Охота за головами на Соломоновых островах - Майтингер Кэролайн - Страница 63

Появление наших посланцев привело в бешенство старосту, который в нынешних условиях обязан поддерживать мир и порядок, вместо того чтобы заставить врагов бежать под угрозой быть пронзенными меткими копьями.

Глава двадцать девятая

Весь день мы плыли вдоль берегов огромного острова Бугенвиля, и берег был от нас слева, там, где ему следовало быть. Солнце село за горизонт, подымавшийся на восемь тысяч футов к небу; над морем взошла луна, мотор «Накапо» пел бесконечную песню, и снова наступил рассвет. Мы проснулись от грохота цепи отдаваемого якоря. Перед нами лежала Киета, и, увидев ее, мы ощутили то же самое, а может быть, и нечто большее, чем сам Бальбоа[22], когда впервые увидел просторы Тихого океана. Прибытие в Киету было для нас событием. Очутившись на территории Новой Гвинеи, нам не нужно было больше думать о возвращении в Сидней, чтобы оттуда двинуться на запад, являвшийся заключительным этапом нашего путешествия.

Киета как населенный пункт не заслуживает подробного описания. Поселок расположен на возвышенности, окружающей бухту; на вершине горы торчит радиостанция, а по скатам гор разбросано около дюжины белых домиков. Возле пристани стоят три крытых железом здания, являющиеся складами и магазинами; несколько дальше стоят какие-то хибары, похожие на китайское поселение. Сегодня Киета показалась нам прекрасной столицей, поскольку на протяжении многих месяцев мы ни разу не видели одновременно более одного дома.

Как только «Накапо» поднял карантинный флаг, мы принялись одеваться для выхода в город с тщательностью и волнением, знакомыми любой дебютантке, когда она впервые выходит на столичную сцену. От нашего внешнего вида зависела дальнейшая судьба экспедиции, впервые лишившейся покровительства капитана «Матарама». В Киете не было ни одной гостиницы, и нам надо было искать крова в месте, где каждый человек убежден в правиле «мой дом — моя крепость».

Одеваться на «Накапо» было нелегким делом, поскольку весь туалет совершался на палубе, на глазах всего городка, где каждый житель, вооружившись биноклем, может созерцать довольно необычное зрелище. Нам пришлось, согнувшись в три погибели, залезть в так называемую каюту и в узком пространстве между мешками копры и потолком натягивать на себя элементарные принадлежности женской одежды. Пыхтя и обливаясь потом, но оставаясь в полуголом виде, мы выскочили на палубу, где состоялся заключительный этап надевания платья. Мы знали, что английские женщины в такой же степени, как и туземки, очень щепетильны в отношении освященной обычаями женской одежды. К нашему ужасу, мы не могли надеть обуви, которую не допускали наши растертые до крови, покрытые язвами и волдырями ноги. Кожа на ногах слезала клочьями, особенно между пальцами, и места, где она слезла, были болезненно чувствительными. Наши ноги представляли заслуживающие демонстрирования случаи «пруриго», называемого также «шанхайские ноги». Почему «шанхайские» — неизвестно, так как заболеть «пруриго» можно везде, где жарко, если ходить все время в обуви на резиновой подметке. Здесь, на островах, где бы ни снять защитный слой кожи, начинается воспалительный процесс. Каким бы нелепым ни казалось такое заболевание, оно представляло для нас большую опасность, так как ноги нужны художнику экспедиции не меньше, чем руки.

Надев чулки и китайские соломенные туфли, мы решили проблему, хотя и выглядели недостаточно шикарными. Затем возник вопрос: надо ли красить губы? Немногочисленные европейские женщины, которых мы встречали на островах, никогда не пользовались губной помадой или лаком для ногтей. Но без этой окраски Маргарет и я выглядели такими бесцветными, что красная полоска могла бы оживить пейзаж, а потому мы тщательно намазали губы и еще с большей тщательностью отделали ногти. Через полчаса мы решили, что, когда ступаешь на неизвестную землю, надо иметь более скромный вид, и мы удалили лак с ногтей и помаду с губ. Еще через полчаса я решила замазать лаком пятна краски, присохшей к моим ногтям, а посмотрев еще раз в зеркало на свое желтое, как чай, лицо, я снова намазала губы. В общем мы были полностью готовы за полтора часа до того, как шлюпка с таможенным флагом отделилась от берега и направилась к нам. Тогда я срочно удалила губную помаду.

В лодке, управляемой туземным гребцом, прибыл белый человек, и, когда он причалил к «Накапо», мы встали позади шкипера, держа наготове паспорта. Таможенный джентльмен не потрудился даже поздороваться и, продолжая сидеть в лодке, затребовал от капитана судовые документы. Наступила тишина, покуда чиновник выполнял необходимые формальности.

— Пассажиры? — спросил чиновник, не взглянув на нас.

— Да… — ответил с явным пренебрежением шкипер.

— Паспорта! — произнес чиновник, не замечая нашего присутствия.

Мы подали ему паспорта, которые он открыл, что-то в них написал, проштемпелевал и протянул вверх, не посмотрев даже, кому он их вручает. Даже если бы мы были японскими шпионами или наши лица покрыты пятнами оспы — его это нисколько бы не заинтересовало. Чиновник приказал гребцу повернуть лодку к берегу, но мы вспомнили о парне с гангреной руки и спросили чиновника, как поступить с больным. Внимательно рассматривая складку на своих брюках, чиновник очень сухо распорядился прислать к нему парня на берег и тут же отбыл, на этот раз окончательно.

Видимо, вся Киета носила на себе отпечаток нелюбезности этого чиновника и была полной противоположностью поселениям на Соломоновых островах.

С первой шлюпкой мы съехали на берег и в ближайшей лавке осведомились о возможности подыскания жилья. Через пять минут мы выскочили оттуда как ошпаренные. Белый владелец лавки был точной копией уже знакомого нам чиновника, только не так хорошо выбритый и более толстый. Он холодно заявил нам, что в Киете нет гостиниц или меблированных комнат и никто не желает держать постояльцев, в том числе и он сам. В другой лавке мы застали немецкого шкипера, беседовавшего с лавочником и еще каким-то господином. Шкипер делал вид, что он нас не знает, и не потрудился познакомить нас со своим собеседником. Для того чтобы выиграть время, покуда в голову придет хорошая мысль, мы решили выяснить возможность приобретения красок.

— Какие краски вам нужны? — спросил торговец.

— Уиндзор-ньютоновские краски для художников… — ответили мы, но наш интригующий ответ пропал впустую.

— У меня таких нет…

— А какие у вас есть?

— Краски для лодок… Краски для стен… Разные простые краски.

— Мы купим немного…

— Сколько вам надо?

— Не знаем… Покажите нам, как она расфасована, — сказали мы, подумав о жестяных баночках.

— Если вы скажете, сколько вам нужно, — мрачным голосом сказал торговец, — я могу продать вам любое количество.

Оказывается, краска хранилась в огромных бочках, и тогда мы повели разговор о цвете красок. После долгих переговоров мы заказали пинту какой-то неизвестной желтой краски и получили возможность узнать, где стоят бочки, и выбрать то, что нам было нужно.

В дни нашего посещения в Киете находилось шестнадцать белых резидентов. Кое-кто из жен уехал на юг, а полицейские офицеры разъехались по районам. В лучшие дни поселок насчитывал не больше двадцати пяти резидентов, тщательно отделенных друг от друга различными степенями общественного положения. Чиновники и их жены входили в высшее сословие; ступенью ниже располагались оба торговца, но и они между собой не были равными по положению, так как один из них англичанин, а другой австралиец. К «неприкасаемым» принадлежали китайцы, туземные миссионеры и… американцы, если только они имелись налицо.

Все подробности о Киете мы узнали за завтраком от радиста, пригласившего нас к себе в дом, стоявший на вершине холма. Радистом оказался тот самый господин, который беседовал со шкипером, не пожелавшим нас познакомить. Радист представился без посредников и сразу предложил Маргарет краски, находившиеся у него дома. Это был огромный дом с бесконечным количеством свободных комнат, но нам не было предложено ни одной. Это вам не позабытые Богом Соломоновы острова, где две женщины могут прожить шесть недель под одной крышей с холостяком хозяином, не рискуя подвергнуться суровому общественному осуждению.

22

Бальбоа Васко Нуньес (1475–1517) — испанский мореплаватель и завоеватель.