Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период) - Горький Максим - Страница 70

70

Мудрость

1

«Я спрашивал мудрецов вселенной…»

Я спрашивал мудрецов вселенной: «Зачем солнце греет? зачем ветер дует? зачем люди родятся?» Отвечали мудрецы вселенной: «Солнце греет затем, чтоб созревал хлеб для пищи и чтобы люди от заразы мёрли; ветер дует затем, чтоб приводить корабли к пристани дальней и чтоб песком засыпать караваны; люди родятся затем, чтоб расстаться с милою жизнью и чтоб от них родились другие для смерти». «Почему ж боги так все создали?» «Потому же, почему в тебя вложили желанье задавать праздные вопросы».

2

«Что ж делать…»

Что ж делать, что багрянец вечерних облаков на зеленоватом небе, когда слева уж видев месяц и космато-огромная звезда, предвестница ночи, — быстро бледнеет, тает совсем на глазах? что путь по широкой дороге между деревьев мимо мельниц, бывших когда-то моими, но промененных на запястья тебе, где мы едем с тобой, — кончается там за поворотом, хотя б и приветливым домом, совсем сейчас? что мои стихи, дорогие мне, так же, как Каллимаху[242] и всякому другому великому, куда я влагаю любовь, и всю нежность, и легкие от богов мысли, отрада утр моих, когда небо ясно и в окна пахнет жасмином, — завтра забудутся, как и все? что перестану я видеть твое лицо? слышать твой голос? что выпьется вино, улетучатся ароматы и сами дорогие ткани истлеют через столетья? Разве меньше я стану любить эти милые хрупкие вещи за их тленность?

3

«Как люблю я, вечные боги…»

Как люблю я, вечные боги, прекрасный мир! Как люблю я солнце, тростники и блеск зеленоватого моря сквозь тонкие ветви акаций! Как люблю я книги (моих друзей), тишину одинокого жилища и вид из окна на дальние дынные огороды! Как люблю пестроту толпы на площади, крики, пенье и солнце, веселый смех мальчиков, играющих в мяч! Возвращенье домой после веселых прогулок, поздно вечером, при первых звездах, мимо уже освещенных гостиниц, с уже далеким другом! Как люблю я, вечные боги, светлую печаль, любовь до завтра, смерть без сожаленья о жизни, где все мило, которую люблю я, клянусь Дионисом, всею силою сердца и милой плоти!

4

«Сладко умереть…»

Сладко умереть на поле битвы при свисте стрел и копий, когда звучит труба и солнце светит, в полдень, умирая для славы отчизны и слыша вокруг: «прощай, герой!» Сладко умереть маститым старцем в том же доме, на той же кровати, где родились и умерли деды, окруженным детьми, ставшими уже мужами, и слыша вокруг: «прощай, отец!» Но еще слаще, еще мудрее, истративши все именье, продавши последнюю мельницу для той, которую завтра забыл бы, вернувшись после веселой прогулки в уже проданный дом, поужинать и, прочитав рассказ Апулея в сто первый раз, в теплой, душистой ванне, не слыша никаких прощаний, открыть себе жилы; и чтоб в длинное окно у потолка пахло левкоями, светила заря и вдалеке были слышны флейты.

5

«Солнце, солнце…»

Солнце, солнце, божественный Ра-Гелиос[243], тобою веселятся сердца царей и героев, тебе ржут священные кони, тебе поют гимны в Гелиополе; когда ты светишь, ящерицы выползают на камни, и мальчики идут со смехом купаться к Нилу. Солнце, солнце, я — бледный писец, библиотечный затворник, но я люблю тебя, солнце, не меньше, чем загорелый моряк, пахнущий рыбой и соленой водою, и не меньше, чем его привычное сердце ликует при царственном твоем восходе из океана, мое трепещет, когда твой пыльный, но пламенный луч скользнет сквозь узкое окно у потолка на исписанный лист и мою тонкую желтоватую руку, выводящую киноварью первую букву гимна тебе, о, Ра-Гелиос солнце!