Костя быстро хватает из разбойничьих рук нитку, перерезает её, и мы бежим со змеем. С нашим змеем…

— А ещё лучше… — поразмыслив, добавил Константин, — я бегу со змеем, а ты, как арьергард, прикрываешь меня…

Лучше ли это? В связи со столетием войны с Наполеоном появилось много книг и книжечек с картинками, где описывались битвы, стычки. Мы с Костей знали, что такое «арьергард». Знали также и то — во всяком случае, я тут же это вспомнил, — как здорово достаётся этому войску… Конечно, будь это неприятель, да на настоящей войне… А вот когда на одного человека навалятся три брата да ещё их подпевала-хохотун…

— Лучше я побегу со змеем, — сказал я. — Я быстрее тебя бегаю… А ты, значит… того… задерживай погоню.

Теперь Костя засомневался: лучше ли так будет? Но добавил резонно: пока он станет передавать мне отрезанную нитку, ребята набросятся и могут опять её захватить. Это-то верно, но ведь могу резать нитку и я…

Над площадью, как ладьи с парусами, стояли три широких, обособленных облака. Их несло на главную улицу — на Киевскую. Это было хорошо: значит, боковой ветер. Если удирать со змеем при попутном ветре, змей станет опускаться, падать; при лобовом, наоборот, он начнёт тянуть, забираться вверх, может даже «колдовать»… А при боковом он и не заметит, как передвинется по небу слева направо.

Ещё издали мы поняли, что судьба нам благоприятствует: нашего «опытного» держал Ванька Куроедов — самый младший из разбойников. Мало того: готовился к запуску новый змей, — значит, ребята будут заняты, отвлечены…

Здорово было и другое — мы обо всём подумали, кроме одного: под каким предлогом приблизиться к Куроедовым? Просто так после в с е г о не поверят… А тут замечательный предлог: идём к новому змею. Это обычно. Это заведено. Каждому владельцу нового змея хочется показать его — любой может подойти.

Мы так и подошли прямо к змею, лежащему на земле. Подошли и… ахнули. Громадный!.. Когда змея подняли с земли, он был куроедовскому Петьке до подбородка, а старшему, Гришке, — по грудь. И красивый: глянцевая розовая и голубая бумага шла полосами, вперемежку. Пожалуй, похож на матрац, но всё равно хорош…

В другое время мы бы присели около него, разглядели бы каждую дранку, каждую нитку на нём… Да я было и присел, но тотчас услышал рядом с собой сердитое сопение Костьки, почувствовал толчок в бок. Я поднялся.

— Во здоровый! Во какой! — с наигранным восхищением воскликнул Константин, отступая несколько назад и влево, как бы для того, чтобы лучше разглядеть нового змея.

По его настороженным глазам я понял манёвр: сзади и чуть левее, один, на отшибе, стоял Ванька. Подёргивая нитку от нашего «опытного», он обернулся к полосатому, розово-голубому красавцу, — тоже любовался.

— Во какой! Во здоровый! — приговаривал Костька, пятясь и чуть кося глазом на белобрысого, ничего не подозревающего Ваньку. — Такого только на сахарной бечеве пускать!.. Только на сахарной… Только на сахарной…

И вдруг, выхватив нож, подпрыгнув, поймав левой рукой нитку от «опытного», Константин, дико пуча глаза, начал перерезать её. Широкое лезвие столового ножа, блестя на солнце, скользило вверх-вниз, вверх-вниз…

…Пожалуй, тут уместно сказать о столовых ножах. В каждой семье, как известно, есть один-единственный острый нож. Он нужен в кухне всегда: им режут мясо, рыбу, хлеб, чистят картофель, нарезают звёздочкой морковь и так далее. В трудных случаях его зовут даже к столу: «Подайте тот ножик!» И всё, конечно, знают, что это за «тот ножик». Этот работяга обычно отличается и своим внешним видом: узкое, лёгкое, сточенное лезвие… И есть другие — так называемые с т о л о в ы е ножи. У них тяжёлые, широкие лезвия и толстые ручки — у них вид бездельников. Они и есть бездельники. Они живут в среднем ящике буфета, лениво раскинувшись на подстилке. Два раза в день — к обеду и к ужину — их выкладывают на стол, выкладывают на поругание. «Чёрт знает что за ножи! — восклицает отец, пытаясь что-нибудь отрезать этим ножом. — Когда же их наточат?»

Костя захватил именно такой нож. Да иначе и не могло быть: «тот ножик» был занят…

Казалось бы, легко перерезать нитку. Да, легко, но всё же не этим толстым бездельником из среднего ящика буфета, тем более ненатянутую, мягкую нитку.