Семья Звонаревых - Степанов Александр Николаевич - Страница 59

Сгоряча люди Звонарёва не жаловались на недомогание. Все были рады, что спаслись и вовремя унесли ноги. Но к вечеру поднялся кашель у Кондрата Федюнина. На это сначала не обратили внимания. Но когда кашель стал душить других солдат, все взволновались. К утру начали падать лошади.

— Не могу смотреть, когда скотина сдыхает, — плакал навзрыд Кондрат Федюнин. — Дюже коняку жалко… Сердце на части разрывается. Лучше бы сам сдох. Если война, то воюй честно…

— Ишь чего захотел! У кого этой чести-то искать, может, у наших генералов? — зло усмехнулся Лежнёв.

— А правда, Сергей Владимирович, интересно знать, много ли штабников пострадало от газовой атаки?

— Ну что Вы спрашиваете? — разозлился Звонарёв. — Ясно, что ни одного. Штабы наверняка только услышали про газы, сломя голову поскакали поглубже в тыл, кинули свои полки и дивизии. А что касается генералов, то ведь генералы-то разные бывают…

2

На другой день Звонарёва вызвали в штаб армии. Кочаровский, осунувшийся, с синими кругами под глазами, хмуро выслушал донесение Звонарёва о потерях при газовой атаке.

— Огромные потери, Сергей Владимирович. Страшно сказать. Немцы сообщают, что не захватили ни одного пленного, понимаете? А мы знаем, что погибло больше двадцати тысяч человек, некоторые полки и батареи полностью уничтожены, и это без единого выстрела! Ужас! — Кочаровский взял со стола карандаш, повертел его в руках, бросил.

— Я вчера объезжал заражённую территорию, — после долгого молчания вновь заговорил он. — Там даже листочки зелёные на деревьях и то пожухли, как осенью, трава повяла, как от мороза.

Кочаровский надолго замолчал. Сообщение о потерях потрясло Звонарёва. Двадцать тысяч человек за несколько часов! И это за одну только атаку! Кто поручится, что сегодня-завтра не последует ещё и ещё?…

Нужен только попутный ветер — и жди неминуемой смерти.

«И что, в самом деле, думает наше начальство?» — с возмущением спросил себя Звонарёв и посмотрел на Корчаковского:

— Неужели разведка не знала, что немцы готовят новое оружие? И не могли подготовить защиту… противогазы, например?

— Да, Сергей Владимирович, о газах не знали ни мы, ни союзники! Я хочу с Вами посоветоваться, — погасшим голосом сказал Корчаковский. Затем и вызвал Вас к себе. Надеюсь, я могу быть откровенным?

— Да, да.

— Я в этом не сомневался. Мне всегда была симпатична Ваша батарея. Он ласково, по-отечески взглянул на Звонарёва. — Война наполовину проиграна. Сдали Львов, на очереди Варшава, Новогеоргиевск. Нашему другу Борейко там будет туго. Новогеоргиевск обречён. У нас нет заготовленных рубежей, где бы мы могли задержаться. У нас нет оружия, снарядов… Армия пока ещё держится, но солдаты перестают верить и уважать своих командиров… Я переживаю всё это как личную трагедию. Я русский человек, честный солдат. Я не понимаю, что происходит, но ясно чувствую, что Россия катится в пропасть.

Звонарёв замолчал.

Его поразило, что мысли, которые тревожили и его, и Борейко, и Блохина, высказал вдруг полковник, и высказал с такой болью и горечью.

«Значит, уже доспело, раз Кочаровский видит, и не только он один, подумал Звонарёв. — Прав Блохин: Стоит только тряхнуть яблоню, и яблоки посыплются».

— Не предусмотрели газовой атаки! — Кочаровский говорил тихо, будто думал вслух, не поднимая глаз, скорбные складки около губ прорезались чёткими и глубокими линиями. — Это же чудовищно, это преступление! Что думал генералитет, командование? Как я могу уважать такое начальство! Генерал Самсонов после поражения Застрелился, и это делает ему честь, но, к сожалению, только он один… Или, например, чего стоит история с противогазами? Они имеются в ничтожном количестве. Разве это не прямое предательство?

И Звонарёв, не веря своим ушам, услышал удивительные вещи. Оказывается, Россия первая создала противогазы и заказала их в Англии и Франции. Сами изготовить не сумели. С заказами не спешили. Первую партию противогазов, присланную ещё задолго до войны, не опробовали, не проверили. Противогазы валялись где-то на складах в интендантствах. И вспомнили о них только после боржимовской трагедии:

— Вот полюбуйтесь, разве это противогазы? Простая маска с марлевой прокладкой у рта, смоченной гипосульфитом. А высохнет он, что тогда делать? Есть инструкция, но на английском языке. Вы прочитаете? Нет? Ну, и ваши солдаты не прочитают. Впрочем, им не придётся читать, потому что на весь дивизион прислано десяток противогазов, в первую очередь получила гвардия, начальство. Вам на батарею полагается один. Что Вы с ним будете делать?

У Звонарёва от возмущения прилила кровь к лицу так, что на глазах показались слёзы.

— Как — один противогаз? Зачем он мне нужен, один противогаз, господин полковник? — Звонарёв поднялся и, глядя прямо в глаза полковнику, сказал: — Мне просто обидно это от Вас слышать. Что же Вы думаете, я буду спасаться, а солдат брошу? Пусть они погибают? Я тоже русский человек и тоже знаю, что такое честь! И потом — при чём тут честь? Солдаты — мои. Я прошёл с ними вместе от самой Вязьмы, и я предам их? Нет. Спасибо за заботу, господин полковник. Разрешите идти?

— Подождите, Сергей Владимирович, пороть гарячку. Я рад, что Вы отчитали меня. Дайте пожать Вашу руку! Я, признаться, всё это хотел услышать от Вас. Спасибо, уважили старика! Я тоже отказался от этой игрушки. И с негодованием. Но не сказал раньше, чтобы не предварять Вашего решения. — Кочаровский хитро прищурился. — Перед Вами был Кирадонжан. Так он выпрашивал противогаз хотя бы один, для себя… Видите, разные бывают люди.

3

Как только в санпоезд стали поступать пострадавшие от газовой атаки, Варя потеряла покой. Остановившимися от ужаса глазами она смотрела на страшные страдания людей. Краснушкин, все врачи, сёстры сбились с ног, позабыв про еду и сон. Что они могли сделать, чем помочь? На Краснушкина она не могла смотреть. Он как-то сразу постарел лет на десять: чёрные глаза его запали, щёки осунулись, кожа на лице пожелтела. В поезде не было слышно его шуток. Когда на станции принимали раненых, Варя слышала, как Лялин напомнил Краснушкину о необходимости брать только офицеров. Варя увидела, как побледнело лицо Краснушкина, какой ненавистью сверкнули его глаза.

— Господин полковник, — резким голосом, чётко выговаривая слова, сказал он. — Начальник поезда я. И я ещё врач. Был им и останусь до гробовой доски. Моё право лечить людей без различия чинов и званий… Потрудитесь обеспечить досрочную отправку поезда — это Ваша обязанность.

Он повернулся к Лялину спиной и, обращаясь уже к санитарам, спокойно, но твёрдо сказал:

— Принимать всех, кто пострадал от газов. И быстро.

В первую минуту, кода до поезда дошло ошеломляющее известие о газах, Варе сделалось дурно. Она вдруг со всей отчётливостью увидела лицо мужа, сведённое судорогой страдания. Варя гнала от себя эту мысль, но видение неотступно стояло перед глазами. Она немного пришла в себя, когда среди последней партии больных увидела солдата-артиллериста с батареи Звонарёва, ездового Федюнина. От него она узнала во всех подробностях об этой страшной катастрофе. Узнав, что Звонарёв жив и здоров, она немного успокоилась, но ощущение неминуемой беды не проходило.

После того тяжёлого для неё разговора, когда она из уст мужа узнала о его измене, Варя много пережила и ещё больше передумала. Были минуты, когда ей хотелось отомстить за обиду, показать ему свою гордость, написать резкое письмо, уйти, наконец. То она, оправдывая его, винила себя, свою резкость, может быть, излишнюю твёрдость характера и восхищалась его искренностью и мужской прямотой: «Не утаил, не солгал».

И вот сейчас, когда Варя вдруг представила реальность возможной потери, она содрогнулась, она поняла, что потерять Сергея — это значит умереть. А жить, радоваться, бороться, работать, смотреть на улыбки своих детей, на солнце, на цветы — это значит любить Сергея, быть с ним.