Набег - Витаков Алексей - Страница 26

Янычары построились под самой горой в две шеренги и выжидали. Крымцы приняли на себя главную огневую мощь. И когда на стенах завязалась рукопашная схватка, турки пошли в атаку с английскими мушкетами наперевес. А с горы продолжали палить стрелки. Пули их летели в защитников крепости и били в спины своих союзников. Но таков был приказ хана Джанибека, который не привык считать потери. Высоченный монах возвышался над пиками частокола и был выше всех остальных. Издалека он напоминал страшного огромного ворона, разившего своим посохом налево и направо. В него стреляли, но монах был словно заговоренным. Пули не брали его.

Поначалу Савва, как все защитники, переделав посох на лук, выпускал одну стрелу за другой. Но когда первые жердины лестниц уперлись в стены, он скинул тетиву, точный лук, стал опять посохом, но не спутником странника, а страшным оружием воина.

– Да куды ж ты, свиная голова?! – Савва с хорошим оттягом врезал сверху вниз по мохнатой шапке, показавшейся между пиков частокола.

Кобелев смотрел на монаха и переставал поражаться тому, как этот человек идет в бой. Идет, как на праздник, с молодецким огнем в глазах, словно не на явную погибель, а на забаву. То, что он рожден воином, атамана ничуть не удивляло. Удивляло другое. Складывалось чувство, что монах радуется, когда возникает опасность. Кобелев встречал таких людей не раз, но старался держаться от них подалее. Да они и сами-то сторонились людей, выбирая место жизни при монастырях или вообще отшельничество. Но вот грянул гром, пришла беда, зазвенели клинки, засвистели пули, стрелы, завизжали ядра, и эти люди уже тут как тут. Их не может быть много. Но один такой стоит в бою и вообще на войне нескольких десятков опытных казаков. И горе тем, кто оказался не на их стороне.

Посох Саввы перемещался быстрее молнии, убивая, калеча, скидывая в воды Усмани. Но какая река! Под тем местом, где бился монах, уже лежали кучи поверженных тел, и не было уже видно воды.

– Савва, ты повыше, глянь, что там турки? – Кобелев взял на рогатину конец лестницы. Не справился бы больной и старый атаман, кабы рядом не оказался верный Зачепа.

– Пошли турки! – Монах тяжело дышал, но глаза сверкали ратным задором.

– Как идут? – Атаман присел на настил, переводя дух.

– Слева обходят.

– Между ими и татарами есть промежуток?

– Есть.

– Значит, как встанут перед воротами, Джанибек пошлет подкрепление. Боюсь, не сдюжим.

– Потери, атаман, большие. Стрелки многих повыбивали. Казаков от усталости шатает. Там, гляжу, один турок трубкой попыхивает, идет как на ярмарку.

– Это их командир. Они всегда так ходят, чтобы своим подчиненным внушить уверенность.

– Мне бы сейчас да с этим их командиром побеседовать. – Посох Саввы ни на секунду не прекращал свою ужасающую работу.

Янычары обошли крепость с фланга и уже были готовы к штурму, как залп из полутора десятков пищалей и мушкетов заставил их упасть на землю. Несколько человек упали навеки. Организованного отпора у ворот неприятель не ожидал. Большие потери никогда не входят в планы наемников. И турки, лежа на земле, попятились подобно гусеничным насекомым. Терентий Осипов сразу понял, что штурм со стороны ворот сорван, и противник не пойдет в лобовую, а потому, оставив семь стрелков и троих заряжающих возле ворот, сам с остальными переместился на подмогу Кобелеву. Стрелки Осипова, на ходу перезарядив ружья, молниеносно оказались у бойниц нижнего яруса стены и открыли огонь. И тут уже не выдержали татары. Поначалу отступили, а потом и вовсе побежали по броду на свой берег.

– Перезаряжай! – Кобелев крикнул в тот момент, когда подлая крымская стрела, вылетевшая из бегущей толпы, пробила шею Гмызе.

Старый ветеран захрипел:

– Ах ты, сука, мать твою! – обломил древко у самой раны, но тут же, закатив глаза, полетел со стены прямо на разорванную деревянную пушку. Настоящий, верный своему делу, пушкарь Гмыза накрыл своим мертвым телом, словно флагом, погибшее орудие.

– Гмыза! – Буцко закричал так, что бежавшие прочь татары стали оборачиваться. Казак спрыгнул на землю, подбежал к мертвому. Приподнял горячей от боя ладонью голову пушкаря. – Ты чё ль… Не мри, Гмыза… – Но, увидев остекленевшие глаза, зарыдал. Завыл! Слышавшие этот вой, застыли в ледяном молчании.

– Терентий, – первым пришел в себя атаман, – продолжай вести перестрелку с турками. Они скоро уберутся. Зачепа, посчитай убитых, раненых и целых. Мне нужно знать: кого куда упредить. Савва, возьми кого надо в помощь и одну пушку ставь к воротам кати к воротам.

– К воротам?

– Да. Чего вылупился?

– Так ворота Терентий охраняет и вроде – ничего, справился!

– Я знаю, что справился. А ты сделай, как я велел.

– Деревянные разорвало. Есть только две чугунные.

– Знаю. Вот одну ставь на ворота. Как Терентий турок отгонит, так и ставь.

– Одной-то не мало будет, коли в лоб пойдут?

– Да, в том-то и дело, что не пойдут они больше в лоб. В лоб будут бить с горы, а сами основными силами пойдут на ворота.

– Чего ж сейчас так не сделали? – Савва явно не понимал атамана.

– Да того ж. Думали с двух сторон взять нас. Янычары со стороны ворот, татары прямо с брода. И разом покончить. Но, вишь, Терентий хорошо встретил да угостил. А они не ожидали. А мы здесь на жилах отбились. Теперь они так делать не будут. Я Джанибека знаю. В степи хитрый лис, хитрее не сыщешь, при осаде же ошибок не повторяет. Не получилось за горло, вцепится в ногу. Не получиться в ногу, вопьется в живот. Это настоящий волк.

– Ты сказал, что Джанибек подкрепление кинет? Не кинул…

– То-то и оно. Подозрительно мне это. Но сегодня больше не пойдут. Сейчас попросят до утра мира: мертвых похоронить. Да и горочка у них подосела заметно. Разъехалась, вишь, в разные стороны. Всё продумал Джанибек. Если б сейчас жара была, то долго бы они не прокуковали. Мясо гнить начнет, а там до беды полшага. Но пока весна и ночи холодные. Поэтому день еще горочка их простоит. Но, думаю, хан по-другому сделает… – Кобелев закончить не успел.

– Атаман! – Зачепа глядел из-под руки на татарский стан. – Я видел сегодня много крымцев наверх по течению пошли. Да забыл тебе сказать. И сейчас вон гляжу, еще отряды туда двинулись.

– Вверх, говоришь?

– Ну да. И даже знамя при них.

– Вот и понятно мне теперь стало: почему Джанибек подкрепление не бросил. Значит, нашли они брод в Студеном.

– Еще брод есть? – Савва тоже высунулся за частокол.

– Есть. – Кобелев закусил губу.

– Может, кто указал? – Монах перекрестился.

– В этом нет разницы: указал кто или сами нашли. Вот по засекам их точно кто-то из местных водил. А брод могли сами найти. Засеки каждый год новим, а брод, парень, всегда на одном месте. Эти ханы-то здесь бывали. Хоть давненько, правда. Семнадцать лет минуло, но могли вспомнить.

– Значит, пройдут на Москву, атаман? – Зачепа сплюнул под ноги.

– А то от нас зависит.

– Так ведь Студеное-то в скольки верстах – у-у! – Зачепа махнул рукой.

– И что? Там брод глубокий и узкий. Не то, что здесь. – Кобелев потерся бородой о ворот рубахи. – По одному, ежели на коне, идти придется. Да еще не обмочиться нужно по холоду. Будут на коленях в седлах извертываться. Вот тут бери, только не ленись из пищали.

– Можно мне, атаман? – Монах стиснул посох до белых ногтей.

– Не, Савва, ты мне здесь ой как нужен.

– Кого ж отправлять? Старики быстро не управятся. Крестьяне испугаться могут, коли не в числе окажутся. А казаков в теле раз-два и те нужны пушки туда-сюда тягать? – Глаза у Саввы горели.

– Нет, батюшка мой, – Кобелев покрутил головой, – ты здесь останешься. И ты, Зачепа, не гляди эдак. Тоже здесь будешь. А чего ты еще около меня трешься, а? А тебе чего приказал сделать?

– Дык, батька, ежели бы я не сказал про татарские отряды, ты бы и не узнал.

– Не брани его, атаман. Нам решать бы чего-то надобно. – Савва расстроенно выдохнул.