Власть меча - Смит Уилбур - Страница 96

Хозяин небрежно взглянул на двух черных «новобранцев», покорно стоявших перед ним. Лица у них были нарочито бесстрастными, глаза – пустыми: единственная проверенная защита для черного африканца в присутствии белого.

– Имя? – спросил хозяин.

– Генри Табака.

Хендрик выбрал это имя, чтобы скрыть родство с Мозесом и исключить любую возможную связь с Лотаром Делареем и ограблением.

– Имя?

Хозяин взглянул на Мозеса.

– Мозес Гама.

Он произнес это с гортанным «г».

– Работали раньше на шахтах? Говорите по-английски?

– Да, Бэйзи.

Они отвечали подобострастно, и хозяин магазина улыбнулся.

– Хорошо, очень хорошо! Вы будете богаты, когда вернетесь из голди. Много жен. Много джиг-джиг, а? – Он сально улыбнулся, вручая каждому зеленую карточку «Венелы» и билет на автобус. – Автобус скоро придет. Ждите снаружи, – приказал он и сразу утратил к ним интерес. За каждого рекрута он получал гинею – хорошие деньги, к тому же легкие, и на этом его обязанности перед новобранцами заканчивались.

Они сорок восемь часов ждали под чахлым колючим деревом у стен магазина с железной крышей, пока, выбрасывая в пустыню синий выхлоп, не пришел грохочущий, дребезжащий автобус.

Он ненадолго остановился, и рабочие закинули свой скромный багаж на крышу, где уже лежали калебасы, ящики и свертки и стояли козы со связанными ногами и плетенные из коры клетки с птицей. Затем забрались в переполненный автобус и втиснулись на жесткую деревянную скамью. Автобус взревел и двинулся дальше по пустыне; ряды черных пассажиров, стиснутых плечо к плечу, подскакивали и раскачивались в такт его прыжкам по неровным колеям.

Два дня спустя автобус остановился у ворот сборного пункта «Венелы» на окраине Виндхука – вся территория была обнесена колючей проволокой, ворота тоже оплетены ею, и большинство пассажиров, все молодые, вышли и стояли оглядываясь, пока огромный черный надсмотрщик с медной табличкой на рукаве, свидетельством его власти, и с хлыстом в руках не выстроил их в ряд и не провел в ворота.

Белый управляющий сидел на веранде конторы, упираясь башмаками в перила, у его локтя стояла черная бутылка немецкого пива; он обмахивался шляпой. Черный надсмотрщик по одному пропускал к нему рекрутов для оценки. Управляющий отверг только одного – тощего коротышку, которому едва хватило сил подняться на веранду.

– Этот ублюдок болен туберкулезом. – Управляющий отхлебнул пива. – Избавься от него. Отправь туда, откуда он пришел.

Когда вперед вышел Хендрик, управляющий выпрямился в плетеном кресле и поставил бутылку.

– Как тебя зовут, парень? – спросил он.

– Табака.

– Ага, ты говоришь по-английски.

Управляющий сощурился. Он умел разглядеть тех, от кого можно было ожидать хлопот: в этом и заключалась его работа. Он определял это по глазам, по блеску ума в них и по агрессивности. Он определял это по тому, как они ходят, как расправляют плечи; этот рослый мрачный черный с размашистой походкой сулил большие неприятности.

– У тебя неприятности с полицией, парень? – спросил он. – Ты украл чужой скот? Или убил своего брата – или джиг-джиг его жену, а?

Хендрик смотрел на него неподвижным взглядом.

– Отвечай, парень.

– Нет.

– Когда говоришь со мной, называй меня «баас». Понял?

– Да, баас, – ответил Хендрик. Управляющий раскрыл лежащее перед ним полицейское досье и медленно стал листать его, внезапно поднимая голову, чтобы застигнуть выражение опаски или вины на лице Хендрика. Но тот снова надел непроницаемую маску тупого, покорного африканца.

– Боже, как от них несет. – «Баас» бросил досье на стол. – Уведи их, – велел он черному надсмотрщику, а сам взял бутылку, стакан и ушел в кабинет.

– Ты хорошо себя вел, брат, – прошептал Мозес, когда их с Хендриком вели вдоль ряда тростниковых хижин. – Когда встречают голодную белую гиену, не кладут руку ей в пасть.

Хендрик ничего не ответил.

Им повезло: партия была почти готова, триста черных уже собрались и ждали за хижинами у проволочной ограды, некоторые провели здесь десять дней. Теперь начинался новый этап их пути. Хендрику и Мозесу не пришлось долго ждать. Той же ночью к ветке, проходящей рядом с лагерем, подогнали три железнодорожных вагона и еще до рассвета надсмотрщики разбудили рабочих.

– Собирайте свои вещи. Shayile! Настал час! Паровоз ждет, чтобы увезти вас в голди – дом золота.

Они снова построились и откликались на свои имена во время переклички. Потом их отвели к ждавшим вагонам.

Там командовал другой белый. Высокий, загорелый, рукава рубашки защитного цвета высоко закатаны и обнажают мускулистые руки, светлые волосы выбиваются из-под бесформенной шляпы, надвинутой на лоб. Черты у него были плоские, славянские; кривые, пятнистые от табачного дыма зубы, а глаза светло-голубые, туманные; он все время по-идиотски улыбался и цыкал дуплистым зубом. С его запястья свисала на ремне плеть, и время от времени он без видимой причины стегал заостренным концом рукоятки этой плети из кожи гиппопотама по босым ногам одного из тех, кто проходил перед ним; этот небрежный привычный жест был рожден скукой и презрением, а вовсе не намеренной жестокостью, но хотя удары были легкие, они жгли, как укус осы, и жертва ахала, подпрыгивала и проворно поднималась по лестнице в вагон.

Хендрик поравнялся с ним, и губы надсмотрщика раздвинулись, обнажив гнилые зубы: белый улыбнулся еще шире. Управляющий лагерем показывал ему рослого овамбо.

– Этот плохой, – предупредил он. – Следи за ним. Не позволяй выйти из повиновения.

И надсмотрщик нацелил удар на тонкую кожу под коленом Хендрика.

– Че-ча! – приказал он. – Быстрей!

Хлыст обвился вокруг ноги Хендрика. Кожу он не разорвал: надсмотрщик был опытным человеком, но на темной бархатной коже сразу вспух пурпурный рубец.

Хендрик застыл на месте, ступив другой ногой на первую перекладину лестницы, ухватившись за перила свободной рукой, а другой придерживая на плече сверток с вещами; он медленно повернул голову и посмотрел прямо в светло-голубые глаза надсмотрщика.

– Да! – негромко подбодрил надсмотрщик, и впервые в его глазах блеснула искорка интереса. Он слегка изменил позу, прочнее встав на ноги.

– Да! – повторил он. Ему хотелось обработать этого рослого черного ублюдка прямо здесь, перед всеми. Им предстояло провести в этих вагонах пять дней, пять жарких дней почти без питья, и нервы у людей будут на пределе. Ему всегда нравилось устроить «торжественную порку» в самом начале пути. Нужен был всего один урок, чтобы уберечься от многих неприятностей в будущем, если урок дать при посадке. Чтобы все поняли, чего ожидать, если им вздумается причинять неприятности. На его памяти после такого урока воцарялась тишь да гладь.

– Давай, каффир.

Надсмотрщик еще больше понизил голос, делая оскорбление более личным и сильным. Он наслаждался этой частью своей работы и был в ней очень хорош. Этот высокомерный черный ублюдок никуда не поедет, когда он с ним покончит. С переломанными ребрами и разбитой челюстью он ни на что не будет годен.

Но Хендрик оказался чересчур проворным. Одним движением он взлетел по лестнице и оказался в вагоне, а надсмотрщик остался стоять на платформе, напряженный, готовый к нападению, сжимая в руке плеть, чтобы вогнать конец рукояти в горло Хендрика, когда тот бросится вперед.

Действия Хендрика застали его врасплох, и, нацеливая сильный удар по ногам Хендрика, когда тот поднимался по лестнице, он запоздал на целых полсекунды. Хлыст просвистел в воздухе.

Мозес, поднимаясь за братом, видел убийственную злобу на лице надсмотрщика.

– Еще не все, – предупредил он Хендрика, когда они размещали свои тюки на полках наверху и усаживались на жесткие деревянные скамьи, идущие вдоль всего вагона. – Он еще придет за тобой.

В середине утра три вагона увели с ветки и присоединили к длинному составу из товарных вагонов. Последовало несколько часов сцеплений, расцеплений, передвижений и ложных стартов и наконец поезд медленно поднялся на холмы и двинулся на юг.