Где бы ты ни скрывалась - Хейнс Элизабет - Страница 38

Но когда мы вошли в дом, его настроение изменилось.

— Чур я первая в душ, — сказала я, сбрасывая туфли и ударом ноги посылая их под вешалку.

Ли, сунув руки в карманы, стоял посреди гостиной, хмурый ужасно.

— Я, пожалуй, пойду домой, — бросил он.

— Что? Домой? То есть как? Разве ты не останешься?

Я подошла к нему сзади, обхватила обеими руками его талию, прильнула щекой к широкой спине. Он немного постоял, а потом вынул руки из карманов и мягко, но решительно отстранил меня.

— Да что произошло? — спросила я, и противный страх начал вползать в мою затуманенную алкоголем голову.

Он наконец-то встретился со мной взглядом, и в тех синих глазах я прочитала такую ярость, что даже растерялась.

— Что произошло? А ты, блядь, что, сама не врубаешься?

— Ли, да ты что, в конце концов? Кончай ругаться! Что я сделала?

— Что сделала? Вышла из мужского туалета без трусов, этого мало? И куда ты их дела, интересно? Потеряла по дороге?

— Я пошла туда, потому что в женский стояла километровая очередь. А мне уже было невмоготу! Сильвия всегда так делает… — пробормотала я растерянно.

— Ах, Сильвия! Еще одна недотраханная сучка! Ты, кстати, о чем думала, когда лизалась с ней на танцполе? Чуть под юбку к ней не полезла!

— Я думала, это выглядит эротично, — пробормотала я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Да что же это такое, господи… — Ты же не думаешь, что мы с Сильвией…

По крайней мере, я сообразила, что про предложение эротических игр втроем лучше вообще не говорить.

— О, только не вздумай тут мне слезы лить! — резко бросил он. — Поняла? Заткни свой фонтан, пока я его не заткнул!

Я проглотила слезы:

— Но, Ли, послушай! Я сняла трусы в туалете, потому что собиралась сразу же найти тебя…

— Неужели? Да ты могла лечь под дюжину мужиков между делом, пока искала меня. Грязная, развратная сука!

— Да хватит уже ругаться! — Я тоже не выдержала: с какой стати я все время должна оправдываться? — А чего же ты не ругался там, в саду? Тогда я не была развратной сукой.

— Ага, скромница, позвала свою подругу, чтобы составила нам компанию! Тоже та еще штучка.

— Да я понятия не имела, что и она там!

— Вы это часто делаете — верно, подглядываете друг за дружкой? Чтоб вас всех…

— Нет! — Но тут я немного слукавила. Мы действительно пару раз кое-что в этом роде устроили просто ради хохмы. Поспорили, кто дольше продержится. Но сегодня — и в мыслях не было… — Ли… — Я дотронулась до его рукава, чтобы успокоить, объяснить, что он все не так понял, но он раздраженно стряхнул мою руку. — Ну ладно, не злись, прости меня, я не думала, что ты расстроишься… Ли… — Я опять попробовала обнять его, но на этот раз он резко оттолкнул меня обеими руками. Я упала на диван, схватилась рукой за горло.

Ли повернулся ко мне спиной:

— Ладно, я лучше пойду.

Я осталась на диване, обескураженная его яростью, просто бешеный какой-то. Неужели можно вот так уйти? А вдруг он больше никогда не вернется?

— Ну и иди, раз лучше.

Первый час я провела в горячем душе, стараясь отключить мозг и сосредоточиться на шуме воды. Затем какое-то время я бродила по комнатам, а потом плюхнулась на диван. Он что, совсем помешался? Как можно было подумать, что я спала с кем-то еще? Я даже ни с кем не флиртовала! А танец с Сильвией… Боже, только идиот мог принять нашу «эротическую шалость» за чистую монету! Да она же моя лучшая подруга! Нет, у него явно что-то с головой. Но потом, немного остыв, я подумала о том, как он честно пытался веселиться в чужой компании, в которой не знал никого, кроме меня. А что я? Бросила его одного. Моталась по всему пабу, хохоча во все горло и опрокидывая рюмку за рюмкой. Потряхивала гривой, хлопала ресницами. Да еще целовались с Сильвией взасос, милые шуточки на танцполе. О господи…

Я, свернувшись калачиком, лежала на диване и тупо пялилась в телевизор. Алкоголь выветрился. И что в остатке? Головная боль, тошнота и чувство безысходности.

Когда я уже собиралась лечь, хотя и знала, что не усну до утра, послышался тихий стук в дверь. И мир опять стал прекрасным, потому что на пороге стоял Ли, замерзший, несчастный, всклокоченный, и свет прихожей отражал отчаяние и боль в его глазах. Такую неприкрытую боль, как незаживающая рана. Он шагнул ко мне и пробормотал:

— Прости меня. Кэтрин… прости…

Я буквально втащила его внутрь, целуя его губы, глаза, мокрые от слез щеки. Он совершенно заледенел. Я раздела его и повела в душ, почти как в ту, первую, ночь, когда он пришел ко мне, залитый кровью, с тремя сломанными ребрами.

— Прости, прости, — шептал он, целуя меня, когда мы легли в постель, и я обняла его руками и ногами, чтобы помочь ему забыть обо всем.

— Ли, милый, это ты прости меня. Я никогда больше не стану так гадко себя вести, никогда, слышишь? Клянусь!

Мы опять слились друг с другом, и в этот раз он был очень нежен.

Спустя несколько часов, когда я лежала рядом с ним, прислушиваясь к его размеренному, ровному дыханию, вновь возник этот вопрос. Вопрос, который крутился у меня в голове уже давно, и теперь я рискнула его задать:

— Кто разбил тебе сердце, мой милый? Кто это был?

Он долго молчал, и я уже решила, что он не слышит, уснул. Но он вдруг выдохнул:

— Она… Наоми…

На следующий день я уже не вспоминала, откуда взялись синяки у меня на руках. Но ее имя я запомнила навсегда. Особенно то, с каким выражением он произнес его: как заклинание, как молитву.

Вторник, 25 декабря 2007 года

Поднимаясь по лестнице, я услышала голоса, доносящиеся из квартиры Стюарта. Они оставили дверь открытой. Вид незапертой двери обычно вселяет в меня ужас, но я утешила себя тем, что это, в конце концов, не моя квартира.

Я захлопнула за собой дверь, проверила, плотно ли она закрылась, и прошла в гостиную. Стюарт стоял на кухне, что-то оживленно рассказывая своему гостю, но, увидев меня, застыл с открытым ртом. А с дивана мне навстречу поднялся Алистер Ходж:

— А, должно быть, вы и есть великолепная Кэти. Этот тип только о вас и трындит целыми днями. Ну как поживаете, солнышко?

— Спасибо, хорошо. Приятно познакомиться. — Я протянула руку.

Я приняла бокал вина и присела на диван, приказывая себе расслабиться и улыбаться, что бы ни случилось.

— Так, прекрасно, сейчас поставлю музыку, что-нибудь праздничное, — сказал Ходж.

Я оглянулась на Стюарта — он подмигнул мне и снова занялся приготовлением угощения.

Алистер Ходж был высок и когда-то даже, наверное, статен, но ныне стал рыхловат и тучен, появилась уже седина, прямо как у меня. Его обширный живот выпирал из-под льняной рубашки и свешивался на темно-коричневые вельветовые брюки. Тем не менее он очень резво и с явным удовольствием вскакивал с дивана, чтобы подлить вина, и не поленился принести мне диски Стюарта, чтобы я сама выбрала.

— Стюарт, старичок, у тебя же совсем нет рождественских песен!

— А ты включи телик — их там поют по всем каналам! — откликнулся Стюарт.

— У меня тоже нет таких дисков, — быстро сказала я.

— Ах, какая неприятность! Какое же Рождество без песенок?

Алистер переключал каналы, пока не наткнулся на жутко заунывный детский хор: мальчики в нарядах ангелов, округлив рот и наморщив лобик, завывали на разные голоса.

Я прижала руки к щекам — уже горят, а я еще и половины бокала не выпила!

— Ну как твое плечо? — крикнул Алистер.

— Лучше. Помаленьку заживает, — отозвался с кухни Стюарт.

Алистер с таинственным видом наклонился ко мне:

— А вы, конечно, знаете, что произошло?

— Только то, что его ударил в плечо пациент.

— Это правда, но при каких обстоятельствах! Дорогая, я просто обязан рассказать вам все от начала до конца. Видите ли, наш доктор Ричардсон — героический персонаж. Он заслонил собою медсестру от агрессивного пациента. Уложил его одной левой…