Плененные любовью - Барбьери Элейн - Страница 23

И Мамалнунчетто снова засмеялась, по-прежнему прикрывая рот ладошкой, – уж очень весело было ей вспоминать завистливые физиономии своих соплеменниц, смотревших на Аманду. Все еще возбужденно поблескивая живыми черными глазками, девочка еле слышно добавила:

– Аманда, они боятся, что Чингу возьмет тебя в жены!

– Ну что за чушь! – искренне возмутилась та. – Чингу мой хороший друг, и не больше! – Однако голос ее вдруг утратил былую уверенность – семена сомнения уже успели пустить свои ростки.

И в этот вечер, когда Чингу, как обычно, явился к ним в гости, Аманда впервые посмотрела на него совершенно иными глазами. Она обратила внимание на то, какой грации и легкости полны движения молодого индейца. Больше всего его бесшумные, скользящие шаги напоминали шаги огромного льва, и ей стал ясен смысл его имени – Большой Кот. Темные, пронзительные глаза быстро пробежались по лицам людей, сидевших возле огня, и при виде Аманды на точеном суровом лице расцвела теплая улыбка. Да, его бездонные, угольно-черные глаза, так зачаровавшие ее еще там, в форте Эдуард, по-прежнему могли с колдовской силой притягивать ее взгляд. Как всегда, Аманда утонула в этих темных глубинах и улыбнулась в ответ.

Чингу перебросился несколькими словами с каждым из членов семьи, но как только позволила вежливость, подошел к Аманде, ласково прикоснулся к ее руке и промолвил:

– Пойдем погуляем, Аманда.

Она молча направилась следом. Так они шагали, не произнося ни слова, пока не оказались в некотором отдалении от деревни, где могли не опасаться чьих-то нескромных глаз. Аманда, испытывая непривычное смущение в его присутствии, не смела поднять глаза. Она почувствовала, как ласковые пальцы Чингу гладят ее по щеке и осторожно заставляют посмотреть ему в лицо.

– Аманда, что с тобой сегодня? Почему ты так странно себя ведешь?

Нежные щеки залил очаровательный румянец – ведь она ни за что не решится повторить то, что услышала недавно от Мамалнунчетто. Наконец девушка набралась смелости заглянуть Чингу в лицо, и тут же к ней вернулось прежнее теплое и доверчивое отношение к этому человеку. Былая стеснительность развеялась без следа, а на лице заиграла улыбка, от чего на щеках появились соблазнительные ямочки.

– Нет, ничего, Чингу. Расскажи, где ты завтра собираешься охотиться?

Однако в ту же минуту ей стало ясно, что Чингу не до охоты: его рука скользнула по ее щеке и с трепетом прикоснулась к живому облаку чудесных волос. Чувствуя, как часто и с трудом он дышит, Аманда захотела поскорее отвлечь его внимание и задала вопрос, который уже долго не решалась высказать вслух:

– Чингу, я давно хотела бы узнать у тебя одну вещь. – Убедившись, что он слушает, девушка продолжила: – Я видела, какое лицо было у Нинчич, когда ты впервые сказал, что привел меня к ней. Она смотрела на меня с жуткой ненавистью. И в тот миг я уже не сомневалась, что меня ждет неминуемая смерть. Но ты продолжал убеждать ее, и она согласилась отложить решение. Как тебе все же удалось убедить такую стойкую женщину, любящую мать, как Нинчич, простить и принять в свою семью девушку из того народа, что убил ее сына?

Чингу подумал, прежде чем решился ответить:

– Ты и сама успела заметить, Аманда, как сильна у Нинчич материнская любовь и как сильно она возненавидела тебя в первый же миг. Однако у меня на сердце стало очень тяжело при виде такой бездумной ненависти, и я постарался объяснить ей, что она обратила свое чувство мимо цели. Я рассказал Нинчич, что жизнь твоих родителей забрала та же война, в которой погиб ее единственный сын, и что ты такая же одинокая и покинутая, какой стала она, потеряв своего сына. Я сказал ей, что вы с Мачеламиком очень близки по духу, что ты так же добра и прекрасна, каким был ее щедрый, красивый Мачеламик. Для вас обоих дороже всего на свете человеческая жизнь. Ее сын погиб, спасая мою жизнь, а ты рисковала очень многим, стараясь помочь мне – облегчить страдания чужого человека, попавшего в беду. Я сказал ей, что, по-моему, сам Великий Манито надоумил меня привести к ней в вигвам дочь на место ушедшего к нему сына и что твое имя доказывает правильность моей мысли, потому что означает Достойная Любви, – Чингу замолк в нерешительности и закончил дрогнувшим голосом: – И теперь Нинчич, как и я, искренне верит в то, что тебе дали совершенно правильное имя.

Прекрасные синие глаза наполнились слезами: удивительное объяснение Чингу тронуло ее до глубины души. Он ласково привлек Аманду к себе, поняв, какие у нее возникли чувства.

– Аманда, – его глубокий голос прерывался от бури эмоций, возникшей в ответ, – я верю также и в то, что Великий Манито привел меня к тебе, потому что с первого же взгляда увидел в тебе воплощение своей мечты. Сегодня вечером я буду говорить с Нинчич и просить отдать тебя мне в жены. Нинчич любит меня как сына и не откажет. И я заберу тебя к себе, как только построю отдельный большой вигвам для нашей семьи.

От удивления Аманда онемела. Кто бы мог подумать, что вместе с ответом на свой вопрос она услышит предложение руки и сердца?! И тут ей вдруг стало ясно, что Чингу вовсе не делал предложения. Он не собирался спрашивать ее согласия, потому что в его племени это не было принято. Решение будет принимать Нинчич, а Аманде полагалось покориться ее воле. Однако искоса поглядывая на сильного, стройного мужчину, шагавшего рядом, она не могла не признаться, что вряд ли отказала бы Чингу, если бы он спросил согласия у нее.

Когда они вернулись к вигваму, Чингу жестом велел ей удалиться внутрь, и она молча, не задавая вопросов, повиновалась ему, как полагается добропорядочной индейской девушке, хотя сердце ее готово было выпрыгнуть из груди. Вскоре Нинчич вернулась, но Аманда притворилась спящей, и мать не стала ее беспокоить. На следующее утро Аманда проснулась, вся дрожа от нетерпения, и едва заставила себя заняться привычными делами. Почти всю ночь она ворочалась без сна, представляя свою будущую совместную жизнь с Чингу. Одно дело – стать приемной дочерью у абнаки и совсем иное – выйти замуж и воспитывать детей в духе индейского племени, совершенно чуждого тому обществу, в котором она родилась. Кроме того, став женой индейца, она навсегда лишит себя возможности вернуться в общество белых, потому что будет выглядеть в их глазах падшей женщиной – не важно, каким честным и добропорядочным человеком будет ее муж. Если однажды она вернется, хватит ли ей сил выдержать взгляд Роберта или жалость, с которой наверняка будет смотреть на нее Адам? Да, рассудок ее давно смирился с тем, что нет надежды когда-то вернуться, однако сердце упрямо цеплялось за какую-то надежду. А свадьба с Чингу наверняка положит этому конец и отрежет ей путь обратно к белым людям. В такие минуты на Аманду накатывала волна отчаяния, и она начинала молиться в темноте о том, чтобы Нинчич отказала Чингу.

Позавтракав, как обычно, кукурузными лепешками, испеченными на углях, девочки снова принялись молоть муку, чтобы просушить ее и оставить храниться на зиму. Нинчич была непривычно молчалива и не обращала внимания на смех и шутки своих живых, веселых дочек. Аманда не сомневалась, что женщина занята мыслями о предложении Чингу и что принятие решения давалось ей с большим трудом.

Аманде и в голову не могло прийти, что отказ Нинчич выдать ее за Чингу скорее всего повлек бы в будущем необходимость выйти за другого, гораздо менее привлекательного воина абнаки. Сейчас ее преследовала одна-единственная мысль: «Если я выйду замуж, то никогда не смогу вернуться!»

Весь день она не находила себе места, и, когда Чингу принес им на ужин свежей форели, девушка поспешила укрыться от него в вигваме. Она не смела посмотреть в его черные проницательные глаза, способные заглянуть в самую душу, – ведь тогда Чингу сразу поймет, как отчаянно Аманда мечтает избежать их союза. А еще она до смерти боялась. Ведь, несмотря на проявленные Чингу бесконечные доброту и терпение, Аманда слишком хорошо помнила дикий, кровожадный взгляд, которым он отвечал своим мучителям в форте Эдуард, и залитое кровью, оскальпированное тело мальчишки-часового, убитого возле ворот.