Семья Звонаревых - Степанов Александр Николаевич - Страница 53

— Пани Анеля, — глухо проговорил Блохин, разгружая носилки, — Вам привет из Питера и горячая просьба. — Иван Герасимович просит помочь нашему товарищу.

Анеля бросила быстрый оценивающий взгляд на санитарку, встретилась с её спокойными, умными серыми глазами.

— Не боитесь? — тихо спросила она.

— Нет. Не в первый раз, — последовал спокойный ответ.

— Хорошо. Филипп Иванович расскажет, что делать дальше.

Тем временем Блохин отложил помеченные Варей тюки с прокламациями в сторону, сверху положил грязные халаты, простыни, наволочки. Шулейко, разговаривая с Клавой, внимательно наблюдала за действиями Блохина, одобрительно кивала головой.

— Теперь всё, друзья. Здесь задерживаться нельзя. — Она открыла дверь и громко добавила: — Не очень щедрое Ваше начальство. Маловато принесли. Несите ещё.

Клава с Блохиным вышли на перрон. Снег валил пуще прежнего. Небо посерело. Сквозь плотную снежную пелену трудно было различить фигуры людей. Блохин взглянул Клаве в лицо. Из-под белых пушистых снежных бровей смотрели улыбающиеся милые серые глаза, которые будто говорили: «Всё будет хорошо. Не волнуйся! Кругом товарищи — видишь, как все помогают. Не пропадем».

— Поезд будет стоять в Варшаве два дня. Завтра к вечеру я буду у Шулейко, — заговорила Клава. — Адрес я знаю от Вари. Меня отпустят к мужу, — Клава улыбнулась, — который со своей частью стоит неподалёку от Варшавы. Тут все точно сделано, даже если проверят — не придерёшься. Теперь, наверное, долго не увидимся, дорогой Филипп Иванович… Желаю Вам удачи. Берегите себя от пули и от дурного глаза.

— И Вам, Клавочка, желаю счастья и удачи. Передайте от нас, солдат-большевиков, ему привет. Пусть тоже бережёт себя. Уже скоро. Не за горами тот час, когда все свидимся. На него вся надежда наша.

Прошло два дня. Блохин провожал поезд один. Звонарёв, оставшийся на батарее за командира, не смог выбраться. Грустная, уставшая, с покрасневшими от бессонных ночей глазами Варя передала Блохину письмо и тысячу наказов для своего Серёженьки. Помолчали, думая об одном: как сейчас Клава? Одна, среди опасностей, поджидавших её на каждом шагу. Маленькая мужественная женщина! Но страха не было. Вспомнилось её красивое, удивительное лицо, серьёзные умные глаза, и почему-то рождалась уверенность, что она пройдёт через все преграды, пройдёт мимо жандармов, шпиков и сыщиков, стерегущих её на пути к человеку, имя которому — Ленин.

39

Оставшись на батарее за командира, Звонарёв привлёк себе на помощь солдат порт-артурцев: фельдфебель Родионов следил за общим порядком на батарее, снабжением ведал Блохин, канцелярией — Заяц. Жили одной семьёй вместе столовались, сообща решали все дела. Родионову помогали пришедшие с ним на батарею два солдата из донецких шахтёров. Блохину — Лежнёв с разведчиками. Близко сошёлся последнее время Блохин с ездовым Кондратом Федюниным.

Офицеры других батарей избегали появляться в первой батарее, не желая встречаться с солдатами, которые непрерывно окружали Звонарёва. Зато солдаты из других батарей валом валили в первую. По дивизиону шёл слух, что солдаты там обходятся совсем без офицеров и сами следят за всеми распоряжениями в батарее. Офицеры негодовали, считая такие порядки недопустимыми и подрывающими их авторитет.

Возвратившись однажды из штаба дивизиона, Звонарёв застал у себя в батарее прапорщика Зданкевича, недавно окончившего артиллерийское училище. Высокий, щеголеватый, с тонкими, лихо закрученными усиками, прапорщик с особым удовольствием подчеркнул своё польское происхождение.

— Для меня это не имеет значения, — холодно заметил Звонарёв. — Для артиллерийского офицера важны знания и воинский опыт. Поскольку у меня в батарее других офицеров нет, назначаю Вас старшим офицером. Примите от Блохина батарейное хозяйство.

Зданкевич начал с того, что запретил солдатам появляться в помещении офицеров. Звонарёв отменил это распоряжение. На следующий день произошла стычка с Зайцем, которого новый офицер обругал и пригрозил поставить под ранец за непочтение к его, Зданкевича, персоне.

Опять Звонарёву пришлось одергивать своего старшего офицера. Прапорщик не стерпел и отправился с жалобой к временно исполняющему обязанности командира дивизиона Плешкову. Узнав, что прапорщик заядлый преферансист, Плешков обрадовался:

— Соскучитесь, приходите к нам на пульку. Ей-богу, это интереснее, чем возиться с делами звонарёвской батареи. Имейте в виду, мадам Звонарёва состоит врачом в поезде императрицы и потому часто встречается с ней. Поверьте, если мадам Звонарёва захочет, то сумеет всем подложить хорошую свинью. Не трогайте Звонарёва и его порядков в батарее, чёрт с ними со всеми. Давайте лучше перекинемся в картишки. Это истинно благородное дело, достойное офицера. Карты и женщины! Женщин здесь нет — потому да здравствуют карты! Ура, господа!

— Из первой батареи тлетворная зараза распространяется по другим батареям, — не согласился с ним Зданкевич. — Солдаты там совершенно перестают слушать офицеров.

— Это смотря каких! Меня слушают беспрекословно, а Вас — ещё неизвестно. Ха-ха! Знаете поговорку: курица не птица, прапорщик не офицер. Нечего Вам и в амбицию ломиться. Побываете в боях, проявите личную храбрость и умение командовать в бою — поверьте, и у Вас появится авторитет.

Зданкевич приутих, перестал спорить со Звонарёвым, но с солдатами обращался грубо, не стесняясь, раздавал зуботычины.

Вскоре прибыл новый командир дивизиона — подполковник Кирадонжан. Обращала на себя внимание его наружность — лицо с тонкими правильными чертами, большие серо-голубые глаза, аккуратно подстриженная борода. Голос приятного тембра, мягкий, но достаточно чёткий.

Кирадонжан производил впечатление мягкого и приятного человека. Из разговоров выяснилось, что он всю жизнь служил в приморских крепостях и отправился на войну для того, чтобы не отставать по службе. Подполковник поместился в первой батарее, с ним должны были перебраться к Звонарёву и адъютант дивизиона, уже немолодой желчный поручик Цылов, и двое чиновников, состоящих при штабе.

Порядки батареи пришлось менять. Близость с солдатами, к которой так привык Звонарёв, нарушилась. Кирадонжан побывал во всех трёх батареях и убедился, что больше всего порядка в первой батарее.

— Потому что в ней меньше всего офицеров, — пояснил Звонарёв.

— По-вашему выходит, что офицеры вносят беспорядок в жизнь части? удивился Кирадонжан.

— Офицер офицеру рознь, господин подполковник, — ответил Звонарёв. Такой, как наш Зданкевич, и даром не нужен батарее.

Вскоре произошёл случай, чуть не стоивший Блохину жизни.

Тяжёлый дивизион получил распоряжение выступить на позицию, в тридцати километрах к северу от Насельска. В этом районе намечался короткий удар по немцам для улучшения невыгодного расположения русских войск.

Надлежало выбрать надёжную и выгодную огневую позицию. Для этого были посланы офицер Зданкевич и Блохин с несколькими опытными содатами-разведчиками.

Из разведки вернулся один Зданкевич.

— В чём дело, прапорщик? Потрудитесь подробно доложить, — потребовал Звонарёв. — Где данные разведки и наши солдаты?

Зданкевич подчёркнуто небрежно откозырял:

— Прошу Вас с этим быдлом мне поручений больше не давать. Можете представить себе, пся крев, эта звероподобная морда Блохин грозил убить меня, своего офицера! Я думаю дать ход этому делу. Такого оскорбления я не потерплю — добьюсь, чтобы расстреляли мерзавца.

Зданкевич побелевшими от злобы глазами смотрел на Звонарёва.

— Потрудитесь всё объяснить, господин прапорщик. Из Вашего бестолкового лепета ничего не ясно. Я знаю не один год Блохина. Тут что-то не так.

— Ах, Вы солдату верите больше, чем офицеру? По закону как раз наоборот, Вы обязаны верить мне! Впрочем, Ваше свободомыслие известно в дивизионе.

Звонарёв всерьёз обеспокоился. «Что могло произойти? Почему Блохин хотел прихлопнуть этого трусишку? Неужели сорвался, не выдержал характера?… Дело не шуточное, рядом фронт. Долго ли до беды…».