В южных морях - Стивенсон Роберт Льюис - Страница 56

Глава третья

КОРОЛЬ АПЕМАМЫ. ДВОРЕЦ, ГДЕ ЖИВЕТ МНОГО ЖЕН

Дворец, вернее, его территория, занимает несколько акров. Со стороны лагуны его ограждает насыпь, со стороны суши — частокол с несколькими воротами. И то и другое вряд ли предназначено для обороны; сильный мужчина может без труда выдернуть колья; и не нужно особой ловкости, чтобы вскочить с пляжа на насыпь. Здесь не стоят вооруженные стражи или солдаты, арсенал на замке, и единственными часовыми являются неприметные старухи, таящиеся ночью и днем перед воротами. Днем эти карги варят сироп или занимаются тому подобными хозяйственными делами, ночью лежат в засаде или, сидя вдоль частокола, исполняют обязанности евнухов гарема и являются единственными стражами жизни тирана.

Стражницы — подходящая охрана для этого дворца женщин. О количестве жен короля я не имею ни малейшего представления, а о назначении имею лишь смутное. Сам он выказывает смущение, когда их называют его женами, именует их «моя семья» и объясняет, что они его «кусини» — кузины. Из всего множества мы выделяли только четырех: мать короля, его сестру, серьезную, энергичную, почти столь же умную, как брат, собственно королеву, ей (и только ей) моя жена была официально представлена, и фаворитку на час, красивую, грациозную девушку, она целыми днями сидела с королем и как-то (когда он лил слезы) утешала его ласками. Меня уверяли, что даже с ней отношения у него платонические. На заднем плане фигурировало множество женщин, худощавых, полных и слоноподобных, в широких свободных платьях и в крохотных риди; знатных и простолюдинок, рабынь и повелительниц; от королевы до судомоек, от фаворитки до тощих часовых у частокола. Не все они, разумеется, «моя семья» — многие просто служанки; однако занимало ответственные должности поразительное множество их. То были ключницы, казначейши, блюстительницы арсенала, бельевых и складов. Каждая знала и выполняла свои обязанности просто восхитительно. Если что-то требовалось — то или иное ружье, тот или иной рулон ткани — Тембинок вызывал нужную королеву; та приносила нужный ящик, открывала его перед королем и демонстрировала доверенное ей добро в полной сохранности — вычищенное и смазанное оружие, должным образом сложенные вещи. Все это громадное хозяйство работает без сбоев и спешки, с минимумом слов, четко, как часы. Нигде я не видел более полного и повсеместного порядка. Однако мне всегда вспоминались скандинавские сказки о троллях и великанах-людоедах, сердца которых ради безопасности зарывали в землю и должны были поверять эту тайну женам. Он не гонится за популярностью, но тиранически правит подданными с таким простодушием, которым нельзя не восхищаться и о котором трудно не сожалеть. Если одна из этого множества окажется вероломной, если арсенал будет тайком открыт, старые карги у частокола заснут и оружие попадет в деревню, почти наверняка произойдет революция, наиболее вероятным исходом ее будет смерть, и дух короля Апемамы вознесется к духам его предшественников с Марики и Тапитуеа. Однако те, кому он доверяет, все женщины и все соперницы.

Собственно говоря, существует нечто вроде мужского министерства или штаба: повар, стюард, плотник и суперкарго: иерархия та же, что и на шхуне. Шпики, «ежедневные газеты его величества», как мы их прозвали, каждое утро приходят с донесениями и уходят снова. Повар и стюард занимаются только столом. Суперкарго, чьей обязанностью является вести учет копры, получая за это в месяц три фунта плюс комиссионные, бывают во дворце редко; минимум двое из них находятся на других островах. Плотник, весьма искусный и общительный старик Рубам — очевидно, Рувим? — во время моего последнего визита возведенный в губернаторы, ежедневно что-нибудь меняет, расширяет, украшает, исполняя бесконечные королевские изобретения; его величество иногда проводит вторую половину дня, наблюдая за работой Рубама и беседуя с ним. Но все-таки мужчины во дворце посторонние; никто из них не вооружен, никому не доверен ни единый ключ; к сумеркам их обычно уже нет во дворце; бремя монархии и жизни монарха безраздельно лежит на женщинах.

Это семейство не похоже на европейское; еще меньше похоже оно на восточный гарем: пожилой бездетный мужчина, жизнь которого находится под угрозой, одиноко живет в окружении женщин всех возрастов, положений и степеней родства — матери, сестры, кузины, законной жены, наложниц и фавориток, старых и малых; среди них он единственный господин, единственный мужчина, единственный распорядитель почестей, одежд и предметов роскоши, единственная цель многочисленных желаний и устремлений. Сомневаюсь, что в Европе отыщется смельчак, способный опробовать подобный такт и образ правления. И в начале у Тембинока, похоже, были сложности. Я слышал, он застрелил одну из жен за легкомысленное поведение на борту шхуны. Другую за более серьезное преступление убил на месте, выставил ее труп в открытом гробу и (чтобы это предостережение лучше запомнилось) оставил гнить перед воротами дворца. Годы, вне всякого сомнения, благотворно подействовали на него; в таком громадном масштабе легче играть роль отца, чем мужа. И сейчас, по крайней мере на взгляд чужеземца, все как будто бы идет гладко, жены гордятся его доверием, своим положением и своим хитроумным повелителем.

Насколько я понимаю, они видят в нем полубога. Любимый учитель в женской школе, пожалуй, мог бы вызвать такое отношение к себе. Только учителю не приходится есть, спать, жить и стирать свое грязное белье среди поклонниц, он уходит из школы, у него есть свое жилье, своя личная жизнь, по крайней мере, у него есть выходные, а более невезучий Тембинок всегда на сцене и в напряжении.

Никогда я не слышал, чтобы король говорил грубо или выражал хотя бы малейшее неудовольствие. Поведению его была присуща полнейшая, несколько суровая доброта — доброта человека, уверенного, что ему будут повиноваться; и временами он напоминал мне Сэмюэла Ричардсона в кругу обожающих его женщин. Жены его говорили громко и без спросу высказывали свое мнение, как жены в Англии или, может быть, как слабоумные от старости, но уважаемые тетушки. В целом я нахожу, что он управлял своим сералем гораздо больше с помощью искусства, чем страха; и те, кто высказывает иное мнение (и кто не имел моих возможностей наблюдать), видимо, неспособны обнаружить разницу между уровнями занимаемого положения, между «моей семьей» и прихлебательницами, прачками и проститутками.

Примечательной чертой вечера является игра в карты; на насыпь выносят лампы и «я и моя семья» играют на табак в течение часа. Совершенно в духе Тембинока то, что он сам изобрел для себя игру, совершенно в духе обожающей его семьи, что ее члены клянутся этим нелепым изобретением. Игра основана на покере, ведется с онерами из нескольких колод и невообразимо скучна. Но я увлекаюсь всеми играми, изучил и эту — факт, за который жены (не находящие в моей персоне иных достоинств) громко выражали мне свое восхищение. Подделать его было невозможно, это было искреннее чувство: жены короля гордились своей особой игрой, были задеты за живое тем, что другие не проявляют к ней интереса, и расцвели, польщенные моим вниманием. Тембинок делает двойную ставку и за это получает две сдачи карт на выбор: мелкая уловка, в которой жены (за много лет) еще не разобрались. Он сам, разговаривая со мной наедине, сказал под большим секретом, что обеспечивает себе выигрыш, и этим объяснил свое недавнее великодушие на борту «Экватора». Он позволил женам купить себе табака, чем они тогда были очень довольны. Потом выиграл этот табак в карты и вновь стал, без дополнительных расходов, кем надлежало, — единственным источником всяческих поблажек. И подвел итог этой истории той фразой, которой почти всегда завершал любой рассказ о своей политике: «Много лучша».

Территория дворца выложена раздробленным кораллом, причиняющим боль глазам и босым ступням, но тщательно заровненным и прополотым. Десятка два или больше построек образуют внутри частокола что-то вроде улицы и разбросаны по краю насыпи; жилые дома для жен и служанок, склады для королевских редкостей и драгоценностей, просторные маниа-пы для пиршества и советов, некоторые на деревянных сваях, некоторые на сложенных из камней столбах. Один еще строился. Это новейшее изобретение короля: европейский каркасный дом, возведенный для прохлады внутри просторного маниапа, крыша его, похожая на палубу судна, должна служить высоким, затененным, однако частным променадом. Там-то король и проводит часы с Рубамом; там я иногда присоединялся к ним. Выглядит этот дом совершенно необычно, должен сказать, мне он весьма понравился, и я с удовольствием приходил на советы архитекторов.