«Гладиаторы» вермахта в действии - Пленков Олег Юрьевич - Страница 15

15

Устремленность Гитлера к войне была настолько доминирующей, что он воспринял как свое поражение и победу Чемберлена итоги Мюнхенского договора 1939 г. об уступке Германии Судет. Ему нужны были не Судеты, а война, только в ходе которой и можно было доказать преимущество «нации господ» над всеми прочими народами. Тем не менее после Мюнхенской конференции Гитлер был в зените славы: по Мюнхенскому договору около 800 тысяч чехов были поглощены Германией, а 250 тысяч немцев остались в Чехословакии в качестве пятой колонны{114}. Сложные укрепления чехов, построенные с французской помощью, достались немцам, сорок чешских дивизий были среди наиболее хорошо вооруженных в Европе; также в стране была первоклассная военная промышленность. Гитлер добился того, о чем не смели мечтать немцы с 1919 г.: без единой капли крови он вернул 10 миллионов (вместе с Австрией) немцев в рейх, он смог обеспечить рейху такие имперские позиции, каких он не имел ни в Священной Римской империи германской нации, ни при Бисмарке. Остановись Гитлер на Мюнхенском договоре, он вошел бы в историю как величайший немецкий государственный деятель XX в. Но Гитлер, подобно всем тиранам прошлого, повел себя, как алчная старуха из старой немецкой сказки, по мотивам которой Пушкин написал «Сказку о рыбаке и рыбке». 15 марта 1939 г. немецкие войска были уже в Праге — Богемия и Моравия стали «протекторатом», а рейхспротектор Нейрат поселился в Градчанах. Апофеозом гитлеровского милитаризма и внешнеполитических успехов, достигнутых на этой основе, было празднование дня рождения фюрера 20 апреля 1939 г. На оси восток-запад (Ost-West-Achse) в Берлине состоялся гигантский военный парад — в течение 4,5 часов 40 тысяч солдат и огромное количество техники дефилировали мимо Гитлера. Одновременно во всех гарнизонных городах рейха состоялись военные парады, предваряемые верноподданническими речами командиров вермахта{115}.

Особенно болезненно на аннексию Чехии отреагировали англичане, которые еще с февраля 1939 г. весьма осторожно вели переговоры с Францией по военным вопросам. Британское руководство считало, что переговоры чреваты секретными соглашениями наподобие тех, которые втянули Британию в Первую мировую войну Однако после аннексии Чехии, 29 марта 1939 г., англичане объявили о двукратном увеличении территориальной армии (ТА) — британского резерва, а в конце апреля английское правительство решило с лета ввести воинскую повинность. Кроме того, Британия дала гарантии безопасности европейским странам, которые могли стать следующими жертвами Гитлера или Муссолини: 31 марта — Польше, 13 апреля — Греции и Румынии. Начались переговоры с Турцией. Это был настоящий поворот в британской стратегии, ибо ранее (в 30-е годы) британцы настаивали на том, что договоры Франции с восточно-европейскими странами — это опасные обязательства, связывающие Запад с непредсказуемым регионом, в котором заинтересована главным образом Германия. Англичане отказались отстаивать интересы чехов в 1938 г., но теперь ими овладело чувство тревоги и стремление поставить предел экспансии. Вместе с тем следует подчеркнуть, что новые гарантии были чисто политическими по характеру и назначению — никаких штабных переговоров не последовало, не было сделано никаких штабных оценок их значения. То же произошло и с чисто военными мероприятиями: об удвоении ТА было объявлено без консультации с военными, а военная повинность никогда не пользовалась популярностью у профессионалов. Оба решения были приняты для того, чтобы произвести впечатление на Францию и мировое общественное мнение, а также для того, чтобы продемонстрировать растущее отвращение к политике «умиротворения». Главной целью теперь стало стремление удержать Гитлера от дальнейшей агрессии путем демонстрации решительности, наподобие показной ремилитаризации и дипломатии блефа, которые так успешно применял Гитлер после 1933 г. Как отметил министр финансов Саймон, «мы не готовимся к войне, а создаем фронт мира»{116}. В этой тенденции мыслить скорее дипломатическими, чем военными категориями — одна из причин прохладного отношения Британии к союзу с СССР.

Хотя Чемберлен и считал, что любые переговоры с Гитлером бесполезны, но в одной из конфиденциальных бесед он сказал: «В конечном счете, политика остается прежней, а именно — обеспечить мир, ликвидировав основания для войны, а пока осуществлять программу вооружений». Надежды возлагались на то, что политика твердости приведет укрощенную Германию за стол переговоров, — возможно, после смены руководства. Отсюда растущий интерес британцев к Герингу. Даже и после нападения Германии на Польшу Чемберлен проводил политику «пассивной твердости»: «держаться крепко, наращивать экономическое давление, со всей энергией увеличивать производство вооружений и военные приготовления, не начиная наступления, пока его не начнет Гитлер. Полагаю, что если нам позволят продолжать эту политику, к весне мы выиграем войну»{117}. Настоящие перемены произошли лишь с назначением премьер-министром Черчилля. Впрочем, и в серьезность его намерений Гитлер уже не верил.

Путь к войне для Гитлера не был легким и в 1939 г.: помимо немецкой общественности, совершенно не принимавшей мысль о войне, в то, что Германия сможет выиграть войну на Западе не верили не только генералы, но и партийная верхушка, которая, впрочем, была абсолютно лояльна фюреру. Тогда Гитлер представил дело так, что его вынудили к войне, которой он не желал и к которой не стремился. Надо признать, что роль жертвы ему вполне удалась по той причине, что для немецкого сознания территориальные решения Версальской конференции о границах с Польшей и о существовании экстерриториальной части Германии — Восточной Пруссии — были абсолютно несправедливыми. Версальским договором Польше была передана прежняя немецкая область — прусская провинция Познань, значительная часть Западной Пруссии и часть Силезии. Получилось так, что на Западе Польши осталось несколько сот тысяч немцев, а на Востоке — 6 миллионов белорусов и украинцев, которых Сталин хотел вернуть в состав российского государства. Для Гитлера вполне реальные и осязаемые несправедливости Версальской системы давно стали абстракциями, которые он хладнокровно использовал в своей собственной игре: в противном случае после решения проблемы Судет в сентябре 1938 г. он прямо бы сказал своим европейским партнерам, что помимо судетской проблемы у немцев есть еще одна «болячка», не дающая покоя немецкому народу и без ликвидации которой не может быть и речи о стабильном мире в Европе — это пресловутый «польский коридор» и Данциг. Но об этом Гитлер ничего не сказал и ни у кого не попросил помощи в мирном решении этого вопроса. После Мюнхенской конференции он в очередной раз декларировал «вечный мир» и полное удовлетворение немецких национальных чаяний, что было ложью. На самом деле, Гитлер планировал решить проблему «коридора» и Данцига непосредственно с поляками. Манштейн вспоминал, как Гитлер заявил однажды, что «никогда не повторит ошибок некоторых государственных деятелей, развязавших в 1914 г. войну на два фронта. И что он не идиот, чтобы из-за Данцига или “польского коридора” ввязываться в войну». На самом деле до весны 1939 г. ОКХ не имел в своем портфеле плана стратегического наступления на Польшу{118}.

Спонтанность гитлеровского решения о войне с Польшей была связана и с тем, что после смерти Пилсудского во главе Польши оказались совершенно безответственные политики, полагавшиеся на помощь Запада и разглагольствовавшие о мощи польской армии, тем самым будто специально провоцируя Гитлера. У последнего однажды произошел истерический припадок (по видимости, разыгранный) при упоминании о польских уланах, которые, по словам варшавских политиков, будут гарцевать по улицам Берлина уже через пару недель после возможного нападения Германии на Польшу.

вернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернуться