Охота за головами на Соломоновых островах - Майтингер Кэролайн - Страница 35

Маленькие примитивные бунгало, построенные при помощи топора и ножа, имели такой же опрятный и хозяйственный вид, как это можно увидеть в сознающем свое достоинство цивилизованном поселке.

Связки пальмовых листьев были нанизаны на бамбуковые жерди и уложены на стропила крыши так ровно, что вместе с узлами скрепляющих их лиан образовывали напоминающий бусы узор, идущий по нижнему скату до конька крыши. Бамбуковые стойки стен были тщательно подобраны по толщине и связаны с каркасом лианами, и каждое место связки сделано по определенному крестообразному образцу. Во всех местах крепления бамбуковых стоек и каркаса из бетелевого орешника лоза образовывала орнамент, и крепление становилось архитектурным украшением. Истинным искусством, заслуживающим особого внимания, было полное отсутствие чего-либо лишнего. Здесь не было лепных украшений или чего-либо примененного вне его естественной формы. Все, что было сделано, объяснялось необходимостью, а все необходимое было использовано так искусно, что стало украшением. Это было рациональное использование архитектурных элементов в его высшей форме, что доставляло наивысшее наслаждение.

Через некоторое время нам удалось побывать внутри хижин, и мы нашли их такими же удовлетворительными, как и извне. Когда вы входите внутрь такого дома, вас удивляет темнота, прохлада и запах.

Темнота определяется разницей между ослепительной освещенностью местности и узкими полосами света, проникающими сквозь щели бамбуковых стен.

Ощущение прохлады создается восемнадцатидюймовой толщиной крыши, свисающей над стенами дома. Непрерывный легкий сквозняк продувает дом через две другие стены.

Запах исходит от очага и вовсе не является неприятным. Очаг расположен в центре хижины и представляет собой несколько почерневших от огня камней и кучу угля. Земляной пол хижины безупречно чист. Каждое утро хижину подметают связкой пальмовых листьев, а поскольку весь день в доме никто не бывает, то и сорить некому. Вся обстановка хижины состоит из нар, сделанных из молодого бамбука и прикрепленных к стенам дома под скатами крыши. Упругие бамбуковые нары отлично проветриваются не только снизу, но отовсюду.

Впоследствии мы узнали о других достоинствах бамбуковых нар. Известно, что тепло является прекрасным средством от многих болезней, и если человек заболевает, то достаточно поместить под бамбуковое ложе несколько раскаленных камней, чтобы злые духи, засевшие в больном, немедленно исчезли (после того как мы об этом услышали, Маргарет и я стали с большим успехом применять сухой жар, то есть жар пламени для лечения наших нарывов и болячек).

Расположенный в центре хижины очаг используется по прямому назначению только в сезон дождей, а в остальное время года на нем вечером сжигают несколько кусков сырого дерева, чтобы выкурить москитов. Поскольку очаг топится по-черному, то кровля и бамбуковые стропила над ним покрыты сажей. Хозяйственный инвентарь дома сведен к минимуму. Все имущество хозяев дома хранится на стропилах, где сложены копья, стрелы, луки, весла, связки банановых листьев с завернутыми в них кусками саго (выдерживающими любой срок хранения), какие-либо хитроумные рыболовные снаряды, плетеные сумки, бамбуковые сосуды для питьевой воды или для хранения орехов «гнали» (внешне напоминающих желтый рис, но вкусных, как ничто на свете), десятки тыкв — сосудов с пробками, а иногда резные чаши из дерева.

Все эти предметы домашнего обихода орнаментированы по тому же принципу, что и хижины: ничего лишнего, все осмысленно. В хижине все строго утилитарно и вместе с тем прекрасно, потому что все отражает глубокую любовь человека к создаваемым им полезным вещам.

Кто же эти профессиональные художники поселка? Куда они, черт бы их побрал, спрятались, эти высококультурные обитатели деревни, сумевшие решить труднейшую проблему создания одновременно прекрасных и полезных вещей.

Усталая и измученная головной болью, я легла отдохнуть в тени пальмы и, видимо, задремала. Когда я открыла глаза, все деревенские женщины высыпали наружу и уселись в длинный ряд позади моего мольберта. Как они смогли без шума и ссор занять места, осталось для меня непостижимым, но они все сделали так, чтобы я не проснулась.

Поднявшись на ноги и не поворачивая головы, я села рисовать. Вернее, попыталась это сделать. Чтобы удовлетворить собственное любопытство, я достала карманное зеркальце и приклеила его белилами рядом с холстом. Затем я наклонила мольберт с таким расчетом, чтобы все женщины отражались в моем зеркале. Они уселись в тени шести хижин, и их коричневые голые тела отлично маскировались на фоне коричневой земли, но их силуэты четко обрисовывались в лучах солнца. К моему удивлению, возле женщин была орава ребят, и было непостижимо, как они ухитрились молчать на протяжении добрых трех часов моей работы. Я заметила, что некоторые женщины были заняты работой, и я была вне себя, что не могла подойти к ним и посмотреть, чем они заняты. Превозмогая любопытство, я продолжала работать и вскоре добилась желательных результатов.

Две женщины встали с места, перебежали к ближайшей хижине и уселись в густой тени, делавшей их почти невидимыми. Минут через десять еще три женщины перешли туда же. Насколько я могла рассмотреть в зеркале, они глазели на меня и на чудо, которое я совершала. Никто из женщин не выказывал признаков одобрения, но как только я изменила позу и закрыла от них рисунок, одна женщина с маленьким ребенком на перевязи очень неторопливо прошла к другой хижине. Не успев на ходу разглядеть рисунок, она обошла вокруг хижины и снова прошла позади меня. Я увидела, как она своими черными, блестящими глазами сравнивала рисунок крыши с подлинником. К счастью, рисунок и модель были похожи, как цирковые сестры-близнецы.

Это был самый тесный контакт, который удалось сегодня установить с местными женщинами.

Солнце склонялось к западу, и теперь деревня была освещена совершенно иначе, чем в момент начала работы. Я позвала Пятницу и принялась очищать палитру, по-прежнему стоя спиной к женщинам. По-видимому, Пятница спал, потому что прошло не менее пяти минут, покуда он неторопливо прошествовал по берегу. В момент его появления я посмотрела в зеркало: все женщины исчезли. Я повернулась кругом.

Деревня была пуста!..

Глава восемнадцатая

После двухдневных бесплодных и высокомерных попыток поставить на место жителей деревни наша независимая женская экспедиция была вынуждена прибегнуть к мужской помощи. За обедом мы все рассказали плантатору; он нас внимательно выслушал, расхохотался и сказал, что берется в пять минут обеспечить нам любое количество женских моделей. Для этого мы должны завтра ровно в шесть тридцать утра явиться в деревню, вместо брюк надеть юбки, чтобы туземцы не сомневались в нашей принадлежности к женскому полу; мы обязаны были привязать вдали от деревни не только наших лошадей, но и Пятницу.

— Пятница! При чем тут Пятница? — удивились мы.

Выслушав объяснение плантатора, я никак не могла успокоиться, почему я не поняла все с самого начала.

Значит, загвоздка была в Пятнице, этом легкомысленном малаитянине — неистовом покорителе женских сердец и грозе деревенских мужей. Как же он смел все сваливать на неповинных лошадей! Теперь я понимаю, почему он так неохотно входил на территорию деревни, предпочитая валяться вдали, на прибрежном песке. Видимо, он прекрасно понимал, что ему не миновать града камней или стрел. (Правда, туземные дамы опасались Пятницы значительно меньше, чем их мужья.) В Меланезии покушение на честь чужой жены считается жестоким оскорблением, и здесь достаточно одного неосторожного взгляда, чтобы последовала строгая кара.

Как бы там ни было, мы условились на завтра в шесть тридцать…