Власть меча - Смит Уилбур - Страница 108

– Я о тебе знаю, – негромко сказал Хендрику Дубе. – Ты провел ценную работу с новыми профсоюзами. Добро пожаловать, сын мой.

После Джона Дубе остальные люди в комнате почти не заинтересовали Хендрика, хотя один молодой чернокожий, которому вряд ли было больше двадцати лет, произвел на Хендрика впечатление своим достоинством и большим обаянием.

– Это наш молодой юрист…

– Еще нет, еще нет! – возразил молодой человек.

– Наш будущий юрист, – поправился Маркус Арчер. – Его зовут Нельсон Мандела, он сын вождя Генри Манделы из Транскея.

Когда они по примеру белых обменялись рукопожатием, к чему Хендрик все еще не привык, он посмотрел в глаза студенту-юристу и подумал: «Вот молодой лев».

Белые за столом не произвели на Хендрика впечатления. Среди них были юрист и журналист, а также человек, писавший книги и стихи. Хендрик никогда о нем не слышал, но остальные относились к мнениям этого человека с уважением.

Единственное, что показалось Хендрику примечательным в этих белых, это с каким уважением они обращались с ним. В обществе, где белый обычно замечает черного разве лишь для того, чтобы отдать приказ, резкий и безапелляционный, такое отношение и забота вызывают удивление. Белые без малейшего замешательства пожимали ему руку, что само по себе было странно, освободили ему место за столом, налили вина из той же бутылки и положили еды с того же блюда, что и себе, а когда разговаривали с ним, то как с равным и называли его «товарищ» и «брат».

По-видимому, Маркус Арчер был известным кулинаром; он суетился у печки и подавал острые блюда со множеством приправ, старательно украшенные и утопающие в соусах, и Хендрик ни по виду, ни по вкусу не мог определить, что это: рыба, птица или четвероногое животное, но все восклицали, аплодировали и ели с аппетитом.

Мозес посоветовал Хендрику набивать рот едой, а не словами и говорить, только когда обращаются непосредственно к нему, причем отвечать односложно, но все собравшиеся поглядывали на него с почтением, ведь он выделялся среди них: голова огромная, круглая, как пушечное ядро, на выбритой макушке блестящие шрамы, взгляд мрачный и угрожающий.

Разговор мало заинтересовал Хендрика, но он изображал внимание, когда остальные обсуждали положение в Испании. Правительству народного фронта, коалиции троцкистов, социалистов, левых республиканцев и коммунистов, угрожала мятежная армия под командованием генерала Франсиско Франко, и собравшихся за столом в доме Маркуса Арчера переполнял радостный гнев из-за этого фашистского предательства. Похоже, Испания погружалась в гражданскую войну, а все здесь знали, что только в горниле войны куется революция.

Двое белых за столом: поэт и журналист – объявили о своем намерении как можно скорее отправиться в Испанию и присоединиться к борьбе. Остальные белые не скрывали зависти.

– Счастливчики! Я полетел бы на крыльях, но партия требует, чтобы я оставался здесь.

Много раз за этот долгий воскресный день упоминалась «партия», и постепенно общее внимание сосредоточилось на Хендрике, как будто все сговорились. Хендрик радовался, что Мозес заставил его прочесть отрывки из «Капитала» и кое-какие работы Ленина, в особенности «Что делать?» и «О двоевластии». Конечно, для Хендрика они оказались чрезвычайно трудны, и он прочел их только поверхностно. Зато Мозес изучил их внимательно и изложил Хендрику суть мыслей Маркса и Ленина.

Теперь все по очереди заговаривали с Хендриком, и он понял, что подвергается какому-то испытанию. Он взглянул на Мозеса, и хотя выражение лица брата не изменилось, почувствовал, что Мозес подталкивает его к какой-то линии поведения. Старается предупредить, чтобы Хендрик и дальше молчал? Он сомневался, но тут Маркус Арчер отчетливо произнес:

– Конечно, организации профсоюзов среди черных рабочих самой по себе вполне достаточно для торжества революции…

Он произнес это с вопросительной интонацией, наблюдая за Хендриком, и Хендрик сам не мог бы сказать, откуда на него снизошло вдохновение.

– Не согласен, – сказал он, и все выжидательно посмотрели на него. – История борьбы свидетельствует, что самостоятельно рабочие способны усвоить только идею профсоюзов для объединения своих усилий в борьбе с эксплуататорами и правительством капиталистов. Но чтобы довести борьбу до победоносного завершения, необходимы профессиональные революционеры, связанные абсолютной верностью своим идеалам и воинской дисциплиной.

Это была почти дословная цитата из «Что делать?» Ленина, и Хендрик привел ее по-английски. Даже Мозес удивился такому достижению, а все остальные обменивались радостными улыбками. Хендрик оглядел всех и снова погрузился во внушительное молчание.

Этого оказалось достаточно. Больше ему говорить не пришлось. К наступлению ночи, когда остальные ушли в темноту, прощаясь и благодаря друг друга, и, хлопая дверцами, расселись по своим машинам, завели моторы и уехали по пыльной дороге, Мозес добился того, ради чего привел брата на «Ферму Ривония».

Хендрик стал полноправным членом Южно-Африканской коммунистической партии и Африканского национального конгресса.

Маркус Арчер отвел для Хендрика гостевую комнату. Хендрик лежал на узкой кровати и слушал, как Мозес и Маркус совокупляются в хозяйской спальне в конце коридора. Неожиданно Хендрик уверился, что сегодня посеяны семена его судьбы: в последние несколько часов определилось и его будущее, и как и когда он умрет. Засыпая, он погружался во тьму возбуждения и страха.

Мозес разбудил его еще затемно. Вместе с ними к «форду» вышел Маркус. Вельд побелел от изморози; белый налет хрустел под ногами и покрывал ветровое стекло «форда».

Маркус пожал Хендрику руку.

– Вперед, товарищ, – сказал он. – Будущее принадлежит нам.

Он остался в морозной темноте глядеть им вслед.

Мозес не сразу поехал обратно в город. Он припарковал машину под одним из высоких шахтных отвалов с плоской вершиной, и они с Хендриком поднялись по изрезанному эрозией склону – пятьсот футов крутого, почти вертикального подъема – и добрались до вершины, когда восходящее солнце расчистило горизонт и окрасило зимний вельд светлым золотом.

– Теперь ты понял? – спросил Мозес, когда они стояли плечом к плечу на краю пропасти, и неожиданно Хендрик, словно восход солнца, увидел весь грандиозный замысел брата.

– Ты не хочешь быть частью этого, – негромко сказал он, – даже самой главной частью. – Он широко развел руки, охватив все пространство под ними от горизонта до горизонта. – Ты хочешь все. Всю землю и все, что в ней есть.

Его голос был полон удивления перед грандиозностью этого замысла.

Мозес улыбнулся. Его брат наконец понял.

Они спустились с отвала и молча прошли к «форду». Молча поехали на «Ферму Дрейка», потому что не существовало слов, которые могли бы описать случившееся, как нет слов, удовлетворительно и достоверно описывающих рождение или смерть. Только когда они выехали за город и вынуждены были остановиться на перекрестке, где дорогу пересекала железнодорожная ветка, шедшая к одной из шахт, земная жизнь снова вмешалась.

Оборванный черный мальчишка, дрожа на зимнем северном ветру, подбежал к машине и помахал у стекла свернутой газетой. Мозес открыл окно, бросил мальчику медную монету и положил газету на сиденье между ними.

Хендрик заинтересовался и развернул газету так, чтобы оба могли видеть первую полосу. Шапка занимала целую колонку:

ОБЪЯВЛЕН СОСТАВ ОЛИМПИЙСКОЙ СБОРНОЙ ЮЖНОЙ АФРИКИ. НАРОД ЖЕЛАЕТ СПОРТСМЕНАМ УДАЧИ

– Я знаю этого белого парня! – воскликнул Хендрик, улыбаясь беззубым ртом: он узнал человека на одной из фотографий, сопровождавших текст.

– Я тоже, – согласился Мозес, но они смотрели на разные молодые белые лица в ряду снимков.

Конечно, Манфред знал, что дядя Тромп работает в самые необычные часы. Когда ночью, разбуженный переполненным мочевым пузырем, сонный Манфред выбирался из мастерской и брел к уборной у изгороди, он видел свет в окне дядиного кабинета.