Курляндский бес - Плещеева Дарья - Страница 58

– Что они там орут? – спросил Петруха.

– Точно – вдруг всполошились, как куры в курятнике… Петруха, его ножом закололи!

– Сам слышу! Андерс Ведель? Ивашка, я ж его знаю! Это лоцман, я его видел в Виндаве. Вот выпивоха! Зачем его в Гольдинген-то понесло? В Виндаве больше не наливали?

– Может, пропился до креста и к братцу приехал денег просить?

– А у него крест-то был на шее? – Ивашка выглянул сквозь ветки шиповника. – Нет, брат, не до креста. Он, вишь, одет, обут…

– Не умеют пить в этой Европе…

– Ох, не умеют… Кому бы его понадобилось убивать – с пустым-то кошельком? И даже не раздели…

– Это дела моряцкие, – с умным видом сказал Петруха. – Это, видать, за давний грех отомстили. Что ты на меня уставился? Ты этих дел не понимаешь!

– Не понимаю? Выходит, я дурак?!

Чтобы не дошло до драки, они разбрелись на два десятка шагов и продолжали наблюдать в одиночку.

Мужчины, что вытащили мокрое тело, притихли, стоявшие в сторонке женщины перешептывались. И вдруг раздались отчаянные вопли:

– Братец мой, братец мой!!!

Это из форбурга вели под руки к запруде златокудрого повара. Арне Аррибо стенал, взывал к небесам, призывал в свидетели Господа Бога и всех святых, восклицал то по-датски, то по-немецки, то на классической латыни. Идти от ворот было – полторы сотни шагов, не больше. Подойдя к телу лоцмана, Аррибо опустился на колени – и вдруг замолчал.

Из груди Веделя торчала рукоять ножа. Кто-то уверенной рукой вогнал этот нож прямо в сердце.

Аррибо взялся за рукоять, словно желая вытащить нож, и замер.

– Что, парень, печальная картина? – спросил Ивашку Палфейн, незаметно подойдя сзади. – Отдавай-ка ты мою бритву…

– Сперва поправь нам усы. И господин Шумилов сказал тебе раздобыть нам с Петером здешнее платье.

– Будет вам платье. А что вы задумали?

– Это он один знает.

– И какое же платье вам угодно получить? Народ здесь по-всякому одевается.

– Такое, чтобы не стыдно было в нем по форбургу и по самому замку ходить.

– За кого вас должны принять? За лакеев, за конюхов, за прислугу? За челядь рангом выше?

– Нет, прислуга всех своих в лицо знает… – Ивашка задумался. – А за таких господ, что издали в Гольдинген приехали. Из той же Либавы. Или из Кандавы. Здешние, но не из свиты герцога и не гольдингенцы.

– На что купить – господин денег дал?

– Отдаст, когда будет куплено.

– Можно и так. Пошли отсюда, я знаю домишко на окраине, где можно устроиться и привести в божеский вид ваши усы. А то вид у вас и впрямь зверский – как у диких буканьеров с острова Тортуга. Ну-ка, покажи свою прекрасную ножку!

Ивашка выставил ногу в желтом сапоге.

– Сломи-ка веточку да измерь, – велел Палфейн.

Во время этого измерения подошел Петруха и получил то же приказание. Потом они с Ивашкой огородами, сделав крюк чуть ли не в четыре версты, вернулись в лагерь московитов и пошли докладывать Шумилову о новостях.

Шумилов был при князе Тюфякине, пришлось ждать. Ивашка просился на кухню, где наверняка имелись припасы, надеялся увидеть бегинку, но Ильич был непреклонен.

Наконец Шумилов появился. Вид у него был мрачный.

– Беда, – сказал он. – Князь-то на ладан дышит, его шевелить нельзя, на телеге везти – как раз окочурится. А к нему из замка письма принесли. Ночью прискакал гонец из Либавы. Князь Мышецкий прибыл морем, везет с собой датского посла к нашему государю, Данилу Касса. Нам велено собираться и тащиться в Митаву, где соединиться с Мышецким. А куда дальше – неведомо. Князя, если будет жив, – хоть в Друю. Нужно будет боярину Ордину-Нащокину спешно писать – на всякий случай, чтобы там все приготовили для такого гостя. До Москвы, боюсь, не довезем…

– Так уезжаем из Гольдингена? – радостно спросил Петруха.

– Уезжаем? – растерянно произнес Ивашка.

– И так уж тут засиделись…

Шумилов взошел на крыльцо, и тут его окликнул подбежавший стрелец.

– Из Друи гонец к твоей милости!

– Ко мне?

– Князюшка-то помирает. Значит, к тебе. Сюда, сюда!

Подъехали два всадника.

– Велено князю Тюфякину в собственные руки отдать, от боярина Ордина-Нащокина, – сказал тот, что постарше.

– У князя правая половина отнялась, под себя ходит. Не ведаю, как домой потащим, – буркнул Шумилов. – Ну как, обратно боярину повезешь или мне отдашь? Я Посольского приказа подьячий Шумилов.

– Тебе тоже от боярина грамотка.

– Давай сюда. Ильич! Спроворь молодцам поесть, уговорись со стрельцами – чтобы им постелили в шатре.

Гонец подумал – и отдал Шумилову все послания. Тот ушел в комнату читать, а выскочивший с кухни Ильич взялся радушно обихаживать гонцов.

Вскоре Шумилов вышел.

– Ну, с Божьей помощью – Динабург взят! – сказал он. – Государь сушей идет к Риге. Часть войска на стругах по Двине будет послана к Кокенгаузену. Это, братцы, уже доподлинная война со шведами. Боярин велит и нам идти к Кокенгаузену. Он еще не знает про княжью хворобу. Надобно решать…

– А что тут решать? Боярина с сокольниками – в Москву!.. Нас со стрельцами…

– Поговори мне еще, воевода! Сперва – в Митаву, там пускай князь Мышецкий решает. Нужно будет – с ним к государю поедем, к войску. Так ли, этак ли – а собираемся в дорогу.

Глава девятнадцатая

Палфейн к обеду притащил мешок, в мешке – все, что требуется кавалеру из захолустья, прибывшему к курляндскому двору. Он помог Ивашке с Петрухой одеться и обуться.

– Волосы коротковаты. Сами видели – тут длинные носят, – заметил он.

– Срамотища. Впору косы плести, – сказал Ивашке Петруха по-русски.

А Ивашка вздохнул – все никак не мог забыть распущенные косы Денизы.

Ведь и не красавица, румянца во всю щеку нет и не предвидится. И дородства никакого. А запали в душу те косы…

Шумилов, которому показали переряженных Ивашку с Петрухой, усмехнулся – а это с ним редко случалось.

– Не передумал служить русскому царю, Петер Палфейн? – спросил он. – Нам сейчас моряки понадобятся. Войско движется к Риге, обложит ее, нужны люди, которые понимают, как морские суда входят в Рижский порт и выходят из порта, какие есть лазейки. Ты ведь бывал в Риге?

– Как не бывать! Я всю Балтику обошел! – гордо сказал Палфейн. – А русскому царю чего ж не служить, коли моряков привечает и платит? Не нужно ли его величеству диковинных зверей? Я знаю, где можно недорого взять.

– Это хорошо. Вот, получи за службу, – и Шумилов, как полагается по московским правилам вежества, вручил старому моряку завернутые в бумажку одиннадцать талеров краковской чеканки с портретом покойного польского короля Владислава.

– В счет жалованья? – осведомился моряк.

– За одежду десять – сам ведь так сказал. И один за услугу. А жалованье тебе пойдет, когда поедем отсюда прочь. Ведь ты сейчас не столько нам, сколько герцогу служишь по мартышечьей части. Когда встретимся с князем Мышецким да когда соединимся с нашими, станет понятно, на что тебя употребить в походе.

– Тоже верно.

– Но за одно дельце плата будет сразу. Ты, Петер Палфейн, лучше нас знаешь, что творится в замке, когда и кого герцог принимает. Нужно сделать так, чтобы одна особа встретилась с герцогом наедине. Придумай что-нибудь, – велел Шумилов. – А эти два красавца будут ее сопровождать.

– Придумаю, – твердо сказал Палфейн. – И не в таких передрягах старина Палфейн выход из положения находил. Только нужно дождаться герцога.

– Подождем.

Шумилов зашел к Денизе в чуланчик и сказал, что Палфейн обещал помочь.

– Только нужно придумать, как вас довести от нашего лагеря до замка. В вашей одежде нельзя – вас сразу узнают.

– Меня можно одеть в русский кафтан, они у вас длинные, на голову – русскую шапку.

– Нехорошо женщине ходить в мужском.

– Я сама знаю, что нехорошо. Послушайте, господин Шумилов, я тут умираю от скуки. Может быть, у вас найдется хоть какая-нибудь книга?