Невольники чести - Кердан Александр Борисович - Страница 59

– Неужто свершилось? Слава тебе, Господи! – истово перекрестился Федотов на образа. – Услышал ты мои молитвы… Когда выезжаем, ваше превосходительство?

– Скоро, скоро, капитан… – Павел Иванович не хотел пока загадывать наперед, убедившись в дни болезни Елизаветы Яковлевны, что все в руках Провидения. – Ты вот что, Евлампий Евграфович, – после некоторой паузы обратился он к капитану по имени-отчеству, но так, что тот понял: разговор перешел на деловой лад, – приготовь-ка свой батальон и полицейские дела к сдаче. Ревизию проведи загодя, дабы, как токмо твой заменщик явится, нам уже никакой задержки боле не было… Уповаю, что все у тебя ладно и вопросов нерешенных нет.

– Есть один, ваше превосходительство, – распушил капитан свои седые усы. Так, наверно, делает кот, почуяв мышь.

– Ну, выкладывай…

– Нынче, ваше превосходительство, с пакетботом «Ростислав» получил я депешу от прямого моего начальника по сыскной линии – иркутского полицмейстера, в коей приказано мне арестовать и, заковав в железа, отправить этапом в Санкт-Петербург комиссионера нашего отдела Российско-Американской компании купца второй гильдии Хлебникова Кириллу сына Тимофеева… – тут капитан умолк, то ли переводя дух, то ли давая возможность губернатору осмыслить услышанное. Федотов знал доброе отношение генерала и генеральши к камчатскому комиссионеру, да и сам до сего дня ничего не имел против него.

– Так… – нахмурился Кошелев, снова пробарабанив костяшками пальцев марш, но на этот раз по-иному, резко и гневно. – В чем же обвиняется Кирилла Тимофеевич? Изволь объяснить!

– В воровстве и растратах, ваше превосходительство…

– И по чьему навету сделано такое серьезное обвинение?

– По доносу некоего Плотникова… Похоже, того самого, коий у нас в Петропавловске приказчиком обретался, а опосля сгинул в тайге…

– Вот те на… Как же это получается? Плотников в друзьях у Хлебникова ходил, доверием его пользовался… Впрочем, сие уже иная история… – губернатор задумчиво поскреб щеку. – Как мыслишь поступить, Евлампий Евграфович?

– А что тут размышлять, ваше превосходительство? В железа и – на «Ростислав»! Он завтра снимается с якоря и обратно, в Охотск!

– В железа, говоришь… Экий ты, братец, службист… – не то с одобрением, не то с укоризной произнес губернатор. – Ужель, положа руку на сердце, ты и впрямь видишь в комиссионере казнокрада?

– Сомнение имеется, конечно… Но ведь бумага-то – казенная… Чай, наверху, прошу прощения, не дураки сидят: не проверив, не послали бы…

– А ежели именно так и случилось? – спросил губернатор, которому кивок капитана на сильных мира сего напомнил его собственную почетную ссылку. – Что, ежели там не разобрались и послали депешу, а ты исполнишь и невинного человека страдать заставишь? Как потом перед Богом и самим собой отчитаешься за неправду сию?

Федотов непонимающе посмотрел на генерала:

– Так как прикажете действовать, ваше превосходительство! Вы же знаете, за-ради вас я ведь не побоюсь и…

Генерал только рукой махнул:

– Ну что ты, Евлампий Евграфович! Это я о своем… А ты поступай, как тебе долг и присяга велят… Токмо уж изволь, чтоб без цепей! Чего хорошего человека перед людьми срамить…

Когда капитан Федотов откланялся и вышел, губернатор направил вестового к комиссионеру Хлебникову, вызывая того на аудиенцию. Павел Иванович был наслышан, что этой весной Хлебников едва не погиб, путешествуя по льду реки Камчатка. Ему доложили, что беспомощного комиссионера подобрали и спасли охотники, очутившиеся неподалеку. После этого Кирилла Тимофеевич долго болел, да и сейчас находится не в добром здравии. Однако медлить со встречей было нельзя: ретивый Федотов тут же бросится исполнять приказ полицейского начальства, и помешать ему губернатор, будучи сам пленником закона, не сумеет. Остается подчиниться обстоятельствам… Они на этот раз сильнее желаний генерала. Вместе с тем отправить по этапу человека, некогда спасшего Елизавету Яковлевну от верной гибели, не простившись с ним и не выказав своего участия, Павел Иванович посчитал для себя недостойным.

Потому, когда после доклада о прибытии комиссионера тот переступил порог, Кошелев встал из-за стола и прошел ему навстречу. Пожал Хлебникову руку, как равному. Вгляделся в лицо – вид у Кирилла после перенесенной болезни был неважнецким.

– Рюматизм проклятый замучил, ваше превосходительство… – так объяснил состояние здоровья смущенный высоким вниманием Хлебников.

– Да-с… рюматизм – штука скверная! – согласился генерал. – Но смею вас уверить, уважаемый Кирилла Тимофеевич, есть вещи пострашнее оного недуга… Предательство, например…

– Не понимаю вас, ваше превосходительство… Вы говорите с позиций философских или же что-то конкретное имеете в виду?

– Сейчас поймете, милостивый государь… Да вы присаживайтесь…

Подождав, пока комиссионер, преодолевая боль в суставах, устроится на стуле, губернатор поведал ему все, что узнал от капитана Федотова. По мере его рассказа лицо Хлебникова то и дело менялось: то заливалось пунцовой краской, то приобретало бледно-зеленый оттенок. «Не грохнулся бы в обморок Кирилла Тимофеевич», – подумал генерал и постарался поскорей закончить рассказ:

– Вот такой пасьянс, Кирилла Тимофеевич! А вы, помнится, хлопотали за сего Плотникова… Прав, выходит, был граф Толстой, утверждая, что сей холоп – отродье варначье и доверия к нему быть не может…

– Ах, ваше превосходительство, – едва выговорил Кирилл, – в голове моей все смешалось… Не могу поверить, чтобы Абросим так поступил со мной…

– Увы, Кирилла Тимофеевич, сам Христос и тот ошибался в своих учениках, а мы – простые смертные, тем паче от ошибок не застрахованы… У капитана Федотова на руках все свидетельства тому, что вас оклеветал… Я лично в том ничуть не сомневаюсь… Вас оклеветал человек, коему вы доверились полностью!

Видя, что комиссионер совсем поник головой, генерал продолжал как можно более бодрым голосом:

– Конечно, я не полномочен отменить распоряжение полицейского ведомства, но лично буду ходатайствовать перед сибирским генерал-губернатором и государем о проведении самого тщательного разбирательства по вашему делу и о смягчении вашей участи по дороге в Санкт-Петербург… И еще, как токмо определится судьба моей супруги… – здесь голос генерала осекся, – я отправляюсь в действующую армию… Война, думаю, будет страшной… Мы вряд ли увидимся с вами боле… В знак моей признательности и уважения прошу не отказаться принять сию книгу, – Кошелев взял со стола «Карманный оракул» Бальтазара Грасиана и протянул его вставшему со стула Хлебникову. – Эта книга очень дорога мне. Надеюсь, и вам, с вашей тягой к знаниям, она поможет в трудные минуты не потерять себя… А теперь прощайте… – добавил генерал устало и опустился в кресло так, будто выполнил непосильную работу.

Кирилл спрятал подарок в карман сюртука и удалился, полный самых пасмурных дум и чувств.

Когда он проходил мимо двери будуара генеральши, которая, если верить нижнекамчатским сплетням, была серьезно больна, вдруг кто-то негромко окликнул его дребезжащим старушечьим голоском:

– Господин, господин…

Повернувшись, Кирилл узнал ключницу Пелагею. Сморщенная, как сушеный гриб, физиономия старухи была в этот момент растянута подобием улыбки. Старуха, поманив Кирилла за собой, приоткрыла двери комнаты, в которой он так мечтал очутиться хотя бы один раз.

– Здравствуйте, Кирилла Тимофеевич! Не чинитесь, проходите, – тихим, изменившимся голосом встретила комиссионера Елизавета Яковлевна.

Когда Хлебников приблизился к постели и присел на краешек стула, Кошелева едва заметным движением руки отослала прислугу. Затем с ощутимым усилием проговорила:

– Не скрою, я ждала вас… Хотела попрощаться и поговорить с глазу на глаз…

«И она уже знает про мой позор… – грустно подумал Кирилл, – наверно, жалеет… Да к чему мне теперь жалость?»

Но Кошелева заговорила об ином:

– Вы, Кирилла Тимофеевич, много сделали для меня… Нет-нет, не отпирайтесь, я знаю… Вы, пожалуй, в здешних краях мой единственный верный друг, и я… Я не могла уйти, не сказав вам… Да-да, я скоро умру… Не пытайтесь переубеждать меня, это не имеет смысла…