«Гладиаторы» вермахта в действии - Пленков Олег Юрьевич - Страница 49

49

Пауль Карель писал, что это были очень тяжелые задачи, но, с другой стороны, могла ли группа армий «Центр» закрепиться на завоеванных позициях, имея в резерве единственную пехотную дивизию, а в тылу — огромное количество партизан? Следовало ли уступать инициативу Красной армии, давая ей возможность перейти в наступление? Также несомненной ошибкой было допустить использование Сталиным Москвы в качестве идеального распределительного пункта, куда бы стягивались войска со всех концов СССР, чтобы ударить по тонкой линии обороны закоченевших солдат вермахта?{430}

Но существовало еще одно важное обстоятельство: руководство ОКХ во главе с Браухичем, командующий группой армий. «Центр» фон Бок и его подчиненный Гудериан еще под Смоленском добивались от Гитлера разрешения идти прямо на Москву, не отвлекаясь на Ленинград и на Киев. Гитлер принял половинчатую линию — он отказался от Ленинграда, но настоял на взятии Киева. А теперь он уступил генералам группы армий «Центр»: могли ли фон Бок, Гудериан, Браухич и Гальдер сказать Гитлеру, что в текущий момент нет никакой возможности взять Москву и что следует окопаться в 50 км от нее? Конечно, они не могли этого сказать…

19 ноября дивизии вермахта начали наступление на Москву. Командиры отдельных частей — и крупных и малых — прекрасно знали, что поставлено на карту. Генерал-полковник Гепнер, за активное участие в антигитлеровском Сопротивлении закончивший жизнь на виселице, 17 ноября отдал высокопарный и напыщенный приказ о последнем бое: тогда даже он пребывал в уверенности, что Москву можно взять{431}.

В самом начале наступления еще была мягкая зимняя погода, но уже 19 ноября столбик термометра упал ниже —20°, выпал снег. Настоящая русская зима пришла чуть раньше, чем обычно. На немецкий фронт поступили первые скудные партии зимнего обмундирования; так, в 56-й танковой армии на один орудийный расчет приходилась одна шинель.

Переброска советских войск с Дальнего Востока началась в первые дни ноября. К тому времени, когда началось новое наступление немцев, Жуков удвоил количество наших войск по сравнению с серединой октября. Однако мощь Красной армии оставалась меньшей по сравнению с вермахтом, поэтому Сталин хладнокровно шел на риск, постепенно забирая дивизии с других фронтов, где советские войска еще могли использовать «пространство». Под Ленинградом все местные (то есть не с Дальнего Востока) войска резерва были сведены в две армии — 4-ю и 52-ю. Они получили двойную задачу — открыть железную дорогу Ленинград — Тихвин — Москва и организовать энергичные действия для предотвращения пополнения группы армий «Центр» за счет войск фон Лееба{432}.

Советские войска с конца октября получили помощь от союзника — лютой зимы, от холодов, которые трудно представить западноевропейцам. Русские же солдаты, привычные к холодам, были готовы и соответственно одеты. Однако только одного влияния зимы было бы недостаточно, чтобы измотанная и меньшая по численности Красная армия могла изменить ход событий в свою пользу. Избранным для этой цели инструментом стали закаленные бойцы сибирских дивизий. Для того чтобы удар сибиряков произвел максимальный эффект, нужно было держать их до последнего момента. Сибирские части не должны были перенапрягаться, блокируя германские бронетанковые войска; им нужно было дать Готу и Гепнеру на севере и Гудериану на юге развернуться и зайти флангом к Москве, разбиваясь о советские стрелковые дивизии, занявшие внутреннее кольцо обороны. Это была тонкая и опасная операция. 15–16 ноября группа армий фон Бока начала свой последний рывок к советской столице.

Командующий 2-м воздушным флотом Кессельринг отмечал в мемуарах, что для него и после войны оставалось загадкой, как дальняя разведка Люфтваффе, сообщая об оживленном движении на дорогах к востоку от Москвы, в целом проворонила стягивание к фронту под Москвой частей и соединений из восточных районов СССР. Кессельринг считал, что приказ отвести войска на прежние рубежи должен был последовать самое позднее в середине ноября, когда отдельные командиры вермахта стали докладывать о прибытии на фронт сибиряков{433}.

Немцы очень страдали от холода. Военный врач из 276-й дивизии сравнивал солдат двух армий: «Русский чувствует себя в лесу как дома. Дайте ему нож и топор, и через несколько часов он смастерит что угодно — сани, носилки, шалаш, сделает печку из пары старых канистр. Наши солдаты стоят с несчастным видом и жгут драгоценный бензин, чтобы согреться. Ночью они набиваются в те немногие деревянные дома, которые еще уцелели. Несколько раз мы обнаруживали наших часовых заснувшими… на самом деле они замерзли до смерти. Ночами вражеская артиллерия бомбила деревни, нанося большие потери, но солдаты не решались рассеяться из страха попасть в руки мародерствующих конников»{434}. Автоматы немцев так промерзали, что стреляли только одиночными выстрелами (выяснилось, что, заходя в тепло, автоматы нужно оставлять на холоде — иначе они, отпотевая, вообще отказывали); 37-мм противотанковые снаряды — непригодные для стрельбы по Т-34 — приходилось очищать ото льда, прежде чем они входили в казенную часть: замерзала даже упаковочная смазка. Дрожащих от холода и практически беззащитных немецких солдат приводил в ужас вид сибиряков в белых полушубках, с ручными пулеметами и гранатами, несшихся с большой скоростью на «тридцатьчетверках».

24 ноября 56-й танковый корпус генерала Шааля взял Клин, потом Рогачев. Два полка вермахта из 7-й танковой дивизии корпуса Рейнгардта во главе с полковником Хассо фон Мантойфелем 28 ноября вышли к каналу Москва — Волга, овладели мостом в Яхроме и создали плацдарм на восточном берегу канала. Эта танковая часть удерживала канал в течение 10 дней{435}. 7-я дивизия состояла из тех же солдат, которые взломали оборону Ленинграда и от Дудергофских высот вышли к городу{436}. Фон Бок несколько дней намеревался перебросить на плацдарм Мантойфеля основные силы своей группы: он считал, что тогда рухнет весь северо-восточный фронт обороны Москвы. 27 ноября Сталин приказал любой ценой ликвидировать плацдарм Мантойфеля, бросив туда 1-ю ударную армию, а южнее — на рубеж Крюкова — 20-ю армию{437}. Как раз в этот день температура сильно понизилась, а у солдат Мантойфеля были только балаклавы (вязаные подшлемники), легкие короткие шинели и узкие сапоги. Во многих дивизиях вермахта обморожения на передовой доходили до 40%. Потери от обморожений значительно превышали боевые потери{438}.

При таком раскладе боевой группе Мантойфеля, несмотря на упорную борьбу, не удалось удержать Яхромской плацдарм. 29 ноября его заняли части советской 1-й ударной армии. Таким образом, первоначальный расчет немцев ударить по Москве с севера не оправдался. Именно 29 ноября фон Бок отметил в дневнике: «Если в ближайшие дни разгромить северо-западный фронт обороны Москвы не удастся, то наступление должно быть приостановлено. Оно приведет лишь к бессмысленному фронтальному столкновению с противником, который, видимо, еще располагает очень большими людскими и материальными резервами. Я не хочу создавать второй Верден»{439}.

Зато 1 декабря в 30 км южнее Яхромы немцы атаковали переправу через канал севернее Лобни и захватили село Озерное. Стоя под навесом на автобусной остановке в пригороде Москвы, немецкие солдаты на морозе в шутку ругали опаздывающий маршрутный автобус. До Москвы оставалось 38 км.

вернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернуться