Затерянный остров - Маннель Беатрикс - Страница 44

И своим богатством этот убогий плантатор был обязан Эдмонду Альбиусу. Даже древние греки и римляне давали своим рабам свободу за подобного рода заслуги. Но Бомон освободил его только после того, как французы принудили к этому своих плантаторов. И ты знаешь, что он тогда предложил Эдмонду? Место слуги. Разве это не безумная щедрость с его стороны? Когда Эдмонд дошел в своем рассказе до этого момента, у меня на глазах выступили слезы ярости. Так подло поступить с моим любимым мужчиной!

Эдмонд отказался от этого великодушного предложения, потому что любил ваниль. Свою ваниль. И я его понимаю, потому что ваниль — королева среди всех ароматических растений, которые мне известны.

Тебе, наверное, хочется узнать, что Эдмонд сделал, чтобы ваниль начала давать урожай, и если я тебе скажу, что это удивительно просто, то это, наверное, уменьшит его заслуги в твоих глазах. Но я так не считаю, потому что никому в голову не пришла эта идея. Изобретение колеса тоже кажется нам сегодня логичным и неизбежным, но пока колесо не появилось, о нем и речи не было.

Так что, вкратце, Эдмонд прокалывал плеву цветка маленькой иголкой кактуса. Плева находится между пыльником тычинки и рыльцем пестика. После этого он прижимал друг к другу тычинку и пестик и таким образом оплодотворял их. Кроме того, он выяснил, что наилучшее время для опыления ванили — между шестью часами утра и двенадцатью часами дня. Так он с тех пор и делал. Каждый цветок нужно опылять руками, как и зеленые стручки нужно собирать руками. Затем их следует варить ровно три минуты при температуре шестьдесят градусов, после чего их достают из кипящей воды и оборачивают в полотенца, чтобы происходил процесс ферментации. Именно тогда появляется этот изысканный аромат и вкус. Каждый день стручки снова разворачивают и раскладывают на солнце — все время глядя на небо, так как в любую минуту может пойти ливень. Через пару часов их снова заворачивают в полотенца, чтобы они дозревали, и так продолжается три месяца день за днем. Сбор урожая начинается в конце июля — начале августа, то есть зимой, в сезон проливных дождей. Эдмонд любил всю эту работу, любил смотреть, как толстый зеленый стручок превращается в тоненькое черно-коричневое лакомство. Именно по этой причине он не хотел работать в доме: он хотя и был рабом, но никогда не был слугой.

Теперь, после того как я узнала, что этот богатый плантатор даже не подумал выплатить Эдмонду хотя бы крошечную часть состояния, чтобы тот мог жить самостоятельно, я поняла, почему Бомон так его ненавидел, и мне стало ясно, что он попытается отделаться от него как можно быстрее.

Я желаю, чтобы твоего мужчину никогда не постигла такая участь.

Во всяком случае, я была возмущена тем, что этот замечательный человек, которого я так любила за его нежность, позволял себя так использовать. Я должна была что-то сделать.

С этой целью я откровенно поговорила с Эдмондом, и опять-таки я не хотела причинить тебе вред, моя дорогая Флоренс, поэтому отправила тебя в Европу. Ты была мне за это признательна, потому что смогла поехать с Мари, Жозефиной и их гувернанткой. Они должны были пройти там последний этап обучения и, прежде всего, найти себе мужей, о которых в колонии и мечтать не приходилось.

Я отдала практически все мои деньги за то, чтобы они взяли тебя с собой и привезли к твоим бабушке и дедушке в Страсбург. И, как мне сообщили, ты благополучно туда добралась. Несмотря на это, меня мучила совесть, потому что я знала: эти глупые создания — не лучшая компания для тебя, но в то время моя страсть взяла верх над материнским чувством. Я тогда даже подумать не могла, какую беду на всех нас навлекла.

25 Мирра

Эта известная еще в древние времена натуральная смола представляет собой высохший на воздухе сок бальзамодендрона мирры, кустарника, растущего на побережье Красного моря в Африке вплоть до побережья Сомали.

Паула подошла ближе к этому тончайшему плетеному золотому чуду и не могла отвести взгляд. Это казалось таким красивым, что можно было даже забыть, на чьей совести смерть Ласло. Она сожалела, что родственники Ласло и ее попутчики этого не увидят, потому что никто ведь в это не поверит.

Она прижала к себе Йо, встала на колени, произнесла стихотворение, которое казалось ей более уместным, чем молитва, и пообещала Ласло, что она сделает все, чтобы его не забыли. Затем она сорвала несколько коричнево-красных орхидей и положила их у ног, окутанных золотой вуалью.

— Теперь мы можем идти, — сказала она Йо, сделала глубокий вдох и пошла, стараясь выйти на жасминовый след.

Она прошла мимо высохшей болотистой лужи, глядя на которую можно было без труда определить, где лежал он, а где она. Она остановилась и растерялась. Еще вчера они спорили и смеялись, а теперь не осталось ничего, кроме отпечатка в луже. «Мне следовало его поцеловать, — пронеслось у нее в голове, — почему я этого не сделала?» Ни смерть Ласло, ни вид его мертвого тела не вызвали у нее слез, но, глядя на эту лужу, она потеряла самообладание. Однако она знала, что если начнет горевать, то умрет здесь вместе с Йо. Ей нужно идти дальше, шаг за шагом.

Ей было тяжело нести вещи и фрукты, ремни врезались в кожу. Ее обувь все еще была мокрой, ноги отекли, из-за чего на пятках и пальцах при каждом последующем движении натирались мозоли. К сожалению, обувь Ласло ей не подходила по размеру, иначе она могла бы надеть ее.

Чем выше поднималось солнце и чем сильнее становилась влажная жара, тем больше ее мучила жажда, и только после того, как она напрасно открыла две фляги, она вспомнила, что накануне вечером не позаботилась о том, чтобы достать чистую воду.

Лужи с предыдущего дня уже давно высохли, и она радовалась, что нет дождя, потому что ей было очень сложно следовать за ароматом жасмина. Она надеялась на то, что Нориа продолжала так же неэкономно использовать масло.

Ее язык прилипал к небу, и в горле пересохло. Она с тревогой посмотрела на Йо и помолилась о том, чтобы он, насытившись фруктовой кашей, еще долго спал.

Между тем, ей обязательно нужно найти источник, ручей с относительно чистой водой или равеналу и в то же время следовать за жасминовым запахом, не отклоняясь от пути, — для этого у нее было слишком мало сил.

Как бы ей хотелось, чтобы Ласло был рядом и спрашивал ее о чем-нибудь! Они разговаривали бы, и это отвлекало бы ее от боли в ногах. Паула с трудом продвигалась дальше, уговаривая себя на каждый шаг. Она все время останавливалась и принюхивалась. Ей было очень плохо, потому что ей постоянно казалось, что за ней наблюдают, и, когда серо-белая ветка, на которую она собиралась присесть, начала двигаться, она испугалась так, что чуть было не уронила Йо. Это был всего лишь хамелеон величиной с белку, который пристроился на ветке. Он убежал от нее.

Ее резкое движение разбудило Йо, и проснулся он не в наилучшем настроении. Поэтому Паула решила передохнуть, достать джекфрут, сделать их него кашицу и покормить Йо. Затем она собрала вещи и пошла дальше. Она высматривала кокосовые пальмы, кусты бананов и ананасов, но тщетно. Тропический лес она представляла как цветочный рай, где ей в рот будут залетать фрукты, словно жареные голуби, и где питьевая вода будет струиться серебристыми ручьями по прекрасной местности. На лице ее появилась печальная улыбка: все оказалось не так, как она воображала. Ни любовь, ни брак, ни даже любимая еда не могут всегда иметь один и тот же вкус. «Эти мысли никуда тебя не приведут, — предостерегала она себя. — Ты жива, ты спасла жизнь этому прекрасному мальчику, и ты идешь к цели, вскоре ты сможешь завершить то, что начала твоя бабушка. И все это ты сделала сама». Внутренний голос тихо захихикал: «Браво!» Но эту насмешку Паула не могла выдержать. Потому что все, что угодно, лучше, чем жить в деревне под Мюнхеном в убогой подвальной квартире. Сидеть в прогнившем кресле, вышивать крестиком полотенца с розочками или игольники и умирать от скуки, потому что все ее подруги перестали с ней общаться. Нет, не так: потому что они должны были перестать с ней общаться, ведь ее муж распустил грязные слухи о ней, чтобы чувствовать себя героем после развода. Якобы она перед замужеством подхватила от одного из своих многочисленных любовников «французскую болезнь», и, по его словам, только это стало причиной того, что у нее родился ребенок-урод, который умер спустя несколько дней.