Плач в ночи - Кларк Мэри Хиггинс - Страница 37

— Они великолепны, Эрих.

«Нужно ли сказать ему о словах Джо? Стоит ли подождать? Может, когда пойду к врачу, смогу выяснить, не бывает ли у беременных приступов амнезии».

Эрих с любопытством смотрел на нее:

— Дженни, хочешь поехать в Сан-Франциско вместе со мной?

— Давай поговорим об этом потом.

Он обнял жену:

— Не бойся, дорогая, я о тебе позабочусь. Сегодня, пока Гундерсон изводил тебя, я понял: что бы ни случилось той ночью, ты - вся моя жизнь. Ты мне нужна.

— Эрих, я так запуталась.

— Почему, родная?

— Эрих, я не помню, что ездила куда-то с Кевином, но Руни не стала бы врать.

— Не тревожься. Свидетель из нее ненадежный. Это хорошо. Гундерсон сказал мне - будь это не так, он бы в ту же секунду возобновил следствие.

— Ты хочешь сказать, если бы объявился кто-то еще и заявил, что видел, как я сажусь в ту машину, следствие возобновили бы и обвинили меня в преступлении?

— Не нужно говорить об этом. Нет никакого другого свидетеля.

«О нет, есть», — подумала Дженни. Мог ли сегодня кто-нибудь услышать слова Джо? Он громко говорил. Мать Джо начала беспокоиться, что он, как и дядя, не прочь выпить. А что, если как-нибудь в баре он сообщит по секрету, что видел, как она садилась в машину к Кевину?

— Могла ли я забыть, что выходила из дома? — спросила она мужа.

Эрих обнял ее, погладил по волосам:

— Тебе, должно быть, слишком тяжело пришлось. Твое пальто было снято. Когда Кевина нашли, в руке у него был ключ. Может, как я говорил, Кевин тебя домогался, схватил ключ. Может, ты ему сопротивлялась. Машина начала скатываться вниз. А ты выскочила из нее, прежде чем она свалилась с берега.

— Не знаю, — отозвалась Дженни. — Не могу этому поверить.

Позже, когда пора было подниматься в спальню, Эрих попросил:

— Дорогая, надень сорочку цвета морской волны.

— Не могу.

— Не можешь? Почему?

— Она мне мала. У меня будет ребенок.

Когда Дженни сказала Кевину, что она, кажется, беременна, он с испугом отозвался: «Черт, Дженни, мы не можем себе этого позволить. Избавься от ребенка».

А Эрих закричал от радости:

— Дорогая моя! О, Дженни, так вот почему ты выглядела такой больной. О, моя милая! Это будет мальчик?

— Уверена, что да, — засмеялась Дженни, наслаждаясь мгновенным избавлением от тревог. — За три месяца мне уже было с ним сложнее, чем с обеими девочками за девять месяцев.

— Надо будет немедленно отвести тебя к хорошему врачу. Мой сын. Ты не против, если мы назовем его Эрихом? Это семейная традиция.

— Я сама этого хочу.

Когда Дженни устроилась на диване в объятиях мужа, все недоверие было забыто.

— Дженни, у нас был жуткий период. Оставим все эти страдания в прошлом. Когда я вернусь из Сан-Франциско, закатим праздник. Тебе же сейчас не стоит путешествовать, раз ты плохо себя чувствуешь? Мы еще покажем этому обществу. Будем настоящей семьей. К лету удочерение будет закончено. Мне жаль Макпартленда, но, по крайней мере, он нам больше не грозит. О Дженни...

«Не грозит», — повторила про себя Дженни. Нужно ли рассказать Эриху про Джо? Нет, сегодняшний вечер посвящен ребенку.

Наконец они поднялись в спальню. Когда Дженни вышла из ванной, Эрих уже лежал в кровати.

— Я скучаю по тем ночам, когда мы спали вместе, — сказал он. — Мне так одиноко.

— И мне тоже.

Бурные занятия любовью, подогретые разлукой, помогли Дженни забыть недели страданий.

— Я люблю тебя, Дженни. Я так тебя люблю.

— Эрих, я думала, что с ума сойду, ты был таким чужим...

— Знаю. Дженни...

— Да, родной.

— Мне не терпится увидеть, на кого похож ребенок.

— Надеюсь, что на тебя... в точности.

— А я-то как на это надеюсь.

Его дыхание выровнялось. Дженни начала задремывать, и вдруг ее будто окатили ледяной водой. О боже, неужели Эрих усомнился, что он - отец ребенка? Конечно, нет. Просто у нее натянуты нервы. Ее все огорчает. Но он так сказал об этом...

Утром Эрих заметил:

— Ночью я слышал, как ты плачешь во сне, милая.

— Я не заметила.

— Я люблю тебя, Дженни.

— Эрих, любовь - это доверие. Милый, пожалуйста, не забывай, что любовь и доверие идут рука об руку.

Через три дня Эрих отвез ее к гинекологу в Грэнит-Плейс. Доктор Элмендорф сразу понравился Дженни. Ему могло быть и пятьдесят, и шестьдесят пять - невысокий лысый мужчина с проницательным взглядом.

— У вас были небольшие кровотечения, миссис Крюгер?

— Да, но так же случалось во время предыдущих беременностей, и все было хорошо.

— В начале прошлых беременностей вы худели так же сильно?

— Нет.

— Вы всегда были анемичной?

— Нет.

— При вашем собственном рождении были какие-либо осложнения?

— Не знаю. Меня удочерили. Бабушка ни о чем таком не упоминала. Я родилась в Нью-Йорке. Это практически все, что я знаю о своем прошлом.

— Понятно. Надо восстановить ваши силы. Мне известно, что вы перенесли сильный стресс.

«Как деликатно он об этом упомянул», — подумала Дженни.

— Для начала пропишу вам витамины. А также ничего не поднимать, не толкать и не таскать. Отдыхайте хорошенько.

Эрих, сидевший рядом с Дженни, взял ее за руку и погладил.

— Доктор, я буду как следует о ней заботиться.

Изучающий взгляд остановился на нем.

— Хорошо бы вам в течение следующего месяца воздержаться от супружеских отношений, а возможно, и на протяжении всей беременности, если кровотечения не прекратятся. Это будет не слишком большой проблемой?

— Ничто не будет проблемой, если это нужно, чтобы у Дженни родился здоровый ребенок.

Врач одобрительно кивнул.

«Но это проблема, — испуганно подумала Дженни. — Видите ли, доктор, наши супружеские отношения - единственный момент, когда мы превращаемся просто в людей, которые любят и хотят друг друга, и когда нам удается отгородиться от ревности, подозрений и внешнего давления».

Глава 25

Поздняя весна, с дневными ливнями и богатой, тучной землей, покрытой густой зеленью, была теплой. Тугие, налитые стебли люцерны, украшенные голубыми цветами, были готовы к первому сенокосу.

Скот разбредался далеко от открытых навесов, радуясь траве на пастбищах, сбегающих к речному берегу. Шуршали ветви деревьев, одетые в листву, из-за которой лесная опушка превращалась в сплошную зеленую стену. Иногда сквозь эту стену пробегал олень, замирал, прислушиваясь, и вновь спасался в надежных объятиях деревьев.

В ясную погоду и дом стал ярче. Даже тяжелые жесткие портьеры поддались нежным ветеркам, приносящим в комнаты аромат ирисов, фиалок, подсолнухов и роз.

Для Дженни перемена погоды была долгожданной. Тепло весеннего солнца прогнало постоянный холод ее тела. Аромат цветов почти вытеснил вездесущий намек на запах хвои. По утрам, выбравшись из кровати и распахнув окна, Дженни снова откидывалась на подушки, наслаждаясь свежим, мягким ветерком.

Таблетки от тошноты не помогали. Каждое утро Дженни мучилась. Эрих настаивал на том, чтобы жена оставалась в постели. Приносил ей чай и соленое печенье, и через какое-то время тошнота отпускала.

Теперь Эрих спал в доме каждую ночь.

— Родная, не хочу, чтобы ты была одна, а к выставке в Сан-Франциско у меня уже все готово. — Он уезжал двадцать третьего мая. — Доктор Элмендорф сказал, что, наверное, к тому времени ты будешь чувствовать себя гораздо лучше.

— Надеюсь, что так. Ты уверен, что это не мешает занятиям живописью?

— На сто процентов. Хорошо проводить больше времени с девочками. И признай, Клайд на ферме, менеджер на известняковом заводе, отец Эмили в банке - благодаря им я хозяин своему времени.

Эрих по утрам отводил девочек в конюшню и катал их на пони. Регулярно приходила Руни. Дженни вязала свитер, и у нее хорошо получалось. Руни уже начала учить ее шить лоскутные одеяла.

Дженни так и не нашла объяснений тому, как ее пальто очутилось в автомобиле Кевина. Предположим, Кевин все же приехал сюда и открыл дверь на западном крыльце. Она могла оказаться незапертой. Что, если он вошел в дом? Шкаф рядом. Возможно, он запаниковал. В конце концов, он же не знал, остается домработница на ночь или нет. Возможно, он забрал пальто, чтобы создать впечатление, будто встречался с Дженни, собрался уехать, свернул не туда, сунул руку в карман в надежде найти деньги, вытащил ключ, и тут машина свалилась с берега.