Великая легенда - Стаут Рекс - Страница 54

— Кто был этот человек?

— Не знаю… клянусь Аполлоном… — Ферейн упал на колени.

Я опустил меч плашмя на его плечо.

— Кто он?

— Клянусь Аполлоном… Афродитой… всеми богами Олимпа… я не лгу!

— Глупец! — крикнул я. — Оставь себе золото или то, чем он тебя подкупил, но скажи мне, кто он, или ты умрешь! — Я ударил его по плечу, повалив на пол.

— Сжальтесь, господин! — взмолился Ферейн, хватая ртом воздух. — Это… это был Парис!

— Наконец-то ты развязал язык! Ты не лжешь?

— Нет, господин, Ферейн не лжет вам. Это был Парис.

Судя по голосу, он говорил правду. Я спрятал меч в ножны. Больше расспрашивать было не о чем. Я знал, что произошло, так же хорошо, как если бы видел все собственными глазами.

И тем не менее, я утешал себя сомнениями.

— Она ушла с ним по своей воле? — спросил я, повернувшись к Ферейну.

— Да, — сразу же ответил он. — Парис пришел, я проводил его в ее комнату, и вскоре они ушли вместе.

Она держала его под руку.

Это спокойное признание в измене вывело меня из себя. Я взмахнул мечом, но ударил только воздух. Ферейн, вовремя увернувшись, выбежал в коридор.

Я сел на скамью и попытался сосредоточиться. Мысли путались у меня в голове. Что делать? Самый разумный и практичный ответ — ничего.

Обычно, если один мужчина отбирает у другого рабыню, это заканчивается поединком, но не когда речь идет о сыне Приама. Уведи он Гекамеду силой, тогда я мог бы потребовать правосудия у самого царя и добиться его. Но она ушла добровольно,..

Я стал думать о Гекамеде. Она занимала все мои мысли с тех пор, как я впервые увидел ее в шатре Нестора. Тогда Гекамеда дала мне повод считать, что я ей небезразличен, а позже она подвергла себя величайшей опасности ради моего спасения.

Когда я представил себе ее в объятиях Париса, прижимающейся своими алыми губками к его губам и ласково шепчущей ему на ухо, у меня потемнело в глазах, и я вскочил на ноги, взревев, словно бык. Сын Приама или нет, он дорого заплатит за это похищение! Что касается Гекамеды, то, раз она наградила меня титулом «хозяин», пусть поймет, что значит быть рабыней!

Прицепив меч и даже не сняв окровавленные доспехи, я поспешил во дворец.

«Глупо идти одному — лучше позвать Киссея», — подумал я и сразу же вспомнил, что мой верный друг мертв. Именно тогда я начал испытывать к грекам — и в особенности к Ахиллу — глубокую жгучую ненависть, хотя в тот момент я не осознавал этого, будучи занятым другими мыслями.

Приходилось решать свою задачу в одиночку, ибо я ни на кого не мог положиться так, как полагался на Киссея. Я толком не знал, куда мне идти. У Париса были холостяцкие покои на Троадской улице, но я сомневался, что он сможет уговорить Гекамеду отправиться с ним туда, несмотря на все ее бесстыдство.

Сам же Парис был достаточно дерзок в делах подобного рода, чтобы пойти на любой риск.

Я свернул в сторону дворца, решив заняться холостяцкими апартаментами в том случае, если потерплю фиаско.

Пройдя по широкой мраморной аллее за дворцовыми стенами, я оказался у входа в дом Париса.

На мой громкий стук отозвался раб, который осведомился о причине моего визита. Поколебавшись, я решительно ответил:

— Мне нужно поговорить с Еленой Аргивской.

Раб удивленно посмотрел на меня:

— Ведь ты — Идей, вестник царя Приама? Ты должен знать, что моя госпожа на Скейских башнях.

— Да, я видел ее там час назад, и она сказала, что скоро вернется сюда. Мне необходимо посоветоваться с ней насчет жертвоприношений. Я буду ждать Елену в ее покоях. Проводи меня туда.

— Но я… я не уверен…

— Болван! — крикнул я. — Ты хочешь оскорбить царя? Впусти меня!

Раб неохотно отодвинул засовы. Дверь распахнулась, и я зашагал по длинному коридору. Позади я слышал звук задвигаемых засовов и быстрый топот ног догонявшего меня слуги.

— Я покажу тебе дорогу, — вежливо предложил он.

Я не мог против этого возражать, но вежливость казалась преувеличенной, и я думал, что нахожусь на верном пути, следуя за рабом вверх по лестнице — той самой, откуда я скатился вниз вместе с Гортиной, вцепившейся мне в волосы, — и еще одному коридору к входу в покои Елены.

Здесь слуга покинул меня, объяснив, что должен предупредить свою госпожу о моем присутствии, как только она вернется, и покосившись на мои грязные доспехи.

Несомненно, он боялся, что я испачкаю ковры.

Я шагнул в комнату и, подождав, когда слуга спустится на первый этаж, подошел к двери и прислушался.

Ниоткуда не доносилось ни звука — коридор был пуст.

Стараясь двигаться бесшумно, насколько это было возможно в тяжелых доспехах, я двинулся по коридору в противоположную сторону от комнат Елены.

Я никогда не был в покоях Париса, но знал, — где они находятся, так как их окна были напротив моих. Согласно моим расчетам, коридор должен был привести меня прямо к входу.

Я хорошо понимал, что пускаюсь в опасное предприятие. Если меня поймают крадущимся в покоях царского сына… Но я выбросил эти мысли из головы.

Какая разница, если я найду Гекамеду? А я поклялся ее найти.

Мне казалось, что, несмотря на все мои старания, мои сапоги громко стучат по мраморному полу. Наклонившись, я снял их и, пройдя еще несколько шагов, очутился перед дверью с правой стороны. Но она была закрыта и казалась слишком плотной, чтобы можно было различить за ней какие-либо звуки.

Я стоял в нерешительности. Допустим, мне удастся открыть дверь, но приведет ли это меня к тем, кого ищу?

Когда я уже протянул руку, чтобы попробовать, заперта ли дверь, она внезапно открылась изнутри. Я бесшумно шагнул в сторону. На пороге появился человек в одежде раба царского семейства.

Прежде чем он успел меня заметить, я прыгнул вперед и стиснул его горло со всей силой отчаяния. Издав булькающий звук, бедняга рухнул на пол. В следующий момент я оттащил его в комнату и бесшумно закрыл дверь. Используя пояс и края хитона слуги, я связал его, заткнул ему кляп в рот и отнес в альков за занавесом.

Оглядевшись вокруг, я сразу понял, что нахожусь в покоях Париса. Занавеси из дорогих тканей, золотые сосуды и украшения, столы и скамьи из черного дерева и яшмы не оставляли никаких сомнений на этот счет.