Французская карта - Бегунова Алла Игоревна - Страница 48

Одноэтажные и двухэтажные жилые строения, башни, приземистые здания складов и мастерских, крепостные стены, окружавшие Галату, они увидели через полтора часа. Лафит Клаве приказал направить каик к маленькой деревянной пристани возле дома, где жили Кухарские. Подав руку курской дворянке, он помог ей выбраться из лодки.

– Вероятно, я была излишне откровенна с вами, господин майор, – в смущении Аржанова наклонила голову. – Простите…

– Мне понравилась ваша откровенность, Ванда.

– Вы ничего не скажете моему брату?

– Слово офицера, что не скажу! – он улыбнулся.

Они все еще стояли на пристани и смотрели друг на друга.

– Может быть, чашечку кофе? – предложила Анастасия.

– С удовольствием! – ответил он.

Однако стрелки часов в гостиной показывали без десяти три, и Глафира распоряжение барыни насчет кофе встретила скептически. По ее мнению, после полдневного путешествия по морю прежде всего требовался обед по крайней мере из двух блюд, а уж потом – кофе. Лафит Клаве нашел мысль горничной вполне логичной. Вскоре они сидели за столом напротив друг друга и с отменным аппетитом уплетали куриный бульон с домашней лапшой. На второе им поддали вареную курицу с картофельным пюре и овощами.

То, что Глафира готовит лапшу фантастически вкусно, в доме Аржановой знали все. Лишь для инженер-майора это явилось приятным открытием. Возможно, его также утомило плавание через Босфор и осмотр фортификационного сооружения. После обеда он не торопился на свою квартиру. Выпив рюмку коньяку и закурив сигару, Лафит Клаве поведал Флоре печальную историю из своей юности. Сюжет ее был старым как мир.

Он рос вместе с красавицей Луизой, дочерью богатого соседа. Еще подростками они полюбили друг друга и поклялись не расставаться никогда. Тем не менее отец не разрешил девушке выйти замуж за бедного армейского офицера. Он нашел ей другого жениха – сорокапятилетнего сборщика налогов, толстого и грубого урода, владеющего обширным поместьем и плантациями виноградников в провинции Шампань. Луиза же резко воспротивилась отцовской воле. Молодые люди задумали побег, но не смогли его осуществить. Девушку внезапно увезли из дома и насильно выдали замуж. Позднее Клаве рассказывали, что она немало натерпелась от мужа и рано умерла, заболев скоротечной чахоткой. Он знает место ее захоронения и посещает его, когда бывает на родине в отпуске.

– Это весьма похвально, – заметила Аржанова. Она искренне жалела бедную Луизу.

– Я каждый год отмечаю день ее рождения, – француз затушил сигару и поднялся с места. – Он будет через десять дней. Приходите тогда ко мне в гости, мадмуазель. У меня остался ее портрет и три книги с дарственными надписями. Только никому здесь не говорите об этом.

– Обещаю! – торжественно произнесла курская дворянка.

Почетного и важного гостя она провожала до прихожей. Едва Анастасия и Лафит Клаве вступили в нее, на пороге появился Анджей Кухарский в треуголке и теплом кафтане. Он пришел со службы. Один карман кафтана у него оттопыривался, и из-под клапана там торчала головка винной бутылки с толстой коричневой пробкой. Сняв треуголку, польский дворянин отвесил начальнику низкий поклон, бросил на Аржанову подозрительно-недовольный взгляд, и прошел в дом. Там засуетились слуги и послышалась команда Глафиры: «Обед для хозяина!»

Как бы ни размышляла над этой ситуацией Анастасия, как бы ни перебирала сейчас в памяти свои встречи и разговоры с «Чертежником», получалось, что злобы и ненависти она к нему не испытывает. Ведь Лафит Клаве, обыкновенный турецкий наемник, не убивал русских людей, не угонял их в рабство, не разорял их города и села, не выжигал поля пшеницы и ржи, чтобы лишить ее народ пропитания.

Читая премудрые книги, инженер-майор в тиши кабинета выдумал, а затем внедрил в оборону крепости Очаков несколько усовершенствований. Они позволили рыть глубоко под землей минные галереи гораздо большей длины, чем прежде, и закладывать в них очень мощные пороховые заряды, добиваясь при том их полной сохранности в течение длительного времени. К числу его изобретений относились особые деревянные рамы, которые устанавливались в галереях на определенном расстоянии друг от друга и хорошо выдерживали давление грунта. Блестящей его находкой, бесспорно, являлась и система вентиляционных колодцев. Она создавала в подземельях поток воздуха, двигавшийся в нужном направлении и удалявший оттуда вредные испарения селитры, составлявшей основу черного дымного пороха.

Отдавая должное уму Лафита Клаве, его образованности, европейскому воспитанию и культуре, Аржанова в душе признавалась себе, что француз куда более симпатичен ей, чем, например, Анджей Кухарский, такой же, как она, сотрудник секретной канцелярии Ее Величества. Вроде бы он – коллега, но исполнен нелепого польского гонора и спеси, пьяница и отъявленный бабник. Разумеется, не могло быть и речи о ее сердечном чувстве к наемнику, успешно работающему на врагов Российской империи. Однако обойтись с ним гуманно, пожалуй, стоило.

«Гуманно» в ее понимании означало только одно – не пытать его, не издеваться над ним и, конечно, сохранить ему жизнь.

К этому времени Флора уже знала, что чертежей по реконструкции Очакова в конторе французской военно-инженерной группы нет, они давно переданы туркам. Наброски к ним, часть вторых экземпляров, все по каким-либо причинам забракованные листы забрал себе Лафит Клаве. Они хранятся у него на квартире.

Пригласив в гости Ванду Кухарскую, инженер-майор сам назначил конец операции «Секрет чертежника». Десять дней, которые теперь оставались до дня рождения его прекрасной и ныне покойной возлюбленной Луизы, были сроком, достаточным для подготовки ухода разведывательной группы из Галаты.

Во-первых, Аржановой следовало немедленно отпроситься у полковника артиллерии Дюллара в поездку на Бедестан-чарши. Она не сомневалась, что получит пропуск сразу, ибо «бальи» и его супруга относились к Ванде Кухарской тепло, по-семейному. Их восхищало усердие и талант, с которыми молодая полька репетировала роль Селимены для любительского спектакля по пьесе Мольера «Мизантроп».

Во-вторых, в обувном магазине господина Теодоракиса Анастасия собиралась передать греку записку с точной датой ухода разведывательной группы из Галаты, сопроводив ее необходимыми устными пояснениями. Лодка, для того предназначенная, время ее тайного появления в бухте Золотой Рог, маршрут дальнейшего следования по Босфору от Стамбула к Черному морю, остановка и укрытие в рыбацкой деревне на азиатском берегу пролива, переход группы на парусник, его отплытие – все, согласно распоряжению Турчанинова, обеспечивали греки. Оставалось только молить Господа Бога, чтобы какая-нибудь случайность не нарушила этот детально разработанный план.

В-третьих, предстояло обсудить с членами разведывательной группы еще одну, весьма существенную часть операции, в которой их участие было решающим.

Глафира, внучка сельской знахарки, всегда отвечала за аптеку. Она хорошо разбиралась в лекарственных травах и растениях, высаживала их в огороде, собирала в полях и лесах, готовила разные снадобья: отвары, мази, настойки. В Крыму она впервые увидела мак на татарских огородах. Местные жители нашли применение красивому алому цветку. Из коробочек созревшего мака они изготавливали опий. Деревенская технология сложностью не отличалась. Так что горничная курской дворянки наряду с другими лекарствами их походной аптечки привезла с собой в Турцию и сам коричневый порошок, и некий «сонный эликсир». Они обладали сильным наркотическим действием.

Эти средства Аржанова теперь рассматривала как главный элемент последней ее игры с Лафитом Клаве. Но надо еще было отыскать чертежи в квартире инженер-майора, причем в короткий срок, не более одного или полутора часов…

Гостиную слабо освещали три шандала со свечами. Они стояли в центре круглого стола. Получив от Глафиры по чашке горячего чая, заваренного на листьях малины, корнет Чернозуб, унтер-офицер Прокофьев и сын горничной Николай аккуратно обмакивали в него сухие медовые пряники, грызли их и молчали.