Имперский раб - Сосновцев Валерий Федорович - Страница 4

К действию подтолкнул и грянувший осенью 1773 года на берегах Яика казацкий бунт, быстро разросшийся до общероссийского. «А мог быть предводитель бунтовщиков Емелька Пугачев подослан кем-либо и за деньги? Чтобы ослабить, распылить российские войска… Кто ныне военный соперник России? Кому сие выгодно сейчас? Ясно – туркам! А через турок – англичанам. Увязнет Россия, с турками воюя да бунты усмиряя, – не будет угрозы британцам в Центральной Азии иметь могущественного военного соперника. Есть ли угроза империи с бухарской стороны?»

Для европейцев Хива, Бухара были тогда загадкой. Тибет, Гималаи – вовсе не ведомым миром. Напротив, азиатские владетели знали о мире и Европе больше, чем весь остальной мир о них. Тогдашние великие державы на перегонки бросились в Азию. Сказки о несметных богатствах манили. Опоздавший мог проиграть.

Потемкин понимал это. Он срочно стал искать людей для тайного собирания сведений о неведомых краях. Одним из них мог стать Ефрем Филиппов.

Сын вятского стряпчего духовной консистории, он с юных лет проявил себя способным ко всяким знаниям, «особливо к языкам». Причем, выучив основные европейские, он хорошо усвоил татарский и киргизский, а попав в Казань – уйгурский, от приезжавших туда азиатских купцов. Но всего более удивил он Потемкина знанием языков малых народцев лесной, северной части России. Генерал поразился, как Ефрем ловко сказывал мало кому ведомые вепские сказки по-вепски. Был Ефрем рослым и сильным молодым человеком. Как большинство образованных юношей в ту пору, грезил он военными подвигами. Стать чиновником, как отец, не хотел. В тринадцать лет записался добровольцем в Нижегородский полк рядовым. Аккурат в пору восшествия на престол императрицы Екатерины II. Уже через четыре месяца он по способностям своим произведен был в капралы. Дело воинское он любил и старательно изучал. Через пять лет стал сержантом. Далее сулился офицерский чин. Тут и отыскали его люди Потемкина. Видно, тогда подробный учет и званиям и знаниям в империи велся аккуратно.

Несколько раз уже встречались Потемкин и Ефрем. Генерал оказался дотошным до въедливости. Выспрашивал все до мелочей и про отца с матушкой, и про то, чему и как обучен, и даже просил давать оценки военным кампаниям разных лет. Ефрем осторожничал, пытаясь понять цель расспросов. Потемкин с интересом наблюдал, как сержант выбирался из оговоренных им разных щекотливых ситуаций. Наконец генерал раскрыл цель их встреч и рассказал, что ищет добровольца крепкого и духом, и телом, но главное – головой. Чтобы помог сей волонтер узнать про все, «что в недосягаемых пределах происходит, и как выгоду для Российской империи из того извлечь способнее». Но при этом надлежало никак не вмешиваться в происходящее в неведомых землях – только выведывать, и все. Не торопил. Две недели не появлялся. Давал подумать. Потом, как всегда, ночью, тайно, в простой одежде, не отличить от простого мужика, приехал.

Сидели вдвоем, в горнице с окнами наглухо закрытыми ставнями. Между ними на столе лежала развернутая карта. На Потемкина спокойно смотрел молодой человек со скуластым смуглым лицом, черными бровями. Смотрел без дерзости, но и без смущения, прямо в лицо могущественного генерала.

– Ну вот, Ефрем, гляди сюда, – сказал Потемкин, кладя на карту раскрытую здоровенную ладонь, – весь юг и юго-восток от Оренбурга – сплошное белое пятно. О народах тамошних и намерениях их мы знаем, почитай, столько же, сколько здесь нарисовано. Хива, Бухара и далее – все магометане живут. Персия и Турция им по духу ближе… Знаем мы, что и там миру меж ними никогда твердого не было, но что мыслят правители тамошние, да и о самих правителях ничего нам толком неведомо… Попытки посольств, а тем паче экспедиций воинских, как при Петре Великом, терпели неудачу еще на подходах…Купцы только и носят сведения, да уж больно ненадежны они! Поэтому нам свой глаз там нужен.

Григорий Александрович встал, рукой удержал порывавшегося встать Ефрема. Прошелся по тесной горнице раз-другой. Остановился у стола, опершись на столешницу руками, навис над картой.

– Из Лондона, из Парижа, из Амстердама послы доносят: великая драка идет между европейскими державами за господство над морями и особенно за Азию и Индию. России тоже пора свои интересы там заявить. Но тем мы поперек им всем тогда становимся. Нынче англичане и французы посылают морские экспедиции даже до Камчатки!.. Мы поневоле станем втягиваться в драку с ними, ежели место великое хотим в мире занять. Что на это скажешь, Ефрем?

– Думаю, что надо бы упреждать их начать. Своих людей всюду рассылать.

– Упреждать, говоришь? Верно… Только пока наши баре зашевелятся – гром трижды грянет!.. Пока что в Турции французы с англичанами нас обошли… Да и турок самих тоже за нос водят. Кровью янычар себе тропки мостят, а нас от южных морей оттесняют!.. Чужими руками жар гребут…

Замолчал, прошелся, остановился, скрестив руки на груди, продолжил:

– И так и эдак прикинуть, все едино получается. Если британцы в середину Азии проникнут, то придется России по всем сторонам воевать. Сие не по силам нам пока. Допустить этого никак нельзя… Прежде все разузнать про страны и дела тамошние надобно. И как потом союзниками своими их сделать?.. Да заодно и про то, не питает ли кто бунт нынешний с этой стороны?.. Эта смута нам сигнал… Ее мы подавим… Но нам свои глаза там иметь теперь надобно непременно.

Потемкин помолчал, внимательно разглядывая Ефрема. Тот спокойно, без смущения и робости, не отводя взгляда, ждал.

– Коль ты согласился в этом деле государыне нашей послужить, думал как дело сладить, говори, что надумалось?

– Чтобы с большим доверием в самую сердцевину Азии попасть, удумал я, ваше превосходительство, действовать по обстоятельствам, но через кочевников… Там, может, куда и попаду – в какое ханство или государство… Для этого прикидываться басурманином ни к чему. На чем-нибудь споткнусь, тогда не пощадят. Крещеным татарином прикидываться – не годится. Из-за веры еще больше доверять не будут. Они для магометан отступники, хуже чужих… Просто в перебежчика – не поверят: с чего бы к ним-то?.. Выходит, нужно будет сказаться либо казаком-бунтовщиком, либо солдатом беглым, как получится.

– И что они с тобой сделают тогда?

– Отдавать за выкуп казака казакам или солдата русским властям они побоятся – казаки по пути могут отбить, да еще самих порубят, а с солдата… – Ефрем с опаской посмотрел на Потемкина.

– Говори, говори все, как думаешь, без опаски… Нам в таком деле и неласковое слово впрок, – велел генерал.

Ефрем, будто в омут бухнулся, сказал:

– С солдата возвращенного им выгода не велика: дешево больно начальство наше благодарит за спасенных российских служивых!

– Тут ты прав, как ни поверни!.. У иных наших командиров такое не редкость! Путать изволят государственных воинских людей со своими крепостными и дворовыми!.. Оттого-то и бунты, как нынешний!.. Воровство кругом!.. Ладно, это потом. Продолжай.

– Так что проще азиатам или принять меня к себе, или вести на продажу в ближайший басурманский город. Убить, бог даст, не убьют, я, чай, в плечах не птенчик, а это они ценить умеют. Выходит, к худшему надобно быть готовым!

– То есть? Поясни! – Генерал даже вытянулся от неожиданности.

– А в неволю к ним попасть намеренно, но ненарочито, – сказал Ефрем.

– Да ты что, – вскрикнул Потемкин, – в своем уме?!. Сам в рабство!

– Как ни поверни – по-другому не получится, – спокойно и рассудительно ответил Ефрем. – Азиаты, ваше превосходительство, не дураки. Европейцы им хорошо ведомы, и не везде они их допускают. А разгадывать всякие загадки восточные люди – мастера отменные… Чтобы что-то выведать, мне не просто попасть к ним надобно. Мне там понятным для них стать надобно.

Потемкин с минуту сидел ошеломленный от таких рассуждений, потом встал, прошелся по комнате. Ефрем поднялся и ждал. Наконец генерал сел и жестом показал Филиппову сесть.

– А если под видом купца? – спросил Потемкин.