Ночная музыка - Мойес Джоджо - Страница 70

Теперь она стыдилась лишний раз показаться в деревне. Магазин Кузенов был по-прежнему закрыт. После того как Мэтт подрался с Асадом, люди воровато прятали от нее глаза, словно вина мужа отчасти лежала и на ней. Она избегала подруг: не хотелось рассказывать им о семейных неурядицах. О ее браке, трещавшем по швам. Лора уже достаточно давно здесь жила, а потому не могла не понимать, что стоит ей открыть рот, как о ее личной жизни начнут судачить все, кому не лень.

Слеза капнула ей на штанину, оставив темное пятно.

– Но я увижу тебя во вторник?

– О, Николас, – вытирая мокрое лицо, ответила она. – И ты еще спрашиваешь?!

Впервые за все это время крыша не протекла после дождя, и Изабелла, которая уже ничему не верила, восприняла это как маленькое чудо. Возможно, от Мэтта все-таки есть какая-никакая, но польза. Прошедший дождь оказался очистительным. Он открыл перед Изабеллой новые горизонты, позволив на время забыть о счетах, предательстве Лорана, и просто наслаждаться буйной радостью детей и каплями дождя на коже после долгих недель удушающей жары. В тот вечер Изабелла с удовольствием слушала болтовню Китти и Тьерри, она даже не стала одергивать их, когда дети, под аккомпанемент возбужденного лая щенка, принялись швыряться мокрыми носками. Днем она заснула в незастланной постели, а проснувшись, почувствовала себя спокойной и отдохнувшей, словно мучившая ее лихорадка внезапно прошла. И вообще, после грозы все как-то сразу приободрились.

Изабелла вошла в комнату Тьерри. Он лежал в кровати, щенок – на пуховом одеяле. Но Изабелла не стала ругать сына: пара грязных следов на одеяле – не самая большая цена за счастье ребенка. Она задернула шторы, прислушавшись к отдаленным раскатам грома; грозовой фронт уходил на восток, и небо окрасилось в странный темно-синий сумеречный цвет. А когда она наклонилась поцеловать сына на ночь, он обхватил ее худенькими ручками за шею.

– Я люблю тебя, мама, – сказал он, и от этих слов у нее буквально запела душа.

– И я тебя люблю, Тьерри, – ответила она.

– А еще я люблю Пеппера, – продолжил сын.

– Я тоже, – кивнула она.

– И мне очень хотелось бы, чтобы Байрон не уезжал.

– Не уезжал куда? – Она подоткнула одеяло, невольно бросив взгляд на карту звездного неба, прикрывавшую дыру в стене.

Еще одна недоделанная работа.

– Ему негде жить, – объяснил Тьерри. – Поэтому он и хочет уехать, чтобы найти другую работу.

Изабелле вдруг стало безумно стыдно, что она тогда напустилась на Байрона. Она вспомнила, как держала в руке письма, а от упавшего дерева сладко пахло плесенью. Как кровь бросилась ей в голову после ужасного открытия. Как в бешенстве она наговорила Байрону массу обидных и несправедливых вещей.

– А ты не могла бы дать ему работу? Пусть присматривает за нашей землей.

Изабелла снова поцеловала сына:

– Ох, солнышко, если бы у нас были деньги, я бы…

Пожалуй, надо пойти извиниться, подумала она. Байрон не должен уехать с обидой в душе. Ведь он столько хорошего сделал для нее и для Тьерри. Я не нуждаюсь в том, чтобы вы нам помогали, бросила она ему прямо в лицо.

– Я с ним поговорю. А где он остановился?

Бывают паузы, которые по праву можно назвать тягостным молчанием. Тьерри испытующе посмотрел на мать, и она, к своему смятению, поняла: тот секрет был у Тьерри далеко не единственным.

– Все, что угодно, Тьерри! Помни, ты можешь сказать мне все, что угодно. Я не буду сердиться. – Она взяла сына за руку, стараясь не выдать своего беспокойства.

Еще один миг сомнения. Ответное пожатие маленькой руки.

– Он под домом, – сказал Тьерри.

Изабелла бесшумно спустилась по лестнице, разбрызгивая босыми ногами воду на каменных ступенях. Она была настолько ошарашена признанием Тьерри, что забыла надеть туфли, и вспомнила о своем упущении только тогда, когда ступила на мокрый гравий. Но сейчас это уже не имело значения. Темнело, дождь продолжал моросить, хотя гроза давным-давно закончилась. Изабелла обошла вокруг дома, стараясь не стукнуться о строительные леса и не наступить на застрявшее между камней битое стекло. А вот, наконец, и лестница, ведущая в бойлерную. Раньше Изабелле как-то в голову не приходило ею воспользоваться.

Увидев слабый свет, она вдруг на секунду замешкалась. Затем внезапно зарычала собака. Дверь скрипнула и отворилась. Поначалу Изабелла ничего не увидела, но чуткий слух музыканта помог ей уловить слабое движение.

Сердце ее тяжело колотилось. А затем из-за облака неожиданно вышла луна, и в этом призрачном свете в глубине комнаты возник смутный силуэт мужчины. Изабелла сощурилась, дав возможность глазам привыкнуть к темноте. Поначалу она даже не заметила лежавших у ног мужчины собак.

– И как давно вы здесь обретаетесь? – спросила она с порога.

– Пару месяцев, – отозвался из темноты Байрон и, дав Изабелле возможность переварить информацию, продолжил: – Простите. На рассвете я отсюда уйду. У меня есть парочка предложений из… – неуверенно начал он и замолчал, поскольку речь его звучала не слишком убедительно.

А дождь тем временем все продолжался, листья на деревьях недовольно шуршали, было слышно, как вода с полей, громко журча, стекает в канавы, промокшая земля буквально источала теплый запах сырости, который пропитывал неподвижный воздух.

Значит, он все время, думала Изабелла, был здесь, прямо под нами.

– Я понимаю, как это выглядит со стороны… Но мне нужна была крыша над головой.

– Но почему вы не спросили меня? Почему не объяснили, что вам некуда идти?

– Вы ведь помните, что говорил Мэтт. Я не хотел, чтобы вы знали, что я совсем рядом и… – Он запнулся. – Господи! Послушайте, Изабелла, мне… очень жаль.

Оставив дверь открытой, она вошла в бойлерную, движимая не испугом, а, как ни странно, чувством облегчения: оказывается, все последние дни она была не одна.

– Нет. Мне не следовало слушать Мэтта. Все его слова для меня пустой звук, – покачала головой Изабелла.

– Мне надо вам кое-что сказать насчет Мэтта.

– Не желаю о нем слышать, – отрезала Изабелла.

– Тогда я хочу, чтобы вы знали: я вовсе не склонен к агрессии или жестокости. Тот человек – мужчина, о котором говорил Мэтт, – постоянно избивал мою сестру. Она это скрывала от меня, но Лили, моя племянница, рассказала. А когда он обнаружил, что Лили проболталась, то принялся и за нее. – Голос Байрона дрогнул. – Ей тогда было четыре года.

Изабелла поежилась:

– Байрон, не надо. Вы отнюдь не обязаны…

– И тем не менее это был несчастный случай. Правда. – В его голосе звучала неприкрытая боль. – Я потерял все. Дом. Надежды на будущее. Репутацию.

И тут она вспомнила свой давнишний разговор с Байроном.

– Вы не смогли стать учителем.

– До того случая я ни разу пальцем никого не тронул. Ни разу в жизни. – Он понизил голос до шепота. – Изабелла, после подобных испытаний ничего не остается прежним. Ничего. И дело не только в чувстве вины. Дело в восприятии вещей. В восприятии себя самого. – Он помолчал и добавил: – Ты начинаешь смотреть на себя глазами других людей.

– Но ко мне это точно не относится, – ответила Изабелла.

Они стояли в темноте, практически не видя друг друга. Два темных силуэта. Две размытые тени. Долгие месяцы Изабелле в каждом встречном мужчине мерещился Лоран. Она узнавала его в незнакомцах с похожей фигурой, слышала его смех на людных улицах. Она говорила с ним в сновидениях, а потом рыдала, что сон не может стать явью. В приступе безумия она идентифицировала его с Мэттом. И вот наконец она поняла: Лорана больше нет. Однако чувство безвозвратной утраты почему-то исчезло. И у нее, скорее, возникло ощущение, будто он просто отсутствует. Навсегда отойдя в мир иной.

Но кто для нее этот мужчина?

– Байрон? – прошептала она, неуверенно подняв руку. Но что видели в жизни ее пальцы? Музыка, которую они извлекали, была фальшивкой, пустым развлечением. Она, Изабелла, вложила все, что имела, в то, что оказалось глупой иллюзией. – Байрон?