Набег - Витаков Алексей - Страница 28

– Что до волка-то нам? – Буцко привстал на стременах, пытаясь посмотреть вдаль.

– Вы пока далеко не смотрите. Нет их еще пока. А будут к закату.

– Ты ничего не попутала, баб? Им ведь идти недолго. – Лагута завороженно смотрел на речные блики.

– Любуйтеся пока время есть. – Недоля стукнула посохом оземь. – Любил их мурза коня своего. Пуще родни своей любил. Теперь горюет.

– С чего вдруг занедюжил? – подал голос Зачепа.

– У всех судьба своя. От нее не убежишь. Съел краюху хлеба с руки христовой. А Господь их сюды не звал. И стало плохо скотине.

До Лагуты дошло вдруг.

– Эт спасибо тебе, старица!

– Не мне спасибо говори, а Богу, Лагутушка. Похож ты шибко на отца-то. А вот теперь послушайте бабу старую. Там у них есть человек с золотой чашей на голове. Он и ведет войско басурманское.

– С чашей? – Кородым, доселе молчавший, не выдержал.

Но старуха уже не слушала.

– Конь занедюжил, спотыкаться начал, да пену с губ сбрасывать. Шаг сделает – боком идет. Два сделает – горлом хрипит. А потом и вовсе пал, чуть хозяина не придавил. Хозяин сел на траву-мураву, голову руками обхватил и закручинился. Долго так сидел, все выл да выл, глаза к тверди задирал. А толку что? Не ходи в землю чужую, она как кувшин неведомый, из которого никогда не напьешься, а только горло обожжешь. Потом велел похоронить хозяин коня своего в большой могиле. Долго яму рыли, пока не вырыли. Схоронили, да снова оплакивать. Так и день прошел. – Недоля шла впереди, держась за стремя Лагуты, и все говорила и говорила. На лесной тропе отпустила руку, сделала два шага в сторону и потерялась среди деревьев. Только речь еще осталась на несколько мгновений:

– Слева от брода ложбина есть. Ее Христос любит. От того всегда по той ложбине земляники ковром настлано.

Башкирцев ударил пятками в бока своего гнедого. Четыре всадника продолжили путь к броду на Студеном. Короткий лес снова перешел в степь, и вскоре перед глазами открылась заброшенная деревня.

– Всё. Здесь будем. – Лагута остановил коня в ложбине, где густо росли кустики земляники.

– Ишь, и впрямь тут-ка земляники к лету доспеет невидимо! – Кородым спрыгнул на землю.

– Дожить бы до той поры! – Буцко влажными глазами посмотрел в небо.

– Доживем. – Башкирцев сам подивился своей уверенности.

– А и впрямь татар нету. Неужто Христос хлеба дал? – Зачепа вытаращенными глазами смотрел на уши своей кобылы, которые бойко стригли встречный ветерок.

– Христос, може, и не совсем дал, но подумал, значит! – Лагута глубоко вздохнул.

– Эт как это? – спросил Зачепа.

– Думается мне, Недоля сама и дала коню мурзинскому травленую краюху. Ишь, ведь про нее говорят: Недоля пройдет, пес не взлает, ворон не вскаркнет. Вот, наверно, она и заходила к ним. Иначе-то как все это понимать?

– Ух, вот бабка-то! – Кородым шумно выдохнул.

– Еще говорят, будто семнадцать лет назад, при том еще набеге, прокляла она какого-то хана. Тот с ней возлечь захотел, а она… – Лагута тоже спрыгнул с коня.

– Да ну. Как возлечь? Она вона старая какая. Все, поди уж, мохом поросло! – Зачепа аж икнул от удивления.

– Она ведь не все время в старухах-то ходит, голова поленья! Семнадцать лет назад, говорят старики, баба ух красоты была. – Лагута, заступаясь за Недолю, начинал заводиться.

– Еще сказывают, дескать, казака одного любила? – Кородым осторожно посмотрел на Лагуту.

Башкирцев слышал про эти разговоры, но точно знал, что у него есть мать, которую он любит. А раз есть мать родная, то все это глупости про Недолю.

– Може, кого и любила.

– А как она хана-то прокляла? – Зачепа снова икнул.

– Так вот и прокляла. Сказывают, затащил он ее в свой шатер. А утром она от него вышла, да вся седая. И говорит-таки слова: будет тебе, хан, горе великое. И смерти будешь ждать, точно избавления.

– И чего дале? – Голос у Зачепы явно начинал дрожать.

– А дале, говорят, будто у энтого хана оба сына померли. – Лагута говорил очень спокойно, словно удивляться тут было вообще нечему.

– Хватит уже про бабку? Ну чего, Лагута, тут ладимся? – Буцко тяжело спрыгнул с коня.

– Как, ты говоришь, тебя по имени-то? – Зачепа ехидно глянул на Буцко.

Тот замахнулся плетью.

– Ладно вам! Потом наиграетеся! – Лагута глянул строго на обоих. – Здесь ладимся.

Все четверо спустились в ложбину.

– Кородым, отведи коней подале, да наломай веток с кустов. – Лагута отдал первый свой приказ.

– А чего подале-то, Лагут? А вдруг срочно в седло придется? – Зачепа удивленно смотрел на своего командира.

– А вот чтоб никакой срочности не было. Мы здесь до кончины смертной. Пока не отобьемся!

Все разом опустили головы, потупив глаза. Ледяной холодок пробежал по Лагутиной спине.

– Ну, все, хлопцы, сказать мне вам больше нечего! Давай теперь за дело. Нужно поставить три рахи[8] для ружей. Так удобнее стрелять будет. Кородым кустов принесет, тогда обтыкаем всю эту сторону напротив реки, чтобы не знали, окаянные, сколько нас, и не видели с того берега. У них только луки с собой. Значит, мы должны будем успевать заряжать да палить.

Когда Кородым принес веток и маленький отряд замаскировался, Лагута залег, положил аглицкий мушкет на раху и прицелился. Нужно было пристреляться к броду. Его было легко угадать по песчаному изгибу под водой и легким речным завихрениям.

Выстрелил раз, другой. Прикрикнул на Кородыма, чтобы заряжал побыстрее, и скомандовал Зачепе:

– Теперь ты давай, Зачепушка! Вот видишь камень?

– Угу! – Зачепа прищурил глаз и сосредоточился до судорог в скулах.

– Вот от него они и начнут спускаться. Ты бери сразу ниже камня. Вона там волчок крутится. Давай по нему.

– Угу! – снова отозвался Зачепа и нажал на спуск.

Пуля ударилась в воду, взметнув фонтанчик брызг. Но сильно в стороне.

– Давай еще, дурень соломенный! – Лагута, несмотря на внешнюю грубость слов, сказал очень спокойно, серьезно и не без симпатии.

Вторая пуля легла ближе. Кородым подал заряженное ружье. Снова выстрел. На этот раз точно по центру вьюнка.

– Ну вот так-то! – Башкирцев по-отечески хлопнул друга, – Теперь ты, Буцко!

С Буцко пришлось изрядно повозиться. Лагута даже раз, не выдержав, процедил:

– Как ты в крепости-то хоть стрелял? Поди, по облаку?

– Не. Мне в крепости пищаль картечью заряжали. А еще я Гмызе около пушек помогал. Там ведь некогда целиться было! – Слово «целиться» Буцко проговорил с явныс желанием поддеть Башкирцева.

– А здесь вот надобно.

– А можно мне попробовать? – Кородым блестящими глазами смотрел на ружья, и блеск их дул отражался в его серых глазах. – А не выйдет, так и не надо!

– На твою учебу только пули тратить. На меня уже потратились. Так ты теперь? Нет, коль с меня начали, значит, мной дело и доводить будем! – Буцко ревниво посмотрел на Кородыма.

– Пусть-ка попробует. Даю тебе, пахотник, три раза. Понял? – Лагута вспомнил себя, как просил он у дядьки Пахома пальнуть. Проглотил слезу: казаки не ревы!

Кородым ловко пристроился к прикладу, точно делал это с младенчества. Коротко прицелился. Выстрелил. Выпорхнуло облачко дыма. От камня, на который показывал Лагута, метнулись в разные стороны мелкие, злые искорки. Зачепа аж присвистнул.

– Эвона! – Лагута почесал затылок. – А вот ветку видишь? Аккурат над камнем. От березы идет?

– Вижу! – Крестьянин снова прилип к прикладу.

– Вот где-то так будет голова татарская. А ну…

Снова выстрел. Ветка вздрогнула. Но осталась на месте.

– Промазал! – тут же торопливо заключил Буцко.

– Э, нет, парень. – Лагута ткнул указательным пальцем.

Ветка и впрямь несколько мгновений держалась, но потом, словно силы покинули ее, обломилась и полетела на землю.

– Ты где так научился? – Зачепа удивленно хлопал глазами. – Не казак ведь!

– Не казак. – Кородым нахмурился. – Сам не знаю. Только представлю глаза татарские – туда и палю. В коем месте представлю, так то и мое.

8

Раха – упор для стрельбы в виде треножника.