Невольники чести - Кердан Александр Борисович - Страница 22

По его приказу большая часть команды, включая и Плотникова, двумя шлюпками была перевезена на прибрежную косу. Там прибывших поджидал низкорослый кривоногий человек азиатской наружности, в лисьем малахае. Он, не говоря ни слова, повел цепочку моряков к темнеющим скалам.

Абросим шагал в середине цепи, между Смитом, чья квадратная спина покачивалась впереди, и прихрамывающим, нудно брюзжащим Жаком.

Шли долго. Тропа была извилистой и каменистой. Она то взбегала на горный кряж, то скользила в ущелье. Отвыкший за недели плавания от ходьбы, Абросим устал. Ноги налились тяжестью, словно брел он по глубокому снегу или раскисшему полю. В таком состояниии далеко не убежишь! Значит, еще не время! Да и сама природа будто противилась этому: скалы так сжали тропу, что свет не достигал дна ущелья и оно казалось бесконечным.

Неожиданно базальтовые громадины отступили, и открылась уютная долина, со всех сторон охраняемая лесистыми горами.

В центре долины вились дымки костров, виднелись люди. По мере приближения к становищу оно все больше напоминало Абросиму жило кадьякских конягов: те же землянки с насыпными крышами, несколько шалашей из жердей и сосновых лап и только посередке – единственное деревянное строение, похожее на барак, с бычьими пузырями вместо стекол. От его порога навстречу прибывшим направились два человека: один – кряжистый, с окладистой русой бородой и голубыми глазами, второй – высокий, с чисто выбритым лицом, на котором застыла, точно приклеенная, улыбка. Следом за этими двумя потянулись к чужеземцам от своих костровищ другие обитатели селения, почтительно держась от них на расстоянии. Большая часть встречающих – в зипунах и портах домотканых, в камлейках и парках, сработанных камчадалами, а если и был на ком камзол из дорогого сукна, то в таком растерзанном виде, что смотреть жалко. Зато оружия при каждом немало: кинжалы, пистолеты, сабли.

«Гулящие люди, разбойники, – догадался Абросим. – Вот тебе раз: как ни кинь – все клином выходит… Одна надежа токмо, что свои, православные: может, заступятся… Костьми лягу, а на шхуну не вернусь!»

Между тем бородач потрепал проводника по плечу:

– Молодец, Хаким! Споро обернулся, – и обратился к Барберу. – Ну как, капитан, голова не болит? Пойдем в избу, стол накрыт – лечиться будем… – Он щелкнул себя по горлу. – А людишки твои пущай пока у костра отдохнут, пивка нашего отведают. Мое изобретение. Из еловых шишек варим, от скорбута – первостатейное средство! Ну и хмель добрый, паче твоего рома будет… – и, заметив, что Барбер отрицательно качает головой и показывает на солнце, добавил, адресуясь уже к Смиту:

– Растолмачь капитану, что работа – не волк, в лес не убежит! А товарищ с товарищем, может статься, и не свидятся боле… И пущай не дуется, как тесто на опаре: до ночи все шкуры его на берегу будут. Орава-то у нас вишь какая: за одну ходку управимся. Верно я говорю, братцы? – окинул он взором окружающих его людей.

– Верно, атаман! – откликнулись те послушливым эхом.

– Ну пойдем, пойдем, дружок, – атаман приобнял за плечи все еще упиравшегося сэра Генри. – Будя ломаться, аки девка непорченая… Щас по чарке-другой примем, и душа с телом в лад войдут…

Барбер, уступая то ли хлебосольному атаману, то ли собственной головной боли, махнул рукой команде: «Гуляйте, мол, пока…»

«Морские волки» тут же разбрелись по лагерю и, зазываемые его обитателями, расселись вокруг костров. Появились бадьи с пивом, куски вяленой оленины. По кругу пошли ковши с пенным питьем, трубки, набитые отменным вирджинским табаком, началось обычное при таких встречах знакомство и братание.

Абросим очутился у костра рядом с немолодым уже светлобородым мужичком и Жаком. Смит, перекинувшись с лекарем парой фраз, ушел в атаманский барак, должно быть, толмачить. Вышло так, что к их огоньку больше никто не подсел.

Мужик, чувствовавший себя хозяином, пытался что-то объяснить Абросиму знаками, принимая его по одежде за чужеземца. Плотников, впервые за много дней, не смог сдержать улыбку:

– Да русский я, батя, православный.

– Ишь ты… – округлил глаза мужик. – А ну, побожись!

– Вот те крест, – погасив улыбку, Абросим перекрестился и, достав нагрудный крест, поцеловал его.

Мужик, и без того ошарашенно взиравший на Плотникова, перевел глаза на его позеленевший от пота медный крест ручной работы и вдруг переменился в лице:

– Откель у тебя это, паря?

– Что? – не понял Абросим.

– Крест энтот…

– Так мой… От родителев достался… А что такое?

– Да так, померещилось, – отвел глаза бородач. – Ну, попей пивка-то…

Абросим отхлебнул густого, пахнущего лесом питья и протянул ковш Жаку, который, не в силах понять разговор, беспокойно зыркал единственным глазом.

– А звать-то тебя как, мил человек? – выждав какое-то время, спросил мужик.

– Абросимом кличут… А его, – кивнул работный на лекаря, – Жаком.

– Ишь ты, Жабом, что ли? Ну и имечко… – усмехнулся в бороду сотрапезник. – А меня Иваном…

Ковш еще раз прошелся по кругу. Разговор что-то не клеился, хотя и мужику, и Плотникову хотелось о многом расспросить друг друга.

– А послушай, Абросим, какого лешего тебя к чужакам занесло? Али жабы энти инородные тебе православных милее? – взбодренный хмельным угощением, бородач вновь, но уже вполголоса обратился к работному, в то же время косясь на француза, – не обидеть бы гостя непотребным словом.

– Не боись, Иван. Он по-нашему – ни бельмеса, – успокоил мужика Плотников, но на вопрос не ответил, не зная, можно ли довериться незнакомцу.

Мужик подбодрил работного:

– Э, да ты сам боисся! Не робей, паря, ежели у тебя чё за душой имеется, так мы тута все не ангелы… Гулящие мы, вольные люди. А за старшого промеж нас батька Крест. Мабудь, слыхал про такого?

Плотников отрицательно покачал головой.

– Живем, вишь, жизней лесной, – продолжал Иван. – Промышляем, чем бог пошлет, – он выразительно похлопал ладонью по рукояти казацкого кинжала, торчащего из-за кушака. – А ты никак в бегах?..

– Компанейский я… Российско-Американской торговой компании служитель.

– Цыц ты, тише… – Иван опасливо посмотрел по сторонам. – Глянулся ты мне, паря… А то бы упреждать не стал! Никому больше не говори такого. Энта твоя компания атаману нашему как камень для косы. Он при одном слове о ней лютей лютого делается… Да и капитану твоему, сдается мне, она такоже не по нутру! Не возьму в толк, чаво угораздило тебя в сотоварищи к нему затесаться…

– Не сам иду – нужда ведет… – вырвалось наконец у Абросима. И, уже более не таясь, он стал торопливо рассказывать новому знакомому все, что приключилось с ним.

…Костер почти погас, а низка из корья, в которой было принесено пиво, опустела, когда Абросим закончил нерадостный рассказ.

Храпел, притулясь сгорбленной спиной к березовой колоде, Жак, и мухи ползали по его морщинистому лицу безбоязненно, словно по челу покойника.

От соседних костров доносились возгласы подгулявших моряков и соратников Креста. Где-то пробовали петь. Абросим узнал песню «Матушка, матушка, дай воды напиться…» – ее любила петь Настя… Как давно это было. Будто и не с ним…

Иван, выслушав исповедь Плотникова, надолго замолк, скреб затылок растопыренными пальцами. А когда заговорил, то вовсе не о том, о чем ожидал промышленный.

– Дозволь-ка, паря, на твой крест еще один разок глянуть.

Абросим пожал плечами: изволь, коли охота. Иван осторожно принял крест в широкую мозолистую ладонь.

«Вот те на, – про себя отметил Плотников, – разбойник разбойником, а руки, как у пахаря…»

– Тебя часом не Плотниковым прозывают? – вдруг пытливо уставился на Абросима Иван. В лице его что-то изменилось, задрожало, будто балалаечная струна.

– Плотниковы мы… – настал черед удивляться Абросиму.

– Не графьев ли Толстых тягловые землепашцы?..

– Их самых… Из села Ильинского Кологривского уезда Костромской губернии проистекаем. А тебе откуда Плотниковы-то известны?