Курляндский бес - Плещеева Дарья - Страница 9

– Начинается! – сказала Анриэтта по-французски. – Ну что ж, любезная сестрица, соберемся с силами и весело пойдем в атаку. Лишь бы их герцог не оказался грязнулей. Остальное я ему готова простить, даже скупость! Но немытые ноги и вонючие чулки – о боже, нет, хоть бы его преосвященство грозился Бастилией!

– У нас хватит денег, чтобы купить ему новые чулки. Это будет нашей первой покупкой в Либаве.

– А счет за чулки мы отправим в Париж!

Анриэтта веселилась и глядела вдаль с торжествующей улыбкой, но Дениза знала, что у нее за такими улыбками скрывается. Рано утром, когда все вещи были собраны и оставалось лишь дождаться графа ван Тенгбергена, Анриэтта вдруг спросила, глядя на баулы и сундук:

– Господи, когда же все это наконец кончится?

Дениза хотела было ответить «никогда», но промолчала. Две женщины на службе его преосвященства не могли рассчитывать даже на спокойную старость в каком-либо из провинциальных монастырей. Обе они слишком много узнали за последние годы – и обе знали, что после того дня, как кардинал перестанет нуждаться в их услугах, вряд ли долго проживут. И даже скопленные деньги не помогут – разве что уплыть в Америку, в Бразилию или в Парагвай, спрятаться среди совершенно чужих людей. Но ведь не угадаешь, кто и где служит синьору Мазарини… разве что синьор Мазарини отправится на тот свет вместе с содержимым своей многоумной головы…

Дениза считала, что ей еще повезло. Верность мужу, которого она несколько лет считала убитым, пока он не объявился где-то в Шотландии, живой и невредимый, до такой степени живой, что даже обзавелся там любовницей, успевшей родить ему двойню мальчиков, – эта верность у нее, очевидно, была написана на лбу самыми крупными буквами из типографии Моретуса. Сам кардинал Мазарини разобрал этот отчетливый шрифт и не давал ей особых поручений, связанных с амурными подвигами. Ему было довольно того, что Дениза всюду сопровождает Анриэтту – а уж той можно было много что поручить. Они стали незаменимой парой: монахиня и куртизанка, преданные друг другу, как сестры.

Флейт встал на рейде, капитан Довсон отправился в шлюпке на берег – говорить с комендантом порта, вернулся – и началась суета с перегрузкой на лодки книг, танцовщиков и мартышек. Корзину с удавом Палфейн не доверил никому.

– Это такая сволочь! Если уронить корзину в воду, вы его больше никогда не увидите! – пригрозил моряк. – Можно звать, пока не охрипнешь, он и ухом не поведет! Плавает треклятая тварь лучше всякой рыбы!

И, схватив корзину в охапку, объявил:

– Ноша, удобно взятая, – половина ноши!

Пока перетаскивали багаж – наступил вечер. И ровно в тот миг, когда последний ящик выгрузили на пирс, огромное красное солнце, своим цветом предвещавшее завтрашний ветер, коснулось края воды, и к берегу побежала дрожащая парчовая дорожка.

Наконец все оказались на причале и озирались в некоторой растерянности – новое место, не дай бог зазеваться и отстать от своих.

– И это порт? – спросила Анриэтта. – Боже мой, во Франции каждая деревушка у пролива имеет такой же, если не лучше. Отчего мы пришли сюда? Ведь даже неизвестно, есть ли тут гостиница! Наверно, мы будем ночевать, сидя на сундуке! Если порт у них таков, то на что похожа дорога от Либавы до Митавы? А у нас тут нет сносного экипажа!

– Пришли по приказу его высочества, – ответил граф. – Герцог платит за судно – он и решает, в какой порт идти. Да это и не весь порт – он был больше и расположен был удобнее, в устье реки, пока и его, и реку не завалили блуждающие пески. А пески появились, когда для нужд города по глупости был вырублен окрестный лес…

– Разве это город?..

– Город, сударыня, и с прекрасным гербом – в синем поле стоящий на задних лапах золотой лев с высунутым красным языком и двойным поднятым хвостом; лев опирается передними лапами о стоящую подле него, вправо, зеленеющую липу…

– Лев! Наверно, в счет каких-то будущих заслуг!

Спорить с возмущенной Анриэттой граф не рискнул. У него хватало забот – нужно было сразу отправить гонца с письмом в Митаву, где, по его мнению, находился двор; впрочем, гарантии, что деятельный Якоб сидит безвылазно в своей столице, не было. Герцог любил городок Гольдинген, в котором родился, часто навещал Виндавские верфи, мог оказаться в любом богом забытом углу своих владений лишь потому, что там сгорела смолокурня. Кроме того, нужно было благоустроить бегинок, танцовщиков, мартышек, удава и поэтического повара с прозаическим лоцманом, пока его высочество не сообщит, куда весь этот табор везти.

Граф, отправляясь в дорогу, еще не знал, сколько человек составят его свиту, и менее всего предполагал, что по доброте душевной возьмется доставить к герцогскому двору двух бегинок со скверными привычками – они желали в любой обстановке получать теплую воду для умывания и горячую пищу. Не то чтобы граф ходил чумазый – но он доверил все эти мелкие заботы верному Яну и понятия не имел, откуда берутся свежие рубашки, что же касается воды – летом можно умыться и холодной, заодно и взбодрит с утра.

Весь груз, предназначенный герцогу, был расставлен на причале в ожидании подвод, и матросы, которых капитан Довсон отрядил в помощь графу, вместе с Андерсом Веделем и Арне Аррибо сидели на ящиках с книгами, глядели на закат, курили фаянсовые трубки, когда-то бывшие белыми, и весело рассуждали о пройденном пути и о кораблях, стоявших на рейде. Анриэтта и Дениза, недовольные тем, что пришлось напрасно возиться с белыми покрывалами, прохаживались по пирсу, критикуя все, на что падал взгляд.

– Нет, это еще не гавань, – рассуждали моряки, – какая гавань, если негде укрыться от бури? Одна видимость! То, что в здешних краях море, может, всю зиму не замерзает, похвально, а только оставаться в любую погоду на рейде – отвратительно. А коли нет природной гавани, одни лишь дюны, сколько хватает взгляда, то нельзя ли приспособить под гавань здешнее озеро? Прорыть от моря канал – и получить отличное укрытие! Озеро огромное, всем места хватит… и поставить волнорезы… А сколько там рыть-то? Да полмили, пожалуй… неужто у герцога не найдется землекопов?.. А мастеров, знающих толк в каналах, нанять в Соединенных королевствах… не надо быть мастером, чтобы использовать для канала устье ручья… а почему бы не вырыть два канала, на севере и на юге, в один – входить, в другой – выходить? И не толкаться, как на рынке локтями?..

Моряки засмеялись и стали пихать друг дружку, показывая, как не могут разойтись в узком месте два пузатых флейта.

Дениза, разумеется, к этим рассуждениям не прислушивалась – а если бы даже прислушалась, не все бы поняла. Но, повернув вместе с Анриэттой, она увидела, что к ящикам крадется некий человек, моряки же сидят к нему спиной и мило разглагольствуют.

– Полюбуйся, – сказала она Анриэтте.

– Вор, – сразу же определила Анриэтта. – Идем скорее, пока у этих бездельников не вытащили ящики из-под их толстых задниц.

– Гляди, еще один…

– Сколько же их тут?

Вора, крадущегося к ящикам, среди которых был и большой походный сундучок графа, бегинки видели со спины, а вот его товарища – в профиль и отметили приятные черты лица, темные волосы, довольно короткие, такую же темную бородку и особенную легкость в движениях: он перебежал от сложенных на причале досок к ряду бочек и затаился за ними, опустившись на корточки и не сводя взгляда с сообщника.

– Я крикну им, – решила Анриэтта.

– Не надо!

Неведомо откуда на причале появились граф ван Тенгберген и Ян. Они заметили воровские маневры, и граф поспешил на выручку к ящикам.

А дальше разыгралась сценка, которая сильно удивила Денизу и Анриэтту.

Видимо, граф окликнул вора – тот даже подпрыгнул, повернулся к нему, и меж ними произошел очень быстрый обмен любезностями. Моряки еще только поворачивались, чтобы посмотреть, кто там ругается, а вор ударил графа ногой и, видно, знал, куда бить, – граф сел на сырые доски причала. Ян бросился его поднимать, а моряки, аккуратно положив трубки, пошли брать вора в плен. Но тут взялся за дело темноволосый красавчик. Кулаки у него, как видно, были железные. Он уложил двоих, товарищ его сбросил в воду самого бойкого из моряков, и оба побежали прочь. На бегу они о чем-то договорились и кинулись в разные стороны. Догнать их было невозможно.