Медный гусь - Немец Евгений - Страница 39

За ночь ничего не случилось. Рожин и Прохор Пономарев, облепленные ветками и травой, как лешие грибами, всю ночь просидели в перелеске у дороги, глаз не смыкали. Летние югорские ночи коротки, скоро наступило утро, и, как только над тайгой зорька проклюнулась, толмач увидел татей. Восемь человек, пригнувшись, крались вдоль дороги, половина из них держали в руках ружья. Некоторые были одеты в остяцкие кожаные рубахи и штаны, обуты в пимы – видно, сняли с убитых остяков. На остальных лопать чудом держалась, того и гляди на глазах истлеет. Рожин положил ладонь Прохору на плечо, взглядом указал на воров, стрелец начал аккуратно поднимать фузею, но толмач жестом его остановил: мол, тихо, пусть пройдут.

Разбойники миновали своротку на монастырь и потянулись к ближайшему двору. Целью их был караул у пушки – теперь Рожин это видел. О том, что воры разделятся на две группы, сотник с толмачом догадались правильно, но вот в тактике разбойников просчитались. Если у Яшки и были фальконеты на стругах, то огонь из них можно было вести только по берегу, до монастыря они не достанут, больно берег высок и крут. Захватив же орудие тобольчан, Яшка вошел бы в монастырь легко и без заминок, вышибив ядрами ворота, как хлипкую калитку ногой.

Рожин поднял штуцер, Прохор вскинул фузею.

– Бери того, что справа с мушкетом, я возьму левого, – тихо сказал толмач и секунду спустя еще тише добавил: – Пали.

Штуцер Рожина и мушкет Пономарева грохнули почти одновременно. Вор с левого края упал. Стоявший рядом разбойник схватил мушкет, выпавший из рук товарища, сорвал с него берендейку. Остальные попадали. Кто был при ружьях, стволы назад выставили, но разглядеть в сумрачном подлеске замаскированных стрелков им не удавалось. Минуту выискивали взглядом противника, потом поползли вдоль забора, выбираясь из-под обстрела.

– Они к пушке нашей рвутся, – прошептал Рожин Прохору. – В зад нашим метят. Зарядил?.. Скидывай мишуру, а то нас еще за воров примут, и дуй вон за ту березу, я прикрою.

И тут над Кодским городком разнесся набат. Бдительные монахи услыхали выстрелы и теперь трезвонили в колокол. Послышались крики, то тут, то там вспыхнули факелы. Воры, поняв, что незаметно до пушечного расчета им не добраться, вскочили на ноги и бросились к следующему двору. Прохор уже был на новой позиции и шарахнул из ружья им вслед. Замыкающий разбойник взвыл, споткнулся и опрокинулся, выронив нож. Воры не стали подбирать раненого товарища, они без оглядки неслись к следующему укрытию. Рожин добежал до двора, где совсем недавно прятались тати, рухнул под забор, дополз до угла, выглянул. Раненый разбойник корчился в десяти метрах от него. Толмач оглянулся на Прохора, махнул рукой, чтоб бежал, вернул взгляд на раненого.

Скрипнули, открываясь, ворота. Рожин поднял штуцер, но в проеме показалась голова местного плотника Федора Бороды.

– Тьфу ты, напасть! – выругался толмач. – Федька, скройся!

Плотник оглянулся на Рожина, перевел взгляд на убегавших разбойников, схватил раненого вора за ногу и со словами «ходи сюда, соколик» потащил его во двор. Ворота захлопнулись, а следом Рожин услышал звук тупых ударов. Плотник метелил вора дубиной, да еще и приговаривал:

– Что, разбойничек, на добро наше позарился?.. Аль девок наших захотел пощупать?..

Подбежал Прохор, упал рядом с Рожиным, спросил, переведя дыхание:

– Чего там творится?

– Федька Борода раненого вора добивает. Нам за ворами нельзя, они нас на открытом вмиг перестреляют. Ежели б кто отвлек…

Алексей снова выглянул из-за угла. Четыре разбойника сидели под забором, целясь в сторону толмача. До них было метров шестьдесят, из мушкета на таком расстоянии попасть трудно, но у четырех стволов шансов достать цель в четыре раза больше. Рисковать не стоило, но если бы воры обошли или прорвались сквозь двор, им открылась бы прямая дорога к Мурзинцеву с тыла. Надо было спешить, и Рожин лихорадочно соображал, что предпринять.

Тем временем один разбойник взял в зубы нож и полез через забор. Толмач прицелился, задержал дыхание и выстрелил. Вора словно кувалдой в спину ударило, он кувыркнулся через забор, только ноги мелькнули. Четыре мушкета бабахнули в ответ, но Алексей уже укрылся за забором.

– Готов? – спросил его Прохор.

– А то как же, – отозвался Рожин, спешно перезаряжая штуцер.

– Вот это выстрел! – похвалил Прохор.

– Лучше глянь, чего там.

Стрелец осторожно выглянул. Следующий вор лез на забор и уже почти перебрался, но вдруг дернулся, согнулся пополам и над забором приподнялся – что-то в живот ему уперлось. И тут же завизжал, как свинья на заклании. Лиходеи с мушкетами уставились на орущего товарища, а тот висел над забором еще мгновение, а потом свалился. В животе у него торчали вилы – хозяева бдели и незваным гостям не обрадовались.

– Еще один скопытился, – выдохнул Прохор и перекрестился.

Рожин закончил заряжать ружье и тоже выглянул. Времени штурмовать двор у разбойников не осталось – над городком пронеслась тяжелая, как майский гром, канонада, стало быть, воровские струги подходили к причалу, а пушка все еще оставалась у тобольчан. Разбойники поползли вдоль забора, решив обогнуть двор по периметру. Рожин закинул штуцер за спину и пополз им наперерез, стрелец последовал за толмачом.

О том, что тати нацелились на пушку, а не на монастырь, сотник понял сразу, как только услыхал выстрелы штуцера. Голос у толмачовского ружья был зычен и раскатист – ни с чем не спутать. И прилетел он с юга, а не от монастыря. Но полностью отвлечься на нападающих с тыла Мурзинцев не мог – по Оби к причалу кормами вперед шли два струга, и стволы фальконетов смотрели на пушечный расчет тобольчан. Мурзинцев поручил монахам прикрывать тыл, а сам занялся вражескими судами. Монахи разбежались, один спрятался за березой, двое других за брошенной телегой, мушкеты выставили в сторону ближайшего двора.

– По первому стругу! Пали! – скомандовал сотник, и Васька Лис поджег фитиль.

Над Кодском грянул гром выстрела. Ядро ударило в реку всего в метре от струга, взметнув столб воды. И тут же отозвались фальконеты воровских судов. Одно ядро пролетело над головами Мурзинцева и Лиса, пробило дыру в заборе дальнего двора. Второе ударило в берег, на пару метров ниже бруствера, подняв фонтан земли и обрушив на головы пушкарям сырые комья.

– Огрызаются, упыри! – процедил Васька, целясь из мушкета в воровской струг.

– Канониров бей, – приказал сотник и свою фузею тоже поднял.

– Живо к причалу! – кричали на стругах воровские заправилы. – Разнести ту пушку к ядреной матери!

Бабахнули мушкеты Лиса и сотника, пушкарь на воровском струге вскинул руки и вывалился за борт. На его место тут же бросился ближайший гребец. Струги приближались, до причала головному судну оставалось метров сорок, и если бы нападающие высадились, удержать берег уже бы не удалось. Мурзинцев это понимал, а потому ждал Рожина, как второго пришествия.

Три раза чихнули мушкеты воров, две пули угодили в бруствер, третья просвистела у самого уха Лиса. Стрелец дернулся, сочно выругался.

– Нам тут крышка, Анисимович! – прохрипел он, перезаряжая фузею. – Как нам вдвоем душегубов сдержать?!

– Не скули, бывало и хуже, – спокойно отозвался сотник. – Заряжай пушку, скоро Рожин с Прошкой подтянутся.

– Ага, как же… Может, их уже положили… – заворчал Васька, суетясь вокруг фальконета.

– Живы они, – ответил сотник, снова вскинув над бруствером ружье. – Только что штуцер Рожина грохнул. Да и потом, толмачу сам черт не брат.

Когда раздались первые ружейные выстрелы, Игнат Недоля еще сомневался, мешкал, но, услыхав пушечную пальбу, понял, что брань разгорается у причала, а потому охранять монастырские ворота смысла нет.

– Вперед! Порешим супостатов! – заорал он и понесся от монастырских ворот вниз к причалу.

Семен Ремезов, вооруженный всего лишь топором, отец Никон в кожаной кирасе поверх рясы и с посохом в руках да три монаха с мушкетами кинулись за ним следом.