Курляндский бес - Плещеева Дарья - Страница 51

– Гляди, гляди…

– Точно – он!..

На краю крыши стоял черт. Его крылья был сложены, он вертел головой, что-то высматривал.

– Сгинь, рассыпься, нечистая сила… – прошептал Ивашка, крестясь.

– Чур меня, чур, наше место свято, – добавил Петруха и тоже перекрестился.

Черт прошел по крыше и перескочил на другую. Оказалось – ноги у него длинные и в узких сапогах. Кафтанишко – до причинного места. Примерно таковы были черти на образах, только с хвостами – а хвоста Ивашка с Петрухой не заметили.

– Пошли отсюда, – шепнул Петруха. – Увидит нас, слетит, худо будет…

– Погоди ты… Я отродясь живого черта не видал… Да он и в другую сторону глядит…

– Ты сдурел?

– Когда еще живого черта увидим? Молчи, услышит…

Они таращились на нечисть довольно долго и дождались – черт заговорил.

– Сюда, сюда, любезный друг! – позвал он. – Вот тут вам будет удобно подняться!

– Выдержат ли мой вес эти хилые дощечки? – полюбопытствовал хрипловатый мужской голос.

– Выдержат!

– Тогда протяните мне руку, господин черт!

– Ишь ты, черти-то в аду по-голландски говорят, – заметил Ивашка. – Нет, теперь уходить нельзя.

Черт помог взобраться на крышу другому – может, тоже черту, а может, и человеку, сразу это понять было невозможно.

– Сегодня мы снимем крышу с одного замечательного домика, я давно за ним наблюдаю, – сообщил черт. – Я сверху многое разглядел. Там я видел двух бегинок. Они скромны и очаровательны, они похожи на двух сестричек, нежно любят друг дружку, спят в одной постели. Но они тоже бесовки, они хитрые! Они получают загадочные письма! Я нарочно слетел вниз, чтобы разглядеть то, что лежало на подоконнике…

– Ты понимаешь, что он говорит? – прошептал Петруха.

– Не все, многое понимаю… Нишкни…

– У меня орлиное зрение, как у всех бесов. Я разглядел на печати письма три пентаграммы. Наш знак, наш! Это письмо из ада, его принес ночью адский точильщик. Он точит вилы, на которых корчатся грешники. Я послал моего друга, дона Аррибо, чтобы он нашел это письмо. Сестричек нет, они куда-то улетели. Может быть, в Париж? Их ведь звали в Париж – адский точильщик сказал, что Париж прекрасен в пору цветения каштанов. А дон Аррибо – вон он, копается в сундуке… Глядите, глядите, сейчас он что-нибудь найдет…

– Перетолмачь, – потребовал Петруха.

– Потом, потом…

– Осторожнее, господин черт, – предостерег беса его приятель. – Вы уже однажды свалились с высоты и повредили копыто.

Ивашка перекрестился.

– Ты что? – спросил Петруха.

– У него в сапогах – копыта…

Ивашка понимал, что нужно уходить, пока черти их с Петрухой не заметили. Но когда еще посмотришь на такое диво? Любопытство удержало его.

– Я был первым среди поднявших мятеж! – похвастался бес. – Мы все падали с одинаковой высоты, но я был первый, все прочие свалились на меня, отчего я и получил увечье.

– Да, господин черт, это вы уже рассказывали. Но смотрите, дон Аррибо зажег еще одну свечу. Ему трудно в полумраке обыскивать жилище бегинок. Как вы считаете, что он там надеется найти?

– Не знаю, это его проказы, – беззаботно ответил бес. – А мы можем снять крышу с дома бургомистра.

– Можем, – согласился бесов приятель. – Но тогда бургомистр нас увидит. А он хитрее любого черта. Он может позвать старого алхимика, алхимик прочитает свои заклинания и опять засадит вас в колбу. Вы ведь не хотите этого? По-моему, бургомистр уже услышал наши голоса. Ступайте домой поверху, а я слечу вниз и пойду пешком.

– Нет, в колбу я не хочу… Нет, не хочу… Послушайте, вы не знаете, куда пропал мой бесенок?

– Нет, этого я не знаю.

– Я еще прогуляюсь и вернусь. Может, мне составит компанию благородный дон Аррибо.

– Может, и я еще вернусь. Или подожду вас у вашего жилища.

Бесов приятель полез с крыши.

– Сдается мне, я этот голос знаю, – пробормотал Петруха.

– Сейчас проверим…

Тот, кто спустился с крыши, исчез из виду, но Ивашка с Петрухой поняли, куда он пошел.

– По улице ходить не желает, чтобы не нарваться на стражу…

– Да и нам бы лучше пройти берегом. Коли что – стражу в плаванье отправим…

Вскоре они поняли, что бесов приятель направляется к форбургу. А когда он вышел на место, где лунный свет позволял увидеть его развалистую походку, Ивашка с Петрухой окончательно убедились: это Петер Палфейн.

– Господи Иисусе, спаси и сохрани, – прошептал Петруха. – Дожил – с чертом разговаривал… А ведь как ловко человеком притворяется! Не зря же он со змеей странствует…

– Или человек притворяется чертом, – возразил Ивашка, потому что не возражать Петрухе он уже не мог. – Эй, господин Палфейн!

Моряк обернулся.

– Это вы, московиты?

– Господин Палфейн, нам сам Господь вас послал! – сказал Ивашка, внимательно глядя, не поморщится ли моряк от слова «Господь».

– На что я вам сдался в такое время?

– Господин Палфейн, нам нужна бритва.

– Что? Бритва? В полночь?!

– Господин Шумилов велел добыть. Он у нас главный, что прикажет – то и делаем, – Ивашка развел руками. – Думали цирюльника будить. Но у вас наверняка в хозяйстве есть бритва?

– Имеется. Да я сейчас иду к себе, в форбург, бегать взад-вперед не стану, чтобы стражу не пугать. Может, я утром ее принесу?

– Принесите, сделайте милость, да пораньше! – взмолился Ивашка. – А мы ее и купить можем за хорошие деньги. Только чтоб никто не знал.

– Никто и не узнает. Раз я решил к вам наняться, то не подведу. Буду молчать, как соленая треска.

Палфейн хлопнул Ивашку по плечу и пошел к форбургу. Ивашка потрогал хлопнутое место – не горит, не онемело.

– А что, коли Палфейн – человек, так, может, и то, на крыше, не черт? – спросил он.

– А что же оно тогда такое? Ангел Божий? – ехидно полюбопытствовал Петруха.

– Нет, на ангела оно не похоже. А вот из людей – похоже на того графа, что привез Палфейна с мартышками, плясунов и монашек.

– Для чего бы графу скакать по крышам?

– Вот и я думаю – для чего… Пошли, доложим Шумилову, пускай он разбирается! Тсс, стража…

Они прижались к стене.

Стража шла так, как будто ей велено было охранять крыши, – таращилась вверх. Слухи о скачущем по черепице черте, видать, сильно ее смущали. Все три стражника норовили поскорее завершить обход и спрятаться в свою караульню.

– Пошли за бритвой – нашли беса… – пробормотал Ивашка. – То-то Шумилов обрадуется…

А Шумилов сидел у окошка и думал. Пленницу он препоручил Ильичу, тот ее устроил в чулане, снабдил всем необходимым и даже дал свою чистую рубаху, довольно длинную. До утра предстояло решить, что же с ней делать.

Что такое похороны – Шумилов знал. За упокой души пьют, и пьют люто. Вряд ли курляндский земледелец в этом отношении сильно отличается от русского. Те парни, что гнались за Ивашкой и Петрухой, могут к утру проспаться и прибежать в замок, а могут спать до обеда, потом валяться, отпиваясь… чем отпиваясь-то? Пьют ли в Курляндии страдальцы огуречный рассол?..

Но приготовиться к неприятностям нужно так, как если бы они заявились с рассветом.

Нужна ли ему, подьячему Посольского приказа Арсению Шумилову, блудная бегинка? Ежели бы хоть что путное рассказала! Так молчит…

Может, отдать – да и перекреститься?

А что, коли все это дело с убийством и побегом, если копнуть поглубже, имеет значение для только-только налаженных отношений между герцогом Якубусом и государем? Вот и ломай голову – нужно ли герцогу, чтобы бегинку изловили и привели к нему? Она его считает свидетелем – а хочется ли его высочеству быть свидетелем?

Вошел заспанный Ильич.

– Наши обалдуи явились, – доложил он. – К тебе просятся. Примешь?

– Приму. Впусти.

Ивашка и Петруха застряли в дверях – хотели войти разом.

– Ну, чего вы среди ночи притащились? – спросил Шумилов.

– Твоя милость, Арсений Петрович, не серчай, тут такое дело, что до утра ждать не хотели, – начал Ивашка. – Ты слыхал, что в Гольдингене черт завелся?