Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период) - Горький Максим - Страница 37

37

1906–1908

Серебряный Колодезь

Арестанты

В. П. Поливанову[119]

Много, брат, перенесли На веку с тобою бурь мы. Помнишь — в город нас свезли. Под конвоем гнали в тюрьмы. Била ливнем нас гроза: И одежда перемокла. Шел ты, в даль вперив глаза, Неподвижные, как стекла. Заковали ноги нам В цепи. Вспоминали по утрам Степи. За решеткой в голубом Быстро ласточки скользили. Коротал я время сном В желтых клубах душной пыли. Ты не раз меня будил. Приносил нам сторож водки. Тихий вечер золотил Окон ржавые решетки. Как с убийцей, с босяком, С вором, Распевали вечерком Хором. Здесь, на воле, меж степей Вспомним душные палаты, Неумолчный лязг цепей, Наши серые халаты. Не кручинься, брат, о том, Что морщины лоб изрыли. Всё забудем: отдохнем — Здесь, в волнах седой ковыли.

1904

Серебряный Колодезь

Песенка комаринская

Шел калика, шел неведомой дороженькой — Тень ползучую бросал своею ноженькой. Протянулись страны хмурые, мордовские — Нападали силы-прелести бесовские. Приключилось тут с каликою мудреное: Уж и кипнем закипала степь зеленая. Тень возговорит калике гласом велием: «Отпусти меня, калика, со веселием. Опостылело житье мне мое скромное, Я пройдусь себе повадочкою темною». Да и втапоры калику опрокидывала; Кафтанишко свой по воздуху раскидывала. Кулаками-тумаками бьет лежачего — Вырастает выше облака ходячего. Над рассейскими широкими раздольями Как пошла кидаться в люд хрестьянский кольями. Мужикам, дьякам, попам она поповичам Из-под ног встает лихим Сморчом-Сморчовичем. А и речи ее дерзкие, бесовские: «Заведу у вас порядки не таковские; Буду водочкой опаивать-угащивать: Свое брюхо на напастиях отращивать. Мужичище-кулачище я почтеннейший: Подпираюсь я дубиной здоровеннейшей!» Темным вихорем уносит подорожного Со пути его прямого да не ложного. Засигает он в кабак кривой дорожкою; Загуторит, засвистит своей гармошкою: «Ты такой-сякой комаринский дурак: Ты ходи-ходи с дороженьки в кабак. Ай люли-люли люли-люли-люли: Кабаки-то по всея Руси пошли!..» ___ А и жизнь случилась втапоры дурацкая: Только ругань непристойная, кабацкая. Кабаки огнем моргают ночкой долгою Над Сибирью, да над Доном, да над Волгою. То и свет, родимый, видеть нам прохожего — Видеть старого калику перехожего. Все-то он гуторит, все-то сказы сказывает, Все-то посохом, сердешный, вдаль указывает: На житье-бытье-де горькое да о́ховое Нападало тенью чучело гороховое.

<Июнь 1907>

Петровское

Русь

Поля моей скудной земли Бон там преисполнены скорби. Холмами пространства вдали Изгорби, равнина, изгорби! Косматый, далекий дымок. Косматые в далях деревни. Туманов косматый поток. Просторы голодных губерний. Просторов простертая рать: В пространствах таятся пространства. Россия, куда мне бежать От голода, мора и пьянства? От голода, холода тут И мерли, и мрут миллионы. Покойников ждали и ждут Пологие скорбные склоны. Там Смерть протрубила вдали В леса, города и деревни, В поля моей скудной земли, В просторы голодных губерний.

1908

Серебряный Колодезь

Родина

В. П. Свентицкому[120]

Те же росы, откосы, туманы, Над бурьянами рдяный восход, Холодеющий шелест поляны, Голодающий, бедный народ; И в раздолье, на воле — неволя; И суровый свинцовый наш край Нам бросает с холодного поля — Посылает нам крик: «Умирай — Как и все умирают…» Не дышишь, Смертоносных не слышишь угроз: Безысходные возгласы слышишь И рыданий, и жалоб, и слез. Те же возгласы ветер доносит; Те же стаи несытых смертей Над откосами косами косят, Над откосами косят людей. Роковая страна, ледяная, Проклята́я железной судьбой — Мать Россия, о родина злая, Кто же так подшутил над тобой?