Священный огонь - Стерлинг Брюс - Страница 66

– Нет, нет! – Майа расстроилась. Все слушавшие Поля засмеялись.

– Конечно, я пошутил, – весело произнес Поль. – По правде сказать, это действительно оригинал Фаберже. Его сделали в Москве, в тысяча девятьсот двенадцатом году. Над ним трудилось четырнадцать мастеров, им понадобилось пять месяцев, чтобы завершить работу. Это уникальная вещь, ее нельзя подменить. Я приобрел эту жабу на аукционе, в Мунхене. Ради бога, не урони ее.

– Тогда ее лучше вернуть, – проговорила Майа.

– Нет, оставь ее пока у себя, моя дорогая.

– Нет-нет. Мне не нравятся ее превращения.

– Ну а если я скажу тебе, что ее сделал совсем не Фаберже? Что это, в сущности, настоящая жаба? Не искусная вещь, образ жабы, а подлинная, сканированная садовая жаба. А впрочем, считай как хочешь.

Майа поглядела на скульптуру. Ее было приятно держать в руках, в ней было нечто, что ей нравилось, но в то же время ее что-то смущало.

– Вам и правда интересно, может ли фотограф заснять жабу и сделать красивые фотографии? Не хуже, чем художник, который рисует жабу?

– Ну и как, может?

– Вероятно, они будут красивы каждая по-своему. Так сказать, в разных категориях. – Она осмотрелась по сторонам. – Пусть кто-нибудь еще подержит ее, прошу вас.

Сергей взял из ее рук жабу, явно бравируя своей храбростью. И хотел бросить ее на стол.

– Не надо, – спокойно сказал Поль. – Ты же только что ею восхищался. Почему ты переменил мнение?

Майа принялась искать Бенедетту. И нашла ее среди небольшой группы, собравшейся у бара.

– Чао, Бенедетта!

Бенедетта встала и обняла ее.

– Эй, познакомьтесь, это Майа.

Бенедетта привела с собой четырех итальянских друзей. Они были вежливы, трезвы, ясноглазы и сдержанны. Выглядели умными и образованными. Держались уверенно, были очень элегантны. От них тоже исходил какой-то опасный импульс, как и от других молодых людей, встреченных ею за последнее время. Все четверо были женщины.

Бенедетта усадила ее за стол.

– Жаль, что я не говорю по-итальянски, – извинилась Майа и села. – У меня есть переводчик, я буду разговаривать по-английски.

– Мы хотим узнать о ваших отношениях с Виетти, – негромко обратилась к ней одна из молодых дам.

– Он думает, что я стильная. Что у меня свой стиль, вот и все, – пожала плечами Майа.

– А какие у вас отношения с Мартином Уоршоу?

Майа изумленно, с обидой взглянула на Бенедетту.

– Что ж, если вы хотите знать, это был его дворец. Вам известно о дворце?

– Нам все известно о дворце. А какие у вас отношения с Миа Зиеманн?

– Кто это? – спросила Майа.

В недоумении задавшая вопрос дама отвернулась, руки ее слегка дрожали.

– Какие мы дуры, что поверили этой особе.

– Конечно, мы дуры, – с жаром подхватила Бенедетта. – Мы дуры, что верим друг другу. Мы дуры, что верим первому встречному. А теперь скажи мне, где нам лучше всего поставить эту технику.

– Бенедетта, кто эти люди?

– Они математики, – ответила Бенедетта. – Программисты. Бунтари. Визионеры. И мои очень добрые друзья.

Студенты-радикалы, подумала Майа. С буйным воображением, поскольку никаких реальных знаний у них нет.

– Кто здесь самый старший? – властно спросила она.

– Ну конечно, ты, – с иронией сказала Бенедетта.

– Ладно, но только не задавайте мне больше вопросов. Это сейчас не имеет ко мне никакого отношения.

– Я нарисую тебе небольшую картинку, – начала Бенедетта. Она широко развернула свой фуросики и вынула из волос шпильку. – Позволь мне сообщить тебе интересный жизненный факт. О промышленно-медицинском комплексе. – Она двумя короткими ударами вытащила на поверхность буквы X и Y. – Нижняя ось – ход времени. А эта – рост жизненных ожиданий. С каждым прошедшим годом постчеловеческие жизненные ожидания увеличиваются примерно на месяц.

– И что же?

– Подъем кривой нелинейный. Шкала роста увеличивается. Наконец шкала ожиданий увеличивается на год в течение года. И в этот момент оставшиеся в живых становятся бессмертными.

– Вероятно. Вполне может быть.

– Конечно, это не настоящее бессмертие. Здесь все еще возможен фактор смертности от несчастных случаев. Если говорить об одном человеке, – Бенедетта вытащила маленькую черную букву X, – то продолжительность его жизни будет равняться, с учетом разных случайностей, примерно четыремстам пятидесяти годам.

– Какая радость для этого поколения.

– Первое поколение, дожившее до этого возраста, станет и первой настоящей геронтократией. Это поколение станет бессмертным. И оно будет полностью предопределять развитие культуры.

– Что ж, я и раньше слышала такие гипотезы, дорогая. На мой взгляд, это интересная теория, она впечатляет.

– Когда-то это была теория. Для тебя это теория. А для нас – реальность, Майа. Мы и есть эти самые люди. Мы замечательное поколение. Мы успели вовремя родиться. И мы первые истинно бессмертные.

– Вы первые бессмертные? – медленно переспросила Майа.

– Да, и более того, мы знаем, кто мы такие. – Бенедетта села и воткнула шпильку в свою прическу.

– Тогда почему же вы собираетесь в дешевеньком артистическом баре, как заговорщицы?

– Нам же надо где-то встречаться, – ответила Бенедетта и улыбнулась.

– Выбор должен был пасть на какое-то поколение, – с иронией сказала другая женщина. – Вот он на нас и пришелся. Похоже, что на вас это особого впечатления не произвело. У нас и намерения такого не было.

– Итак, вы действительно верите в свое бессмертие? – Майа посмотрела на каракули на поверхности фуросики. – А что, если в ваших расчетах есть ошибка? Может быть, движение шкалы замедлится.

– Это могло бы стать серьезным препятствием, – проговорила Бенедетта. Она снова вытащила шпильку и осторожно очертила ею изгиб кривой. – Вот видишь? Очень плохо. У нас останется только девяносто лет.

Майа посмотрела на основание маленькой роковой линии. Для нее она шла вверх. Для них круто спускалась вниз.

– Кривая означает, что я никогда не доживу до этого возраста, – с грустью сказала она. – Кривая доказывает, что я обречена.

Бенедетта кивнула, наслаждаясь ее растерянностью.

– Да, дорогая, мы это знаем. Но не намерены использовать этот факт против тебя.

– Нам по-прежнему нужен дворец, – сказала другая женщина.

– Зачем он вам?

– Мы хотим разместить там кое-какие вещи, – сообщила ей Бенедетта.

Майа нахмурилась.

– Да разве вам мало всего там, внутри, бог ты мой?

– Что вы имеете в виду?

– Кое-что, связанное с процессом познания и восприятия. Программные фабрики священного огня.

Майа задумалась. Проект показался ей крайне бессмысленным.

– Что это вам даст?

– Это даст нам возможность изменить самих себя. Даст шанс устранить наши ошибки и не повторять ошибки других. Мы надеемся стать создателями виртуальных миров, заслуживающими бессмертия.

– И вы действительно считаете, что можете что-то сделать, – но что? Радикально изменить процесс познания? С помощью виртуальности?

– С помощью виртуальных протоколов, которыми нам сегодня разрешают пользоваться. Конечно, мы не сможем делать ничего подобного, пока за нами следит служба социальной помощи. Ведь они добились своей цели и сделали работу общественных сетей такой безопасной. Но по правилам, о которых они даже не подозревают, – да, мы сможем это делать. И у нас все получится. Да, Майа, мы думаем, что сумеем использовать для этого виртуальность.

Майа вздохнула.

– Позволь мне спросить прямо. Ты собираешься открыть мой дворец и устроить в нем что-то неизвестное, незаконное, вредное для сути виртуальной системы?

– Я бы употребила другой термин – увеличение объема знаний. Так будет лучше, – уточнила Бенедетта.

– Это какой-то бред, Бенедетта. Не могу поверить, что ты понимаешь, о чем говоришь. Похоже на галлюцинации свихнувшегося наркомана.

– Геронтократы всегда делают эту логическую ошибку, – отмахнулась Бенедетта. – Компьютер – это не нейрохимия! Нам – нашему поколению – известна виртуальность! Мы выросли вместе с ней. И сегодняшние старики никогда правильно не поймут этот мир!