Культура на службе вермахта - Пленков Олег Юрьевич - Страница 82

82

На самом деле, с момента введения всеобщей воинской обязанности пропаганда взялась за благодатную тему — вермахт стали преподносить как неотделимую часть народа, а не как классовую организацию: звание офицера стало доступно любому человеку. Такие суждения были сладкой музыкой для простых людей, ведь в Первую мировую войну рейхсвер во многом оставался кастовой системой и рабочие не особенно доверяли кайзеровским офицерам. Вспоминая Первую мировую войну, Гитлер говорил, что тогда были забастовки и, соответственно, недопоставки боеприпасов на фронт, а сейчас рабочие якобы знают, что куют оружие для своих товарищей. Такой пропагандистский поворот обеспечивал рост производительности труда гораздо лучше, чем ужесточение дисциплины или карательные меры. В войну Геббельс инсценировал награждение передовых рабочих не гражданскими орденами (как это было, например, у нас в стране), а боевыми Рыцарскими крестами. Это имело весьма значительный пропагандистский успех.

Геббельс и Гитлер, по всей видимости, были первыми политиками, осознавшими, что самая широкая культура и сознание гораздо примитивнее, чем представлялось обычно. Недаром один американский публицист сказал, что если бы Гитлер и Геббельс не оказались у власти в Германии, а эмигрировали в США, то они стали бы там основателями самой крупной в мире и преуспевающей рекламной компании. Английская «Тайме» 25 марта 1939 г. писала, что «Гитлер в своих комментариях циничен, как наши авторы рекламных роликов»{750}. По всей видимости, гитлеровский дар завораживать массы и вести их за собой проистекал из интуитивного знания психологических закономерностей рекламы и умения спекулировать на человеческих слабостях и ошибках. Гитлеровские принципы пропаганды состояли в апеллировании к широким массам, в концентрации на немногих вопросах, в постоянных повторениях одного и того же, в настойчивости и терпении в ожидании результатов{751}. К этим принципам последующая практика пропаганды или рекламы добавила немного.

Для Гитлера — со времен написания «Майн кампф» — пропаганда была важнейшим политическим инструментом; правильное применение пропаганды он рассматривал как искусство, неизвестное буржуазным партиям{752}; собственно, причину успеха социал-демократии и коммунистов Гитлер видел именно в пропаганде. В «Майн кампф» он писал, что во время Первой мировой войны в Германии вообще не было пропаганды; его восхищала действенность и точность английской военной пропаганды, организованной лордом Нортклифом. Это мнение разделяли Эрих фон Людендорф, Пауль фон Гинденбург, Эрнст Трельч, которые также указывали, что Германия проиграла прежде всего в силе слова и мысли{753}. Немецкую военную пропаганду того времени Гитлер считал по форме совершенно не соответствовавшей заданным целям и психологически ложной: огромной ошибкой было изображать врага смешным, как это делала немецкая и австрийская пропаганда, так как встреча с врагом на поле боя убеждала в обратном, и человек, введенный в заблуждение, терялся и должен был самостоятельно составлять мнение о враге. Напротив, английская и американская пропаганда была психологически точной: рассказывая о немцах как о варварах, она готовила солдат Антанты к серьезной и тяжелой борьбе{754}.

В другом месте, сравнивая речи кайзеровского канцлера Бетмана-Гольвега, — по словам Гитлера, умного и образованного человека, — с публичными выступлениями английского премьер-министра Ллойд-Джорджа, Гитлер однозначно отдавал предпочтение последнему и делал вывод о несомненном преимуществе его доступного языка: «Речь государственного мужа должна ориентироваться не на университетского профессора, а на простой народ. В этом — масштаб гениальности оратора»{755}. Гитлер писал, что пропаганда столь же мало похожа на науку, как плакат на искусство: лаконичными средствами и ярким цветом плакат должен привлекать внимание толпы{756}.

Восхождение к власти Гитлера и подъем нацистского движения — это самый поразительный за всю обозримую европейскую историю пример победы политической партии, еще недавно бывшей в положении аутсайдера и пользовавшейся лишь региональной (Бавария) поддержкой избирателей. При попытке объяснить мощный взлет нацистского движения недостаточно учитывать только виртуозную демагогию Гитлера, отличную организацию СА, благоприятные для Гитлера социально-экономические обстоятельства, но нужно принять во внимание обстоятельства, связанные с проведением в течение 1932 г. пяти (!) крупных избирательных кампаний. Это совпадение помогло Гитлеру в сжатый срок эффективно показать свое превосходство над всеми противниками в области, где ему не было равных — в пропаганде и агитации. Не случайно ораторское искусство в нацистской Германии высоко ценили, и была разработана целая иерархия партийных ораторов, включавшая 6 категорий: «оратор-специалист», «районный оратор», «областной оратор», «ударный оратор-кадет», «ударный оратор», «государственный оратор»; во время войны было введено звание «фронтовой оратор»{757}.

Весьма важной проблемой при рассмотрении свойств гитлеровской пропаганды является то, что за самыми главными ее категориями, — евреи, коммунисты, маммонизм, — выполнявшими роль приманки, всегда скрывались истинные цели и мотивы нацистской политики: стремление к политическому преимуществу, аннексионизм, националистические установки. При чтении «Майн кампф» возникает ощущение, что для Гитлера позор Версаля и полная ревизия всего европейского геополитического порядка играли первостепенную роль, а упомянутые пропагандистские категории были только средством для преодоления монотонной и дисциплинированной контрпропаганды противника. Еще в 20-е гг. нацистские пропагандисты начали создавать пропагандистские стереотипы — «обездоленного и преданного немца», «еврея-ростовщика, кровопийцы и банкира», «марксиста — разрушителя нравственных начал и семьи», «негроидных народов — французов и итальянцев», «англичан — душителей немецких национальных интересов»{758}. Большевистская пропаганда была менее изобретательна: она долгие годы работала с темой мирового империалистического заговора против Советской России, затем с темой о господстве 300 семей над миром. Интересно отметить, что нацисты предпочитали держаться за один заговор — заговор евреев. Нацистские пропагандисты были первыми, кто открыл, что толпа боится не еврейского мирового господства, а восхищается евреями — как их представляют «Протоколы сионских мудрецов» — и желала бы кое-чему у них поучиться. Нацистская пропагандистская формула «правильно то, что отвечает пользе немецкого народа» — это плагиат из «Протоколов»: «все, что на пользу еврейскому народу, все является моральным и святым»{759}. Как отмечал Эрнст Топиш, эффективность мировоззрения или пропаганды кроется не в истинности, а в ее психологической действенности и точности{760}.

Большое значение в пропаганде Гитлер и Геббельс придавали современной технике, в этом они были настоящими новаторами. В 1942 г. Гитлера на Украине поразило то, что в каждой избе установлена радиоточка, он сказал: «Советы не только вовремя оценили значение радиовещания, но и осознали, какую опасность оно в себе таит»{761}. Дело в том, что проводное радио позволяло полностью контролировать радиопередачи и в масштабах всего государства строго унифицировать их репертуар. В Германии были только волновые радиоприемники и множество радиостанций; это затрудняло мировоззренческий контроль. Волновые радиоприемники в СССР тоже были, но с началом войны их было приказано сдать; в нацистской Германии сдавать приемники заставляли только евреев, но за прослушивание вражеского радио наказывали (если это доходило до гестапо), и немецкие радиослушатели могли принимать только разрешенные властями радиопередачи: по инициативе Геббельса с 7 сентября 1939 г. прослушивание иностранного радио стало преступлением{762}, и даже высокие партийные бонзы должны были испрашивать особого разрешения с обоснованием служебной необходимости для того чтобы слушать иностранные радиостанции. Только Герингу, Риббентропу, Кейтелю, командующим трех родов войск, Геббельсу, Онезорге, Фрику и Ламмерсу это разрешалось постоянно. СД 18 октября 1939 г. передавала, что распространяются слухи, будто немцы все чаще нарушают запрет на прослушивание иностранного радио{763}.

вернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернуться