Лезвие бритвы (илл. Г. Бойко) - Ефремов Иван Антонович - Страница 76

Ивернев заставил себя успокоиться и позвонил Андрееву.Извинившись,сообщил, что дома что-то случилось. Он немедленно вылетает в Ленинград и просит позвонить завтра в министерство и перенести прием на другой день.

Через несколько минут он мчался на такси в Шереметьево.

Евгения Сергеевна выбежала ему навстречу и вдруг показалась ему маленькой, беспомощной, постаревшей. Ивернев впервые видел свою мудрую, спокойную мать такой подавленной. Мучительная жалость сдавила ему горло. Он не смог произнести ни слова и только молча стоял, вопросительно глядя на нее.

— А Тата… ушла во вторник, и я сразу же дала тебе телеграмму. Как только нашла записку.- Евгения Сергеевна протянула сыну лист из большого блокнота, исписанный крупным, ровным почерком Таты.

«Простите меня, простите! Евгения Сергеевна, дорогая, бесконечно милая и добрая, объясните Мстиславу, что я скверная, что я поступаю недостойно, но иначе я не могу.Не ищите меня. Через несколько часов я буду далеко и никогда не вернусь сюда, где мне было дано узнать двух чудесных людей- вас и Мстислава. Оба вы приняли меня сразу всей душой, и я… я наношу вам такую обиду и причиняю страдания.Эта мысль ужасно мучает меня, не дает покоя. Если можете, то простите и позвольте поцеловать на прощание вашу ласковую руку и… — тут что-то было тщательно зачеркнуто, потом более неровными буквами приписано: — И поцелуйте Мстислава за меня, если можете. Прощайте. Тата».

Ивернев несколько раз перечел лист бумаги, разрушивший одним махом его счастье, все планы его жизни.

— Тут что-то не так,- хрипло выдавил он из себя.

— Что же заставило ее убежать, как воровку, боясь прямого и открытого признания?…

— Не надо, мама! Как можем мы судить? Надо знать все обстоятельства!

— Нет таких обстоятельств, чтобы скрыть правду от тех, кого любишь!

— А как же святая материнская ложь? Легенда о белом покрывале? Как судить только от себя, со своей стороны, если все в мире имеет две?

— Как ты любишь ее, Мстислав!

— Люблю, но не думай, что я готов ее оправдывать только поэтому. Я обвиняю Тату, но не выношу окончательного приговора, который принесет или прощение, или отравит всякое воспоминание о том, что было.

— Ты никогда не вынесешь его! Ты ее не увидишь больше и ничего не узнаешь.

— Редко бывает, чтобы поступок остался нераскрытым. Рано или поздно… Да довольно об этом. Ты очень страдаешь, моя родная? Поедем завтра в Москву. Тебе будет тяжело здесь одной.

Телефонный звонок заставил обоих вздрогнуть. Надежда, мелькнувшая было на лицах Евгении Сергеевны и Мстислава, погасла. Говорил Солтамурад:

— Плохие новости. Евгения Сергеевна, плохое дело!

— Что такое, милый? У нас тоже плохо в доме!

— Несчастье с Мстиславом?!

— Нет, Мстислав приехал, он здесь. Я позову.

— Погодите, какая такая беда?

— Солтамурад, от нас ушла Тата!

— Не может быть! Как так?… Ай-яй!… Я позвоню после. Успеется! — Мстислав взял у матери трубку.

— Нет уж, говори, Солтамурад!

— А, ты, дорогой! Как же так?… Знаешь, что получилось у меня? Пожар на квартире у Муравьева! Загорелось в кабинете, говорят, от старых проводов.

— Ущерб большой?

— Очень!Часть рукописей сгорела, другую залили водой. Письменный стол тоже загорелся,и погибла копия легенды,которую мы начали переводить, все погибло, нет ни листка. Старик в больнице, с горя хватил инфаркт. Я у него каждый день, а надо ехать в Москву. Встретимся в Москве.

— Мы туда поедем с мамой завтра, ищи нас у Андреева. Хорошо?

— Договорились, дорогой. Прощай пока!

Глава вторая

КОЛЬЦО С ХИАСТОЛИТОМ

— Итак, Мстислав, когда поедешь на юг Индии, не забудь про чарнокиты. Если повезет, то наша наука сможет сделать немалый подарок индийским друзьям. Докажем идентичность чарнокитовых массивов Гондванского щита в Южной Африке и в Индии,что поведет,возможно, к обнаружению алмазоносных зон. Мне кажется, что общий размыв древнейших толщ в Индии был менее глубок, чем в Африке, — это раз. Далее, зоны с алмазоносными трубами прорыва в Индии залегают или в областях с обильной растительностью, или прикрыты обширными покровами базальтов в сухих районах Деканского плато. Прогнозируй, соображай, а кроме того, помогай во всем. Воспитанник Ленинградского горного института, ты хорошо квалифицирован в минералогии, а это основа всей практики.

Ивернев слушал, делая время от времени заметки в полевой книжке, переплетенной в серый холст.Кончив наставления, профессор Андреев задумался, откинувшись в кресле. Ивернев закурил, рассматривая орнамент на громадном, во всю стену, китайском ковре, потом спросил:

— О чем это вы, Леонид Кириллович?

— Грустно сделалось. Когда-то, в твои годы, я пробовал представить себе, будет ли такое время, что я не смогу ехать в экспедицию?

— Разве вы не можете ехать?

— Могу, только никогда не ездил, чтобы поработать в полную силу. Мои помощники,от главного геолога до проводника,всегда говорили: «С вами хоть на край света, хоть в саму преисподнюю». Почему? Медом по губам не мазал, уговаривать да льстить не мастер,требовал сурово.А потому,что всегда считал, что у начальника не только голова должна соображать, этого мало. Начальник — тот, кто в трудные моменты не только наравне, а впереди всех. Первое плечо под застрявшую машину- начальника, первый в ледяную воду- начальник, первая лодка через порог- начальника; потому-то он и начальник, что ум, мужество, сила,здоровье позволяют быть впереди. А если не позволяют- нечего и браться.

— Не могу согласиться с вами, Леонид Кириллович! Если коллектив хороший, загорелся общей работой…

— А надолго этого горения хватит, если никто не будет вести? Нет, раз уж сердце сдало,не могу больше тащить лошадей на веревках по обрыву, гнать плот, рубить лес. Не могу! А думалось раньше, что так вот- раз, упаду и умру на леднике,в тайге или в пустыне. Почему-то больше хотелось в пустыне, чтоб сложили товарищи каменный холм и он служил бы ориентиром для таких же,как я, исследователей земли. Знаешь стихотворение Марины Цветаевой про арабского коня? О легенде,что ежели такой конь больше бежать не может, то перекусывает на ходу себе жилу и умирает, истекая кровью…

— Да что это с вами, Леонид Кириллович, дорогой?

— Разве не видишь? Смерть как хочу поехать в Индию,а знаю, что жары там не выдержу и вернут домой как бесполезный тюк.

— Ну и терминология у вас! Тюк… вьюк… каюк! — расхохотался Ивернев.

Леонид Кириллович посмотрел на ученика почти с негодованием, подумал и улыбнулся сам.

— Так уж от века идет.Сам такой был в молодости,тоже не верилось, что могу умереть.Не думал,что буду горько жалеть об упущенных возможностях, зная, что они более не представятся. А ежели представятся, то не будет сил.

— Я никогда еще не жалел об упущенном.

— Конечно. Потому, что впереди еще бесконечная дорога! Это и есть молодость. А вот когда придет время и поймешь, что ничего другого уже больше никогда не будет…

— Мне это трудно понять.

— И долго еще не поймешь.Ну ладно, бог с ними, с упущенными возможностями. Нет их,так есть неотложные дела! Кстати, нет ли в личных бумагах твоего отца каких-нибудь указаний на древние рудники в Средней или Центральной Азии?

— Как, и вы об этом!

— Что это с тобой? Нервы не в порядке? Комиссию проходил? Смотри не сконфузься с командировкой, дело ответственное. Помнится, ты путал что-то с моим приездом, мямлил по телефону чепуху.

— Ни при чем тут нервы!Дело в том,что вы уже второй человек,интересующийся личным архивом моего отца.

Настал черед насторожиться профессору.

— Собственно говоря, интересуюсь-то не я, черта мне в древних рудниках, это дело рудных поисковиков да еще археологов.Как раз тут объявился приезжий археолог, не то немец, не то турок из Анкарского археологического института. Был, между прочим, и у меня,откуда-то узнал, что я был учеником Максимилиана Федоровича. Помнится, твой отец описывал рудники трехтысячелетней давности где-то на границе с Афганистаном и с Ираном. Так этот профессор Вильфрид Дерагази…