Крылья (СИ) - Славина Ирена - Страница 65

— Itadakimasu[28]... — бормочу я.

Всё это здорово смахивает на сон наяву... Дальше я на мгновение вижу сидящую напротив девушку-японку в белоснежном кимоно. Её волосы рассыпаны по плечам, она наливает саке из маленького кувшина в такую же маленькую чашку...

— Эй, зажигалки не будет?

Я открыл глаза и вздрогнул. Передо мной на расстоянии вытянутой руки стояла японка из моего видения: черные волосы, светящаяся кожа, белое кимоно. Я шумно втянул воздух и протер глаза. Когда я снова открыл их, напротив стояла девушка в белой больничной пижаме. Она не была японкой, скорее европейкой, но что-то в её разрезе глаз и форме губ ясно указывало на восток.

— Зажигалка? — повторила она.

— Я не курю, — ответил я.

Она молча разглядывала меня секунд этак пять, а потом выдала:

— Хочешь научу?

Я не смог сдержать улыбку.

— Ну а что, — пожала плечами девушка. — А чем тут еще заниматься? Тебе понравится, вот увидишь.

— Катрина, — добавила она и протянула мне тонкую, невесомую ладонь с перебинтованным запястьем.

Я порылся в памяти в поисках подходящего имени. Уайдбек еще не сделал мне поддельных документов, так что можно сказать всё что угодно. На мгновение я снова вижу японку в кимоно, подливающую мне саке. «Эйджи...» — обращается она ко мне.

— Эйджи, — говорю я Катрине и протягиваю ей руку.

Она не была десультором. Клиники Уайдбека были открыты и для простых людей, особенно для тех, кто мог позволить себе палату-люкс за тысячу евро в сутки. Она была одной из пациенток, но я понятия не имел, кто она и откуда.

— Что лечим, Эйджи? — поинтересовалась она, садясь рядом.

— Шею.

Я здорово треснулся об воду, когда упал с моста. Боль в шее с тех пор не давала мне покоя.

— А ты?

Она помедлила с ответом.

— Зависимость.

Я вскинул брови. Зависимость в столь юном возрасте? Ей было лет шестнадцать-семнадцать на вид. Лицо — свежее и юное, без следов какой бы то ни было зависимости.

— Были небольшие проблемы... с алкоголем.

— Придумай что-нибудь поубедительней, — смеюсь я.

Она поворачивает ко мне своё прелестное лицо:

— Зависимость, клянусь. Они тут пичкают меня какими-то колёсами, аминокислотами, и витаминами, и заставляют есть лошадиными порциями... Но видел бы ты меня пару недель назад...

— Ты не похожа на человека с зависимостью.

— Ну спасибо, Эйджи, ты так мил.

— Не за что.

Я мог бы сделать всего один звонок и получить исчерпывающую информацию об истории болезни Катрины. Но я не собирался этого делать. Я считал, что у любого человека есть право на тайну.

Катрина вскакивает на ноги и быстро уходит, минут через пять возвращается с дымящейся сигаретой в руке:

— В гостиной круглосуточно горит огонь в камине, а я совсем забыла, балда! Могла бы уже десять раз подкурить эту чертову сигарету!

Она усаживается рядом на траву.

— Ну что, будем учиться? Затягивайся и держи дым в себе.

Катрина протягивает мне свою сигарету, я беру её и медленно делаю затяжку.

— Ты соврал мне! — возмущается она. — У тебя слишком хорошо получается как для первого раза. Ну вот, а я так хотела побыть учительницей.

Моё тело реагирует на никотин с тихим восторгом. Эйджи определённо был курильщиком...

— Не расстраивайся, может быть, ты сможешь поучить меня еще чему-нибудь, — говорю я и смотрю на неё в упор. Никотин сладко туманит голову: мне хочется подразнить её — такую юную и самоуверенную.

Катрина выдерживает мой взгляд. Потом опускает глаза, улыбаясь каким-то своим мыслям. Мы сидим под деревом в саду клиники Уайдбека и курим одну сигарету на двоих.

В тот же вечер, как только сумерки легли на землю, мы целовались с ней в саду, как ненормальные, — у дальней ограды, увитой плющом. Только чудо не позволило мне раздеть её там же, и заниматься с ней любовью, пока не выпадет утренняя роса. Она была такой нежной, такой дерзкой, такой необыкновенной, она определенно заслуживала лучшего обращения, чем секс на больничном газоне среди компостных куч. Я поймал её руки, которые успели расстегнуть все пуговицы на моей пижаме, и сказал ей, прямо в её затуманенные от желания глаза:

— Я хочу, чтобы завтра всё было так же просто, как было сегодня.

Она кивнула, хотя вряд ли понимала, о чем я.

— Поэтому мы не будем с тобой спать. В этот раз.

— Эйджи, — выдыхает она в новом рывке и жмётся ко мне так смело, что дух захватывает.

— Не сегодня. И не в этом месте. Я не хочу думать, что воспользовался тобой, пока ты пыталась встать на ноги после... чего бы там ни было.

— Я уже встала на ноги, — возражает она. — Как только нашла тебя...

— Ты выйдешь из этой клиники, я выйду из этой клиники, и мы вернемся к тому, на чем закончили. Никаких больничных роб, никаких больничных коек, никаких колёс, которые тебе сейчас дают. Согласна? Таблетки, которые ты пьёшь, могут... воздействовать на ход твоих мыслей. Я хочу убедиться, что сплю с тобой, а не с твоим автопилотом.

Катрина звонко рассмеялась.

— Кто знает, может быть, мой автопилот гораздо лучше меня самой?

— Я выбираю тебя, — сказал я.

***

После реабилитации я вернулся в Швейцарию, немного побыл с семьёй и вскоре уехал в Англию изучать клиническую медицину в Оксфорде. Катрина поступила туда же, на факультет английской филологии и лингвистики. Конечно, мы договорились об этом заранее. Учиться в одном университете — почему бы нет? Её семья могла позволить себе любой каприз и, кроме того, родителям Катрины не терпелось отправить её подальше из Чехии в надежде, что учеба и активная жизнь помогут ей справиться с алкоголем.

Месяц спустя после начала учебы мы сняли пентхаус с видом на реку Шервел и стали жить вместе. Если бы я мог потерять голову, как обычные люди, я бы несомненно потерял её.

Катрина обладала той нетривиальной гипнотизирующей красотой, какой так часто обладают люди смешанных кровей. Её мать была вьетнамкой и когда-то прибыла в Прагу из Ханоя по программе культурного обмена. А отец — чешским промышленником, предки которого сколотили состояние на серебряных рудниках в Кутна Гора. От отца-чеха Катрина унаследовала европейский тип внешности и светлую, как фарфор, кожу, а от матери маленький рост, блестящие черные волосы и восточный разрез глаз. От кого из них она унаследовала сумасшедшее упорство, а от кого — дьявольскую чувственность, — теперь останется загадкой.

Не скажу, что мои родители пришли в восторг, когда узнали, что я встречаюсь с обычной девушкой. Они скорее предпочли бы Эланоидес или кого-нибудь еще из десульторов.

— Лучше иметь рядом с собой человека, который... будет в теме, — настаивала мама в очередном телефонном разговоре. — Сейчас это, может быть, не очевидно, но со временем ты поймешь... Особенно, когда дело дойдёт до семейной жизни и детей.

На таких моментах я едва не фыркал.

— С чего вы решили, что дело дойдёт до брака?

— А, ну если у вас всё не очень серьёзно, то ладно.

— У нас серьёзно, — возражал я.

— О боже, Крис, не морочь мне голову... Серьёзно, но без мыслей о браке? Так не бывает.

— Аджайя! — возмущается где-то на заднем фоне отец. — Парню всего двадцать лет, оставь его в покое, пусть траха... живёт, с кем хочет, пока с телом везёт. Сынок, как там твоя шея?

Я прижимаю трубку плотнее к уху, чтобы грубоватые отцовские реплики не долетели до ушей Катрины, которая в этот момент лежит рядом в чем мать родила и дописывает очередной реферат.

***

Кор тоже узнал о Катрине. Трудно держать что-либо в секрете, когда брат ошивается в том же университете. Как-то мы поужинали вчетвером: я, Катрина, Кор и его подружка, чьё имя я так и не запомнил. Кор весь вечер не сводил с Катрины глаз, разглядывая её с каким-то едва ли не научным интересом, а когда девчонки вместе ушли в уборную, сказал мне:

— Обалдеть. Как тебе удалось довести её до такой стадии?

— Что? — переспросил я.

— У неё Инсанья к тебе. И в очень запущенной стадии. Только не говори, что ты не заметил.