Злой умысел - Стил Даниэла - Страница 64

Он снова позвонил врачу, и тот велел им выезжать. Когда он бережно вел Грейс вниз по лестнице, она несколько раз судорожно схватилась за его руку, и он ласково улыбнулся. Вот оно, настоящее… Очень скоро у них появится малыш. Ничего более потрясающего никогда не было в их жизни. К тому времени как ее поместили в предродовую палату, она уже вполне совладала с собой, хотя и дивилась тому, насколько сильны боли при схватках и какие они мощные… И вот, часа в два ночи, она, часто дыша, сказала, что терпеть больше не может.

Чарльз делал все в точности так, как его учили, но ничто не помогало, и он уже всерьез забеспокоился, не понадобится ли кесарево сечение. Боль все усиливалась, она начала вскрикивать и судорожно хвататься за него – он отдал бы все на свете, чтобы этот кошмар кончился. Он все время просил медсестер дать ей какое-нибудь обезболивающее.

– Все просто великолепно, мистер Маккензи. Ваша жена молодчина и прекрасно справляется.

Его жена, похоже, вот-вот умрет! Но вот наконец начались потуги, и ее перевезли в родильную. Чарльз поклясться мог, что в жизни не видел ничего более страшного, и был преисполнен искреннего раскаяния. Зачем они решились на все это? Он мечтал лишь о том, чтобы заключить ее в объятия и унять эту страшную боль. Но уже ничто не помогало, к тому же врач не хотел прибегать к обезболивающему или стимуляторам. Он гордо именовал себя сторонником «естественных родов», которые считал наиболее благоприятными как для матери, так и для младенца. Чарльзу хотелось убить его на месте.

Она промучилась еще целый час, а к пяти утра просто изнемогала от боли. Тело ее корчилось и извивалось. А Чарльз, глядя на нее, клялся про себя всем святым, что они никогда больше не сделают такой глупости… Потом клятвенно пообещал самому себе, что, если выживут и Грейс, и ребенок, он позаботится о том, чтобы она никогда более не забеременела. Его терзало чувство вины – ведь это из-за него страдает сейчас Грейс. И вот когда он уже собирался дать зарок, что никогда больше и пальцем до жены не дотронется, раздался отчаянный вопль Грейс… А мгновение спустя Чарльз уже изумленно смотрел в лицо своего сына, которого они заранее договорились назвать Эндрю Чарльз Маккензи. У него были огромные синие глаза – глаза матери, но все остальное было отцовским, вплоть до кончиков крошечных пальчиков… Отцу казалось, будто он глядится в зеркало. Он и смеялся, и плакал одновременно.

– О Господи… он такой красавчик! – Чарльз склонился и поцеловал жену.

Грейс лежала в изнеможении, утомленная, словно после тяжелого труда, но восторженно улыбалась, глядя на мужа.

– С малышом все в порядке? – снова и снова спрашивала она.

И вот наконец доктора, прочистив новорожденному легкие и обмыв его, торжественно вручили сына матери. Оказавшись на ее груди, он тотчас же заворочался и потянулся к соску. Чарльз молча наблюдал за происходящим – горло вдруг сдавило.

– Грейс… как могу я отблагодарить тебя? – Он уже не понимал, как так долго жил без этого малыша… А она… Какая она храбрая, что решилась пройти через все это ради него! Он никогда не был так растроган – и никогда никого не любил так, как Грейс…

К величайшему изумлению Чарльза, им объявили, что они могут отправляться домой прямо на следующее утро. Грейс была здорова и молода, малыш чувствовал себя прекрасно и весил почти девять фунтов, роды были естественными, и врачи не видели причин их долго задерживать в клинике. И тут Чарльз вступил в совершенно неизведанную, новую для него полосу жизни. Он был напуган – еще бы, ведь он не предполагал, что они так скоро окажутся дома. Но Грейс это казалось абсолютно естественным, и она на удивление легко управлялась с ребенком. Чарльзу понадобилось несколько дней, чтобы «набить руку», однако уже к концу недели он запросто ладил с малышом и хвалился всем встречным-поперечным, какой у него замечательный сынок. Единственное, к чему не испытывали зависти его многочисленные друзья – это к бессонным ночам, неизбежно выпадавшим на долю молодого отца. Каждое утро он уходил в контору, чувствуя себя словно белка, ночь напролет крутившаяся в колесе. Господин Эндрю просыпался каждые два часа, требуя, чтобы его перепеленали и покормили, потом еще около часа ворочался, а Чарльз ни разу не заснул прежде сына… Он даже подсчитал, что спит непрерывно в среднем минут по пятнадцать, что за всю ночь ему удавалось урвать около двух с половиной часов сна, а это было часов на пять с половиной меньше, чем требовалось ему, чтобы сносно себя чувствовать… Но невзирая на все это, жизнь была просто захватывающей, и он с ума сходил и по жене, и по сыну.

В июле они сняли домик в Ист-Хэмптоне и отпраздновали там день рождения Грейс. Чарльз ездил на службу дважды или трижды в неделю, и Грейс моталась с ним вместе с младенцем, чтобы не разлучаться с мужем. В августе Чарльз взял две недели отпуска, и они все вместе отправились в его старый загородный дом. Грейс никогда не чувствовала себя счастливее. В октябре она обнаружила, что снова ждет ребенка. Чарльз был счастлив не меньше Грейс.

– Почему бы нам на сей раз не обзавестись близняшками и не закончить на этом? – добродушно пошутил он. От сына Чарльз был просто в восторге. К тому же теперь господин Эндрю милостиво позволял папе поспать четыре-пять часов кряду, что теперь казалось Чарльзу роскошью. Его забавляло, как быстро все меняется…

Второй ребенок торопиться на свет не собирался. И вот когда Чарльз снова готов был поклясться всем богам Олимпа в том, что не прикоснется более к жене, врач наконец сдался и сделал Грейс инъекцию. Это, впрочем, не слишком помогло, хотя и несколько облегчило муки. Спустя девятнадцать часов с начала схваток на свет Божий явилась Абигайль Маккензи и взглянула на отца с выражением крайнего изумления на крошечном личике. И Чарльз тотчас же растаял. Ведь это была миниатюрная копия Грейс, только с темными отцовскими волосами. Видно было сразу, что это будет настоящая красавица. К тому же девочка умудрилась «торжественно обставить» свое появление на свет, приурочив это событие к папиному дню рождения. Чарльзу вот-вот должно было исполниться сорок пять, и последние годы были самыми счастливыми в его жизни.

Грейс была постоянно занята детишками. Она ходила на детские площадки, в группы для малышей, в музыкальные классы. Это занимало практически все ее время. Она очень переживала, что наскучит Чарльзу, но тот был просто в восторге. Это было для него в новинку, к тому же все вокруг завидовали ему, счастливому супругу и отцу, красоте его молодой жены и отчаянному везению.

Грейс так и не вернулась к благотворительной деятельности, хотя продолжала поговаривать об этом. Но сразу после появления Эндрю она от имени малыша сделала щедрый подарок приюту Святого Эндрю. Она отдала им до последнего пенни все, что когда-то выделил ей Фрэнк Уилле. Лучшего применения этим деньгам она придумать не могла. Для нее эти деньги были «кровавыми», к тому же постоянно напоминали ей о прошлой жизни, не принесшей ей ничего, кроме горя. Грейс не сомневалась, что отец Тим сумеет должным образом ими распорядиться. Еще один щедрый взнос они сделали после рождения Абигайль. Но Грейс давным-давно не бывала в приюте – слишком много времени проводила она с мужем и детишками.

В течение трех лет после рождения Абигайль Грейс каждую минуту проводила с малышами, вечера коротала в обществе Чарльза, ходила с ним на званые и деловые обеды. Они бывали в театрах, и Чарльз впервые ввел ее в дивный мир оперы, очаровавший Грейс. Жизнь баловала ее, и временами Грейс ощущала даже чувство вины, зная, что где-то есть несчастные и страждущие. А ей во всем везло, она была свободна и очень счастлива.

Порой она тепло вспоминала Луану и Салли, гадая, где они теперь и что с ними сталось. Думала она и о тех женщинах, которым так старалась помочь в приюте Святого Эндрю. И о Дэвиде тоже… Река жизни далеко унесла ее от тех каменистых порогов. Порой прошлая ее жизнь, до брака с Чарльзом, представлялась ей просто ночным кошмаром. Ей казалось, что в день их встречи она родилась заново.