Ты проснешься - Зосимкина Марина - Страница 60

– Радость моя, на твою побитую рожицу я имел возможность насмотреться, точно тебе говорю. Верочка сказала, что ты малость порозовела, а то серо-зелененькая была. Давай, вылезай оттуда, поговори со мной лучше.

И тут Катя заревела в голос и начала уже не только попой дрыгать, но  ногами и руками всячески отмахиваться, демонстрируя крайнюю степень обиды и огорчения. Хотя на самом деле, ей было не обидно, а стыдно. Он видел ее в таком виде! Он теперь про нее знает, какая она некрасивая, уродливая, отвратительная!

Всех этих материй толстокожий Демидов понять, ясное дело, не мог, но очень разволновался, потому что даже толстокожий может сообразить, что чем-то сильно девушку обидел. Он начал бестолково ее расспрашивать, на что хоть она обиделась, и уговаривать не переживать так сильно, потом стал сюсюкать, как с трехлеткой. Катя рыдала все с той же страстью.

Но мозг у Демидова в экстремальных ситуациях всегда находил правильное решение, нашел и сейчас. Олег принялся рассказывать Кате о том, как они скоро будут вместе встречать новый год в его новом доме за кольцевой автодорогой, как соберут всех, кого она захочет увидеть, или не позовут никого, если никого увидеть не захочет, или вообще все будет иначе, опять же как она захочет. Они будут топить печку-голландку, наварят ведро глинтвейна и всю ночь будут пить этот глинтвейн, заедая сыром и оливками. А на Новый год она получит подарочек, но он пока ей не скажет какой, но она может и заказать себе подарочек сама, хотя это уже будет не совсем подарочек, поэтому настоящий подарочек, про который он ей пока не расскажет, все равно будет ей вручен.

И под этот его ласковый бубнеж Катя успокоилась и осмелела, и высунула нос и здоровый глаз наружу, а Демидов смотрел на нее и улыбался ненатуральной каменной улыбкой, а в глазах его была такая тревога – за нее тревога! – что Катино сердце сладко запело, и она высунула из-под одеяла всю избитую физиономию, вытащила руки, и они осторожно обнялись.

– Спасибо тебе, Олег, – тихонечко сказала Катя ему в ухо.

– Спасибо тебе, – ответил так же тихо Демидов.

– За что мне-то?

– За то, что не бросила меня тут одного.

А потом уже обычным своим ироничным тоном продолжил:

– Да и мамке я обещал тебя показать в нормальном виде.

– Олег, я ее боюсь, – захныкала Катя. – Она у тебя барственная какая-то, а я всего лишь системный администратор...

– И политесу не обучена? – заржал Демидов. – Не парьтесь, леди, это она сейчас барственная стала, всего-то лет десять как. А до того была простой медсестрой в районной поликлинике. А потом деньжат у меня взяла и открыла патронажное агентство, и теперь у нее такие же медсестры служат. Она тут, кстати, наезжала с инспекцией, решила убедиться, что уход за тобой на должном уровне. Разнос учинила. Думаю, скорее для профилактики.

– Когда? – ужаснулась Катя. – Когда это было, Демидов?

– Ну когда... Сразу же после того переполоха, который здесь твоя сослуживица устроила.

Он запнулся.

– Извини, это я так шутить пытаюсь... Катюш, я ведь виноват перед тобой, не поверил той девочке, а она ведь говорила...

Катя непонимающе смотрела на него, и он, вздыхая, продолжил:

– Девочка эта, Виктория, кажется? Она ведь сразу тогда сказала, что может быть еще попытка, а я подумал, что она сочиняет все и утрирует. Как у подростков бывает? Чтобы все было по-серьезному, с опасностями, а не просто тривиальный несчастный случай. Если бы я хоть прислушался к ней, хоть бы допустил такую возможность!.. Кать, я бы тут трехсменную вахту организовал из бывших бойцов спецназа, прямо под дверью палаты бы сидели. Как подумаю, что жизнь твоя на волоске опять была и уже по моей вине, так самому себе морду набить хочется. Я теперь в великих должниках и у Вики, и у твоей красавицы Киреевой.

– Что ты, Олег, не прав ты совсем! – заволновалась Катя. – Ты не должен так думать! Эта Валентина обвела бы вокруг пальца твой спецназ и в палату ко мне все равно бы вошла. Она бы просто сказала, что идет выполнять назначение врача, что ей нужно сделать дополнительную инъекцию или что-то в этом роде. Разве твой охранник не пропустил бы?

– Может, и не пропустил. Да, впрочем, что теперь об этом... Спасибо, что защищаешь меня. А выпишут – глаз с тебя не спущу. Плохо, что ты мне про открытки ничего не рассказала. Обидно, честное слово.

– Олег, не обижайся, я ведь их приготовила в тот день к твоему приезду, чтобы как раз и показать. Но видишь, как все случилось... А когда меня выпишут, не знаешь? Спроси, ладно? А лучше попроси, чтобы побыстрее. А то мне без компьютера как-то...

– Что?! Без компьютера?! – притворно рассвирепел Демидов. – Не без меня, любимого, а без компьютера?!

– Я неправильно выразилась, – поспешила исправиться Катя. – Но дома все равно лучше.

– Денька два полежишь, и выпустят, – смилостивился Демидов. – И готовься, мамуля на обед ждет. С «финиками» она тебя уже лицезрела, желает теперь без них увидеть.

– Я боюсь! – закапризничала Катерина.

– Ну что ж поделать, – сказал он философски. – Деваться теперь тебе некуда. Придется терпеть, козявка.

– Не смей называть меня козявкой!

– Как скажешь, козявочка.

И Катя вдруг поняла, что нету больше апатии и злого уныния нет, а на душе легко и хочется жить.

Она полюбовалась еще немножко на елочку, улыбнулась, вспомнив, что Демидов обещал заехать на минутку после обеда, а до обеда всего ничего, и потащилась опять к кровати. Все-таки чувствовала она себя еще погано.

Мобильник ей вернули, но сама она никому не звонила, из деликатности не желая отвлекать народ от работы или от семьи.

Вчера с ней говорила Путято. Новость, которую та сообщила, порадовала, хоть и с изрядной долей горечи. Борик поставил в известность следственные органы, что на Катины метры не претендует и из ее квартиры выписывается – в доказательство того, что к покушению на жизнь бывшей жены никакого отношения не имел и не имеет.

Потом Путято поинтересовалась Катиным здоровьем, пожелала поскорее поправиться и отсоединилась.

Катя подумала, что эта Марианна все-таки хорошая девчонка. Хотя и вредная.

От Вити, Никиты и начальника Валеры пришли эсэмэски. Оно и лучше.

Зато Киреева звонила каждый день. Катерина от нее уставала, потому что чувствовала себя неважно, а Киреева требовала отдачи, ничего не поделаешь, вот такая она, Киреева, и есть.

Катя решилась было позвонить Вике, но передумала, потому что говорить все равно особенно не о чем, если только не перебирать подробности последних криминальных событий, а этого не хотелось. Вика тоже что-то молчала. И Генка молчал. Хотя он никогда и не звонил.

«Вот и хорошо, – думала Катя. – У ребят своя жизнь, почти уже взрослая, свои интересы. Вот и ладно». Но было грустно.

А потом пришла Вика.

Длинный вытянутый серо-голубого цвета свитер, джинсы, на ногах топорщатся бахилы. Была она какая-то то ли стесненная, то ли чем-то сильно озабоченная. Подошла к кровати, поздоровалась, потыкала указательным пальцем в Катино плечо, сказала: «Прикольно выглядишь, теть Кать» и отправилась любоваться елочкой.

Катя облокотилась на подушки, начала предлагать ей конфеты из коробки и виноград, потом спросила, как дела, почему Генка не пришел, и вообще, что нового на воле. Вика немного оживилась.

– Ты знаешь, теть Кать, этот наш новый директор, он не козел, точно! Он из бывших эмчеэсовцев, короче. Вот. Он с кем-то из своих договорился, и Лильку с остальными ребятами взяли в их эмчеэсовское училище, здесь в Москве, прикинь! Прямо среди года! Они уже перебрались в ту общагу, им форму выдали. Прикольно!.. Туда, вообще-то, экзамены полагаются, но наш Меркулов сказал, что ребята сдали такие экзамены, что другим и не снилось, а теорию как-нибудь подтянут. Здорово, правда, теть Кать?

– Здорово, – улыбнулась Катя. – Действительно, очень здорово. А что Гена?

– Гена? У Геныча бабушка нашлась, – ненатурально весело сообщила Виктория Кате. – Объявилась. Типа, папашкина мамаша. Она и раньше знала про Генку, но он ей не очень-то нужен был, пока она совсем одна не осталась, а тут туркнуло ее в темечко, решила объявиться. Сейчас они по нотариусам ходят, оформляет она на него что-то.