Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период) - Горький Максим - Страница 8

8

5 Смерть проснулась около полудня, Смотрит — а Девица не пришла! Смерть бормочет сонно: «Ишь ты, блудня! Видно, ночь-то коротка была!» Сорвала подсолнух за плетнем. Нюхает; любуется, как солнце. Золотит живым своим огнем Лист осины в желтые червонцы. И, на солнце глядя, вдруг запела Тихо и гнусаво, как умела: «Беспощадною рукой Люди ближнего убьют, И хоронят, и поют: «Со святыми упокой!» Не пойму я ничего! Деспот бьет людей и гонит, А издохнет — и его С той же песенкой хоронят! Честный помер или вор — С одинаковой тоской Распевает грустный хор: «Со святыми упокой!» Дурака, скота иль хама Я убью моей рукой, Но для всех поют упрямо: «Со святыми упокой!» 6 Спела песню — начинает злиться: Уж прошло гораздо больше суток, А — не возвращается Девица, Это — плохо. Смерти — не до шуток. Становясь все злее и жесточе, Смерть обула лапти и онучи И, едва дождавшись лунной ночи, В путь идет, грозней осенней тучи. Час прошла и видит: в перелеске, Под росистой молодой орешней, На траве атласной, в лунном блеске Девушка сидит богиней вешней. Как земля гола весною ранней, Грудь ее обнажена бесстыдно, И на коже шелковистой, ланьей Звезды поцелуев ярко видны. Два соска, как звезды, красят грудь, И — как звезды — кротко смотрят очи В небеса, на светлый Млечный Путь, На тропу синеволосой ночи. Под глазами голубые тени, Точно рана — губы влажно алы. Положив ей голову в колени, Дремлет парень, как олень усталый. Смерть глядит, и тихо пламя гнева Гаснет в ее черепе пустом. «Ты чего же это, словно Ева, Спряталась от бога за кустом?» Точно небом — лунно-звездным телом Милого от Смерти заслоня, Отвечает ей Девица смело: «Погоди-ко, не ругай меня! Не шуми, не испугай беднягу, Острою косою не звени! Я сейчас приду, в могилу лягу, А его — подольше сохрани! Виновата, не пришла я к сроку, Думала — до Смерти недалеко. Дай еще парнишку обниму: Больно хорошо со мной ему! Да и он — хорош! Ты погляди, Вон какие он оставил знаки На щеках моих и на груди, Вишь, цветут, как огненные маки!» Смерть, стыдясь, тихонько засмеялась: «Да, ты будто с солнцем целовалась, Но — ведь у меня ты не одна — Тысячи я убивать должна! Я ведь честно времени служу, Дела много, а уж я — стара, Каждою минутой дорожу, Собирайся, Девушка, пора!» Девушка — свое: «Обнимет милый. Ни земли, ни неба больше нет. И душа полна нездешней силой, И горит в душе нездешний свет. Нету больше страха пред Судьбой. И ни бога. ни людей не надо! Как дитя, собою радость рада, И любовь любуется собой!» Смерть молчит задумчиво и строго, Видит — не прервать ей этой песни! Краше солнца — нету в мире бога, Нет огня — огня любви чудесней! 7 Смерть молчит, а Девушкины речи Зависти огнем ей кости плавят, В жар и холод властно ее мечут; Что же сердце Смерти миру явит? Смерть не мать, но — женщина, и в ней Сердце тоже разума сильней; В темном сердце Смерти есть ростки Жалости, и гнева, и тоски. Тем, кого она полюбит крепче, Кто ужален в душу злой тоскою, Как она любовно ночью шепчет О великой радости покоя! «Что ж, — сказала Смерть, — пусть будет чудо! Разрешаю я тебе — живи! Только я с тобою рядом буду, Вечно буду около Любви!» С той поры Любовь и Смерть, как сестры, Ходят неразлучно до сего дня, За Любовью Смерть с косою острой Тащится повсюду, точно сводня. Ходит, околдована сестрою, И везде — на свадьбе и на тризне — Неустанно, неуклонно строит Радости Любви и счастье Жизни.

<1892>

Песня о Соколе[9]

1 Высоко в горы вполз Уж и лег там в сыром ущелье. свернувшись в узел и глядя в море. Высоко в небе сияло солнце, а горы зноем дышали в небо, и бились волны внизу о камень… А по ущелью, во тьме и брызгах, поток стремился навстречу морю, гремя камнями… Весь в белой пене, седой и сильный, он резал гору и падал в море, сердито воя. Вдруг в то ущелье, где Уж свернулся, пал с неба Сокол с разбитой грудью, в крови на перьях… С коротким криком он пал на землю и бился грудью в бессильном гневе о твердый камень… Уж испугался, отполз проворно, но скоро понял, что жизни птицы две-три минуты… Подполз он ближе к разбитой птице, и прошипел он ей прямо в очи: — Что, умираешь? — Да, умираю! — ответил Сокол, вздохнув глубоко. — Я славно пожил!.. Я знаю счастье!.. Я храбро бился!.. Я видел небо… Ты не увидишь его так близко!.. Эх ты, бедняга! — Ну, что же — небо? — пустое место… Как мне там ползать? Мне здесь прекрасно… тепло и сыро! Так Уж ответил свободной птице и усмехнулся в душе над нею за эти бредни. И так подумал: «Летай иль ползай, конец известен: все в землю лягут, все прахом будет…» Но Сокол смелый вдруг встрепенулся, привстал немного и по ущелью повел очами. Сквозь серый камень вода сочилась, и было душно в ущелье темном и пахло гнилью. И крикнул Сокол с тоской и болью, собрав все силы: — О, если б в небо хоть раз подняться!.. Врага прижал бы я… к ранам груди и… захлебнулся б моей он кровью!.. О, счастье битвы!.. А Уж подумал: «Должно быть, в небе и в самом деле пожить приятно, коль он так стонет!..» И предложил он свободной птице: — А ты подвинься на край ущелья и вниз бросайся, Быть может, крылья тебя поднимут, и поживешь ты еще немного в твоей стихии. И дрогнул Сокол и, гордо крикнув, пошел к обрыву, скользя когтями по слизи камня. И подошел он, расправил крылья, вздохнул всей грудью, сверкнул очами и — вниз скатился. И сам, как камень, скользя по скалам, он быстро падал, ломая крылья, теряя перья… Волна потока его схватила и, кровь омывши, одела в пену, умчала в море. А волны моря с печальным ревом о камень бились… И трупа птицы не видно было в морском пространстве…