Культура на службе вермахта - Пленков Олег Юрьевич - Страница 87

87

Интересно, что в 1973 г. место для проведения имперских съездов партии (Reichsparteitaggeldnde) было взято под охрану государства как исторический памятник. Оно вошло в список городских достопримечательностей; в 1999 г. в полумиллионном Нюрнберге побывало 1,3 млн. туристов.{800}

Геббельсом были безупречно срежиссированы, оформлены и — что особенно важно — преподнесены общественности Олимпийские игры 1936 г., государственный визит Муссолини 1937 г.; огромный пропагандистский эффект имела инсценировка подписания Компьенского перемирия в музейном вагончике Фоша после поражения Франции в 1940 г. — в том самом вагончике, в котором было подписано перемирие 1918 г.; также значительный эффект имела процедура перезахоронения «мучеников движения» (в 1935 г.), погибших 8 ноября 1923 г. Их останки торжественно провезли через Триумфальную арку в Мюнхене и перезахоронили в специально отстроенном «Храме чести» на Королевской площади баварской метрополии. Все эти мероприятия были настолько профессионально организованы, что вызывали любопытство, а порой и воодушевление даже за пределами Германии.

Не следует, однако, думать, что поводы для режиссуры общественной жизни и настроений предоставлялись лишь по торжественным случаям — это не так. Дело в том, что каждый немец обязательно состоял («был охвачен») в какой-либо из многочисленных организаций партии или примыкающих к ней подразделений, а каждая из них, как правило, один раз в неделю (а на практике гораздо чаще) обязана была проводить собрания, на которых члены этих организаций подвергались интенсивному воздействию со стороны специально подготовленных инструкторов-пропагандистов. Простейшей и весьма действенной формой создания чувства общности на подобных собраниях были исполнение партийного гимна и торжественный внос знамен. Каждое мероприятие заканчивалось клятвой верности режиму и фюреру.

Одной из самых удачных находок и достижений пропаганды стали нацистские утренники («утренние праздники», Morgenfeier), устраиваемые в воскресенья по утрам как раз в то время, когда в церкви начиналась служба и добропорядочные бюргеры направлялись к заутрене. Первый такой утренник был устроен в июне 1935 г.; он транслировался по радио, а в 1936 г. в Берлине устроили первый доступный публике утренник. За два последних предвоенных года партийные пропагандисты устроили в некоторых гау по различным поводам (политические события или исторические памятные даты) множество утренников. Никакой «принудиловки» в посещении этих утренников сначала не было; они инсценировались как литургия, как замена посещения церкви. Нацистское руководство к этому стремилось вполне осознанно, например, в 1935 г. министр внутренних дел Вильгельм Фрик на партийной конференции гау Северная Вестфалия заявил о необходимости полной деконфессионализации общественной жизни Германии{801}. С началом войны утренние праздники стали самостоятельной формой пропагандистской деятельности НСДАП, и одной из их целей стало достижение полной светскости немецкого общества.

По замыслу партийных пропагандистов, утренники должны были воспламенять те чувства и силы души, которые «во все времена были необходимы для борьбы за существование народа, расы: решимость к борьбе, жизнеутверждающее начало, чувство чести, верность, любовь к свободе, чувство долга, волю к победе, послушание, дисциплина, мужество, храбрость, жертвенность»{802}. Оформление помещений для утренников было, как правило, скромным, но достойным; подбиралась хорошая музыка (Бетховен, Гендель, Бах). Часто наряду с торжественной речью зачитывали «слово фюрера», особенно ценилось хорошо скомпонованное действие и «речевка» по теме утренника: чествования какого-либо нацистского иерарха, праздника урожая, по поводу награждения «почетным крестом матери» или по случаю выдачи значков членов партии. Соответствующие партийные инстанции требовали, чтобы местные партийные группы проводили такие утренники не реже одного раза в месяц; в идеале утренники должны были проводиться каждую неделю. ГЮ свои утренники устраивал на предприятиях (их называли «производственными линейками», Betriebsapelle), в деревнях проводили деревенские народные собрания (Dorfgemeinschaftsabende){803}.

Сначала выбор темы очередного утренника или линейки был произвольный (всевозможных тем было огромное количество), но с декабря 1941 г. перешли к унификации, и все утренники во всех партийных организациях проходили одновременно и были посвящены одной и той же теме. Всего в рейхе проводилось 200 таких одинаковых утренников: 120 городов с населением свыше 50 тыс. были вовлечены в это мероприятие, остальные 80 утренников были распределены между городами с населением свыше 100 тыс.{804}

Широкомасштабная пропаганда порой творила настоящие чудеса. Так, кривая рождаемости и браков к 1933 г. упала до самой низкой отметки. Чтобы преодолеть эту тенденцию, в ход был пущен весь пропагандистский аппарат. Началась последовательная борьба против безбрачия: сотрудники Геббельса следили, чтобы в СМИ не проходил ни один материал, который хоть как-то не работал бы в заданном направлении. Семью изображали идеальной целью всех юношей и девушек; многодетные семьи превозносились в прессе, в кино, в романах, в изобразительном искусстве; пропагандистская активность подкреплялась тем, что многодетным семьям предоставлялась помощь: детские ясли, пособия, налоговые льготы. Поразительный успех этой пропагандистской кампании показал, насколько глубоко пропаганда смогла внедриться в интимную сферу. Выросшая рождаемость и количество браков преподносились нацистскими пропагандистами как бесспорное доказательство того, что доверие к новой власти растет, что она действительно является основой чувства национальной общности.

Разумеется, в пропаганде гитлеровцы не брезговали подтасовками, иногда и ложью; так, Гитлер утверждал, что в Веймарской республике ежегодно совершалось до 20 тыс. самоубийств, при этом он умалчивал о том, что после 1933 г. число самоубийств выросло{805}. Демагогия, а подчас и откровенная дезинформация были составной частью пропаганды; в Берлине ходил анекдот: Геббельс докладывает Гитлеру о готовности к началу митинга: «мой фюрер, восемь тысяч штурмовиков ждут ваших распоряжений внутри зала и восемь тысяч снаружи, итого восемьдесят восемь тысяч штурмовиков готовы к исполнению любого вашего приказа»{806}. Таким же преувеличением было утверждение пропаганды (в 1937 г., когда закончился Нюрнбергский съезд) о том, что если сложить стопку газет из ежедневного тиража всей германской прессы, то она вознесется в стратосферу на 20 км (в то время как зарубежные «клеветники» твердили об упадке немецкой прессы); во время визита Муссолини в Берлин писали, что на полотнища и транспаранты для украшения улиц, по которым ехал дуче, ушло 40 тыс. метров ткани{807}. Американский экономист Питер Дракер вспоминал, что еще до 1933 г. слышал одного нацистского пропагандиста: «Нам не нужно повышение цен на хлеб! Нам не нужно и понижение цен на хлеб! Нам вообще не нужны прежние цены на хлеб! Нам нужны национал-социалистические цены на хлеб!»{808} Пропагандистское воздействие таких демагогических оборотов бывало значительным, поскольку политическая пропаганда, как и торговая реклама — это всегда преувеличение одного в ущерб другому, в ущерб объективности.

вернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернуться